Седьмой Совершенный

Халиф сделал знак главному хаджибу. Наср ал-Кушури кивнул, выступил на середину зала и громогласно произнес:

— Аудиенция закончена.

Абу-л-Хасану удалось ускользнуть от взгляда Али ибн Иса. Он отправился на поиски Муниса. В одном из переходов кто-то тронул его за рукав. Обернувшись, он увидел евнуха.

Мунис сказал:

— Халиф готов рассмотреть доказательства.

— Доказательства будут, — ответил Абу-л-Хасан и зашагал обратно в мусалла, [118] где его ожидали Ахмад Башир и Имран.

118

Площадь перед резиденцией халифа.

Внешне невозмутимый, он едва удерживался, чтобы не подпрыгнуть от радости. Самым нелепым в этой ситуации, учитывая восторг Абу-л-Хасана, было то, что никакими доказательствами он пока не располагал, но на том уровне, на котором он собирался действовать, самым главным было то, чтобы тебя согласились выслушать. События последних дней, их совокупность с появлением бывшего начальника полиции и его подручного, — все это Абу-л-Хасан расценил как знак свыше, поэтому он так легко согласился на предложение Ахмад Башира, иначе никакие деньги или уговоры не заставили бы его злоупотребить своим положением. В случае неудачи его действия были бы расценены как государственное преступление со всеми вытекающими последствиями как-то конфискация имущества, казнь и предание позору его честного имени.

— Вон он идет, — сказал Имран.

Ахмад Башир повернул голову. Абу-л-Хасан шел прямо по лужам, не разбирая.

— Торопится, — заметил Ахмад Башир.

Подойдя к ним, Абу-л-Хасан спросил:

— Вы видели ал-Фурата? Куда он направился?

Имран показал на хвост удаляющейся процессии. Ал-Фурата сопровождало около двухсот человек одних телохранителей, выступавших с обнаженными мечами, это не считая секретарей, помощников и прочих слуг.

— Вот почему он ворует в таких масштабах, ведь каждому из свиты надо заплатить какое-нибудь жалование.

— У Назука свита была больше, — завистливо сказал Ахмад Башир.

— Назук — известный щеголь, как всякий выскочка из низов. Он полон спеси и чванства.

— Неужели никто не может указать им на это, — спросил Имран, — к чему это пускание пыли в глаза и высокомерие? Ничего кроме озлобления, у окружающих это не может вызвать.

Абу-л-Хасан горько усмехнулся.

— Как-то раз я отправил своего помощника Абу-л-Фараджа к вазиру Али ибн Иса со срочными документами. На одной из улиц путь ему преградил Назук со своей процессией. Перед ним прошло более пятисот слуг с церемониальными свечами и столько же факельщиков. Он вынужден был стоять почти до рассвета, пока они не прошли. Когда он добрался до дворца, вазир уже уехал, Абу-л-Фарадж последовал за ним в мусаллу, но не смог подойти из-за толпы вокруг него. Та же картина была у резиденции. И лишь дома у вазира он смог выполнить мое поручение. Али ибн Иса был недоволен опозданием, и Абу-л-Фарадж поведал о том, что с ним случилось и как преградило ему дорогу шествие Назука. Но когда закончил, то пожалел, что слишком возвеличил дело, так как вазир недолюбливал его и был нехорошего мнения о нем, будучи сам человеком строгих правил и бережливым, он порицал расточительность. Абу-л-Фарадж испугался, что этот разговор дойдет до Назука, и тот воспримет его как донос и подстрекательство. В этот момент вошел Назук, поцеловал руку вазира и встал перед ним. И что вы думаете, сказал ему вазир? Он сказал: «Да продлит Аллах твою жизнь Абу Мансур! Да умножит он государственных мужей, подобных тебе. Воистину своим торжественным выездом сегодня, как поведал мне Абу-л-Фарадж, ты украсил державу и ислам. Отправляйся сейчас же себе во дворец, устрой прием, и народ прославит тебя».

После приема Абу-л-Фарадж вышел и увидел Назука, который сидел в помещении хаджибов. Он вскочил со стула, бросился навстречу, поцеловав в лоб, и стал всячески благодарить за оказанную услугу.

— Вот такова логика наших государственных мужей, — сказал Абу-л-Хасан.

— Будь ты проклята во веки веков, — сказал Ахмад Башир.

— Это вы о ком, — удивился Абу-л-Хасан.

— О своей жене, — пояснил Ахмад Башир.

— Аминь, — отозвался Имран.

— Он отправился домой, — сказал Абу-л-Хасан. — Идите за ним, посмотрите, где он живет, рассмотрите дом как следует. Я иду на службу. Вечером, как стемнеет приходите ко мне домой, и мы все обсудим.

