Секрет покойника
Шрифт:
— Кого мы еще знаем в Белграде?
Площадь перед университетом была даже многолюднее, чем утром. Только что закончились занятия, студенты сбились в кучки на площади, споря о том, что происходит в цитадели, откуда доносились выстрелы и вой полицейских сирен. К счастью, никто не понял, какое отношение Майкл и Эбби имеют к этому хаосу.
Швейцар сразу же узнал их и махнул рукой, мол, проходите. Надо сказать, что успели они вовремя. Потому что доктор Николич уже стоял возле дверей кабинета. Поверх свитера он успел надеть кожаную куртку, в руках — связка ключей. Заметив Майкла и Эбби, он устало, но вежливо улыбнулся.
— Вы что-то забыли?
Майкл вынул пластиковую папку
— Насколько я понимаю, это микроскан какого-то древнего папируса?
— Это оригинал стихотворения, который мы вам уже показывали утром, — пояснила Эбби. — Если там были какие-то другие строки, то они должны быть здесь.
Было видно, что Николич слегка удивлен.
— А вы сами не проверяли?
— Мы торопимся, — пояснил Майкл.
— Нам нужен кто-то, кто умеет читать по-латыни, — добавила Эбби.
Николич засунул листки обратно в папку. Хотя по пути они и постарались вытереть кровь, несколько капель размазались по пластику. Здание сотрясалось от воя полицейских сирен, как будто машины выехали уже на саму площадь.
Майкл повернулся к Николичу.
— Скажите, у вас есть машина? Вы не могли бы вывезти нас из Белграда?
Николич посмотрел на них непонимающим взглядом. Впрочем, Майкл предвосхитил все его вопросы.
— Распечатка сделана со свитка, который принадлежал одному из приближенных императора Константина. Еще пять минут назад этот свиток можно было считать потерянным для человечества. Текст никогда не публиковался, а сейчас этот свиток ищет нового хозяина.
К великому удивлению Эбби, Николич не расхохотался им в лицо, не выставил их вон, не вызвал полицию. Он лишь застыл на месте на несколько секунд, глядя то на нее, то на Майкла, то на папку. На его лице не было ни ужаса, ни обиды — лишь любопытство.
Затем он пожал плечами, сунул руку в карман и вытащил связку ключей на кроличьей лапке.
— Моя машина припаркована за углом.
С этими словами он повел их по лестнице за собой.
— Даже не верится, что он согласился, — шепнула Эбби Майклу. Шедший впереди Николич обернулся.
— Не забывайте, что это Сербия. Неужели вы думаете, что это самое странное, что мне пришлось пережить?
Машина Николича оказалась крошечным красным «Фиатом». Эбби села впереди и слегка пригнулась, спрятав лицо за волосами. Майкл втиснулся на заднее сиденье и притворился спящим. Движение было заблокировано. Полицейские ухитрились перегородить главные перекрестки, хотя и довольно бессистемно. Эбби ждала, что вот-вот будет пост, кто-то постучит к ним в стекло и потребует документы, но этого так и не случилось. Извилистыми переулками они проехали через весь город, после чего выехали на главную магистраль. Затем пересекли Саву и оказались на главном шоссе, прорезавшем Новый Белград. Еще несколько минут, и город остался позади. Теперь их путь лежал между покатых холмов и полей. Эбби всегда удивляло, как быстро заканчивается этот город.
Глаза Николича были прикованы к дороге.
— Вы хотели, чтобы я вывез вас из Белграда. Я вас вывез. Что дальше?
Эбби посмотрела на пластиковую папку, лежавшую у нее на коленях.
— Скажите, здесь можно где-нибудь поговорить?
Проехав поворот на аэропорт, Николич
подкатил к заправке «Лукойла». Здесь, рядом с мини-маркетом, имелось небольшое кафе. Они сели за пластиковый стол и заказали кофе в пластиковых стаканчиках. На бумажных подставках красовалась реклама фастфуда и головоломки для детей.— Я не требую от вас, чтобы вы честно рассказали мне, чем вы занимаетесь, — заявил Николич. — Если полиция меня спросит, я скажу, что вы под дулом пистолета вынудили меня пустить вас в машину.
— Разумно, — согласилась Эбби. Если полиция их поймает, это будет меньшей из их проблем.
— А теперь я хотел бы взглянуть на документ.
Эбби передала ему папку. Николич разложил листки на столе — всего их было шесть: четыре со смазанным латинским текстом, два с отпечатанной на машинке расшифровкой Грубера.
Чтобы достичь живых, плыви средь мертвых.
За тенью солнца свет горит лучистый.
Спасенья знак, что освещает путь вперед,
Сияет, негасимый, новой жизнью.
Эбби был виден латинский текст — аккуратные, напечатанные на машинке строчки, Но далее следовали другие. Николич несколько минут внимательно читал их про себя, затем неуверенно начал произносить их вслух.
Из сада в темную пещеру
Отец скорбящий отдал сына.
И погребен на дне могилы
Трофей его победной силы.
Николич кончил читать. Все переглянулись, охваченные благоговейным трепетом. Еще бы! Ведь эти строки никто не читал вслух вот уже семнадцать столетий!
— Трофей его победной силы, — повторил Майкл. — Вы сказали, что под словом «трофей» может пониматься лабарум, боевой штандарт.
— Вполне возможно.
Майкл попросил Николича прочесть перевод еще раз, медленно, а сам тем временем записал его на листке бумаги. Впрочем, записав, тотчас нахмурился.
— Если не считать слова «трофей», здесь все равно мало что понятно.
— А что бы вы сказали нам про само стихотворение? — поинтересовалась у Николича Эбби.
Николич оторвал глаза от листка бумаги.
— Пожалуй, я мог бы назвать вам имя его автора.
В его планы явно входило их поразить, и он своего добился. Потому что, несмотря на обстоятельства, его лицо осветила довольная улыбка.
— Его автор — римский политик и поэт по имени Публий Оптациан Порфирий.
— А откуда вы это знаете?
— Вверху свитка есть список имен, — Николич показал им выполненную рукой Грубера транскрипцию. — Уже сам по себе он весьма значительная находка. Евсевий Никомедий-ский, пожалуй, самый знаменитый епископ времен правления Константина Великого. Аврелий Симмах, известный язычник и второстепенный философ. Астерий Софист, противоречивый христианский теолог. И Порфирий — поэт, который прославился написанием сложных, необычных стихов.
Это было сродни чтению классического русского романа: на Эбби обрушилась лавина незнакомых, труднопроизносимых имен. Впрочем, самое главное она поняла.
— То есть все эти люди вам известны?
— Как специалист по эпохе императора Константина, я просто обязан их знать.
— И Порфирий, значит, писал стихи? — задумчиво повторил Майкл.
— Его стихи — это так называемые «технопегнии». Загадки, призванные позабавить императора. Все его сохранившиеся опусы несут в себе зашифрованные послания.