Секрет брата Бога

Единственной реальностью была боль. Она накатывалась и отступала, словно медленно сменяющиеся приливы и отливы. Иногда Лэнгу удавалось приподнять голову над ее поверхностью, и тогда он видел слепящий вселенский свет и чувствовал, как нестерпимые муки вновь смыкаются над ним. Она представляла собой безликую, беззвучную алость. А потом его вновь утаскивало в теплую, сырую потустороннюю черноту, о которой он с каких-то пор стал думать как об утробе — место, где не было никаких дурных ощущений, только благодатное тепло и такое чувство, будто он парит в космосе.

Там Лэнг и встречался с умершими.

Как в лихорадочном бреду, он видел свой отсек в здании франкфуртской станции Управления — мрачном прокопченном доме напротив железнодорожного вокзала, где прошла основная часть его служебной карьеры. Он окончил колледж и получил звание бакалавра гуманитарных наук, которое могло бы пригодиться лишь в том случае, если бы он решил всерьез учиться дальше и потом заниматься наукой и преподаванием. Когда он принялся искать работу, предложение Управления показалось ему очень заманчивым — рыскать по темным закоулкам восточноевропейских городов и раскрывать козни очаровательных шпионок…

Но вышел из него не Джеймс Бонд, а скорее Дилберт [5] .

После нескольких месяцев подготовки Лэнга распределили не в оперативники, а в стратегическую разведку. И обязанности его заключались не в блестящих волнующих похождениях, а в ежедневном внимательном просмотре восточноевропейских газет и телепрограмм. Ему не приходилось бывать на вражеской территории — если не считать одного случая.

А потом он познакомился с Дон, женщиной, которая стала его любовью, его истинной подругой и единственной женой. После падения Империи зла [6] бюджет Управления сразу же сильно урезали, что повлекло за собой сокращение штатов. Впрочем, Дон очень радовалась тому, что он вышел в отставку и поступил на юридический факультет. С его стороны тут не было никакой жертвы. Он с готовностью пошел бы даже в ад, попроси она его об этом.

5

Инженер-неудачник из одноименного комикса.

6

Так президент США Р. Рейган назвал СССР.

Вскоре его практика начала набирать обороты, а Дон, напротив, стала чахнуть. Она потеряла аппетит, стала быстро худеть и в конце концов отправилась к врачу — за смертным приговором. Лэнг день за днем наблюдал, как умирала женщина тридцати с небольшим лет; прошло немного времени, и стремительно разраставшиеся метастазы превратили ее в сморщенную старуху с хрупким скелетом, обтянутым сухой кожей, и крючковатыми, похожими на птичьи, лапами вместо рук. Он проводил рядом с нею все время, какое только мог урвать у прочих дел, давал ей обещания и строил планы, которым, как они оба отлично знали, не суждено было сбыться.

В момент смерти Лэнг сидел рядом с ее кроватью, и ее похолодевшее лицо дрожало и изламывалось в потоке слез, которые он не пытался сдерживать.

Дыра, в которую он рухнул тогда, была столь же черной, как и та, в которой он тонул сейчас.

Но Дон была рядом с ним. Не тот жалкий скелет, каким она была в последние дни, а красавица с идеальной фигурой, на которой он когда-то женился. Она что-то шептала, склонившись к его уху, сочувствовала его боли и не хотела расставаться с ним.

И ему тоже хотелось остаться вместе с нею.

Еще его навещали Джанет, его сестра, и Джефф, ее приемный сын. Они оба тоже были мертвы — их убили в Париже. Через пустоту до него доносился ее хохот и насмешки над непоследовательностью жизни. Джефф, как обычно, носил на голове бейсболку козырьком назад и был одет в мешковатые шорты, достававшие почти до щиколоток. Лучший друг Лэнга десяти лет от роду, постоянный соучастник в мятежах против установленного порядка.

Они оба совершенно явно были рады его видеть. Неужели мертвые способны радоваться?

И еще ему являлись живые люди. По крайней мере, он думал, что они живы.