Вернувшись в присутствие, Абу-л-Хасан затребовал из архива агентурные донесения за 296 год. Какая-то догадка брезжила у него в голове. Что-то послепоявилось на ал-Фурата, после событий дворцового переворота. Весь день Абу-л-Хасан провел, просматривая документы, и к вечеру наткнулся на донесение. Агент сообщал: «После восстания Ибн ал-Мутазза я вместе с ал-Фуратом, находясь во дворце халифа, определил основные статьи расхода на жалование войскам и дал распоряжение о выплате. Когда с этим было покончено, вазир сел в свой таййар, и направился к каналу ал-Му'алли. Прибыв туда, он крикнул: „Стой“. Матросы причалили к берегу, и вазир обратился ко мне: „Дай указание казначею Абу Хорасану, чтобы он доставил мне еще семьсот тысяч динаров, которые занесены в книгу, как жалование войскам и должны быть распределены среди них“. Я сказал про себя: „Разве мы не определили все статьи, что означает эта дополнительная надбавка?“ — однако выполнил, что он велел. Он подписал распоряжение, отдал его слуге, сказав при этом: „Не отступай ни на шаг от казны, пока не доставишь деньги в мой дом“. Деньги были доставлены, вручены его казначею и я заметил, что все денежные мешки были скреплены халифской печатью».

«Дело за малым, — сказал себе Абу-л-Хасан, — раздобыть один из этих мешков».

— Дело за малым, — повторил он вечером Ахмад Баширу и Имрану, проникнуть к ал-Фурату в дом и разыскать бамбуковый ящик.

— Это будет сложно сделать, — задумчиво сказал Ахмад Башир. — Два дворца, огромный сад, ограда, полно охраны. Наверное, они дежурят круглосуточно.

— Это так, — подтвердил Абу-л-Хасан.

— Наверное, у вас есть люди среди прислуги его дома?

— Проще будет попасть во дворец днем, — поглядывая на дверь, сказал Имран.

— Как вы попадете во дворец — это ваша забота, — раздраженно ответил Абу-л-Хасан, — я свое обещание выполнил.

От него не укрылся взгляд Имрана, но, увидев озабоченное выражение лица Ахмад Башира, он смягчился.

— Мои люди не будут участвовать в этом деле. Я не могу рисковать. Кто-нибудь проболтается и ал-Фурат сотрет меня в порошок.

Абу-л-Хасан развернул перед ними бумажный свиток.

— Здесь нарисовано расположение комнат дворца ал-Фурата. Первый этаж второй этаж, третий этаж, кухня. Вход в подземелье — здесь, под лестницей, на первом этаже. Казна ал-Фурата должна быть в подземелье. Если вам удастся проникнуть в нее, посмотрите, есть ли там денежные мешки, опечатанные халифской печатью. Если есть, захватите для меня один, но не больше, чтобы это не бросалось в глаза.

— А бамбуковый ящик? — спросил Ахмад Башир.

— Я уверен, что он там, — ответил Абу-л-Хасан.

— Как же мы оттуда выберемся, с ящиком? — удивился Имран.

— Он небольшой, на самом деле это шкатулка, и вам не нужно выносить оттуда ящик, вам нужно вынести его содержимое. Возьмите с собой пустой мешок, бумага — она легкая. Честно говоря, я не представляю, как вы все это проделаете, но если удача будет сопутствовать вам, милости прошу ко мне, я помогу вам выбраться из Багдада, но не приходите днем.

— Ну, мы, наверное, пойдем, — сказал Ахмад Башир, надеясь, что Абу-л-Хасан пригласит их на ужин.

— Да хранит вас Аллах, — напутствовал их хозяин.

Имран настоял на своем. Во дворец ал-Фурата они вошли средь бела дня. Караул у ворот был столь многочисленным, что на двоих, одетых по тогдашней моде придворных ал-Муктадира, обратил внимание лишь один человек. О безмятежность сильных!

— Куда? — спросил гвардеец, стоявший на пути и вынужденный посторониться.

— Письмо ал-Фурату, — бодро сказал Имран, протягивая караульному бумажный свиток.

— Не сюда, — отмахнулся гвардеец, — в канцелярию несите.

Дворец ал-Фурата походил на город. Вокруг сновали слуги, чиновники, полицейские, офицеры, повара, портные. Само здание окружал большой сад с прудом, над которым возвышался летний дворец, где помещались жены, родственники и дети вазира. Зал, в который они попали сначала, оказался залом питья. У стены стоял резервуар с водой. Ахмад Башир сразу направился к нему.

— Плесни-ка мне, — сказал он малому, исполнявшему обязанности кравчего.