Они приходили только в те моменты, когда Лэнг приподнимал голову над темной бездной, когда ему было так больно, что он еле различал их сквозь почти сомкнутые веки, которые не в силах был разомкнуть, и вовсе не слышал, хотя ему казалось, что губы у них шевелились, а значит, они что-то говорили.

Он был почти уверен, что некоторых из них вовсе не было здесь.

Фрэнсис, чернокожий священник, к приходу которого некогда принадлежала Джанет, и лучший друг Лэнга вероятнее был здесь, нежели не был. Увы, его молитвы принесли Лэнгу не больше пользы, чем Джанет и Джеффу. Но Лэнг ценил заботу Фрэнсиса, хотя посещение больных, скорее всего, входило в число многочисленных обязанностей священника.

Сара, секретарь Лэнга, приходила не так часто, за что Лэнг был ей признателен. И в первый, и во второй визиты она разрыдалась, да так, что женщине в белом пришлось увести ее. Во время следующих посещений она пыталась что-то говорить, но Лэнг ничего не слышал. Он смутно сознавал, что у него есть офис и адвокатская практика, которая требует определенного внимания, и что Сара, вероятно, приходит оттуда и туда же возвращается, но все это было, как ему казалось, очень-очень далеко от черных приливов, в которых он тонул.

Тем более что он, похоже, все-таки умер.

И еще к нему приходила Герт, которая — он был больше чем уверен — никак не могла быть здесь.

Через пару лет после смерти Дон, попав в Рим, Лэнг возобновил прерванные когда-то отношения с Герт Фукс, немкой, бывшей коллегой по Управлению.

Когда эта высокая блондинка, словно сошедшая с рекламного плаката, зазывающего туристов в ее родную Германию, проходила через толпу, мужчины застывали на месте и не могли оторвать от нее глаз, а у женщин разливалась желчь от ревности. Она взяла в Управлении длительный отпуск и приехала с Лэнгом в Атланту, где они прожили вместе немногим больше года. Лэнг мечтал о женитьбе и о семье, которую им с Дон так и не удалось создать. Но Герт эта перспектива совершенно не привлекала. Однажды она, ничего не объясняя, заявила, что возвращается на работу и уезжает в Европу. С тех пор они не виделись.

До сих пор. Если она на самом деле была здесь. В чем он сильно сомневался.

Другое дело, что в прошлом они больше подтрунивали друг над другом, чем выражали свои чувства. Если бы он мог, то рассказал бы ей, как сильно любил ее, несмотря даже на то, что пристрастие к романтическим излияниям не было присуще ни ему, ни ей.

Ну а теперь, наверное, уже поздно.

Во всяком случае, Герт — либо в виде призрака, либо в истинной плоти — появлялась в искаженном, словно сквозь линзу, поле его зрения, стояла в изножье кровати и что-то говорила, но его окружало полное безмолвие. Она ничуть не постарела с их последней встречи — Лэнг попросту не мог сосчитать, сколько прошло времени, — так что, но всей вероятности, она все же не была настоящей. Эту уверенность подкреплял ребенок, крепко державшийся за ее руку, маленький белобрысый мальчик с глазами цвета васильков.

В его лице Лэнгу мерещилось что-то знакомое, но истерзанный болью мозг наотрез отказался определить, что именно. Ребенок глядел на Лэнга с тем же любопытством, с каким мог бы рассматривать какое-нибудь насекомое, наколотое на булавку и спрятанное под стеклом.

Потом появлялся Белый ангел, и Герт с ребенком исчезали.

Белый ангел был женщиной с множеством лиц, но ее появление всегда предшествовало возвращению Лэнга в утробу.

Рейлли не имел никакого представления о том, как долго продолжались его сны-странствия между двумя призрачными мирами. Он знал только то, что однажды утром проснулся, по-настоящему проснулся. Лэнг слышал голоса и шаги за дверью; все эти звуки сливались в непонятную мешанину, но это были самые настоящие звуки. То, что он видел, не расплывалось и не изгибалось возле подернутых радужными переливами краев поля зрения. Он узнал запахи больницы — антисептики, крахмал и, конечно же, боль.