Секретная династия. Тайны дворцовых переворотов

Царевич сдался, поехал домой. На последней австрийской станции их все же догнал посланец Карла VI, чтобы окончательно уяснить, добровольно ли возвращается царевич. Толстой был недоволен этим допросом, отвечал холодно. Алексей подтвердил, что возвращается добровольно.

3 февраля 1718 года царевич отрекается в Москве от прав на престол и получает отцовское прощение. Получает при условии, что выдаст сообщников, которым прощение не было обещано. Алексей выдал, но не всех, и вскоре уж в Петербурге меряют широту Невы «для узнания, какою кратчайшею линиею ездить государю для делания застенков в крепость». Позже Петр I обратился к судьям по делу царевича: «Прошу вас, дабы истиною сие дело вершили, чему достойно, не флатируя (угождая. – Н. Э.) мне и не опасаясь того, что ежели сие дело легкого наказания достойно, и когда вы так учините осуждением, чтоб мне противно было… в том отнюдь не опасайтесь, також и не рассуждайте того, что тот суд надлежит вам учинить на моего, яко государя вашего, сына; но, несмотря на лицо, сделайте правду и не погубите душ своих и моей, чтоб совести наши остались чисты и отечество наше безбедно».

Был опрошен немалый круг лиц. «Духовенство, – по словам Пушкина, – как бабушка, сказало надвое»: привели для царя цитаты из Ветхого Завета, позволявшие наказать непокорного сына, и евангельское прощение блудного сына. Царю предлагалось избрать ту часть, «куда рука Божья тебя преклонит». Гражданские же чины порознь объявили единогласно и беспрекословно, что царевич достоин смертной казни. Приговор подписали 127 человек – первым Александр Меншиков, затем генерал-адмирал граф Апраксин, канцлер граф Гаврила Головкин, тайный советник князь Яков Долгорукий. На девятом месте – тайный советник Петр Толстой, на сорок третьем – «от гвардии капитан Александр Румянцев»; гвардии подпоручик Иванов расписался за себя и «он же вместо подпоручика Коростылева за его безграмотностью», и еще двое расписались за себя, а также за неграмотных прапорщика и капитана. Четверо подписавших только что вышли из крепости, где сидели как заподозренные в связях с Алексеем, число же не сидевших в крепости, но так или иначе замешанных трудно было и сосчитать: многие прежде тайно поддерживали контакты с Алексеем как возможным будущим царем (даже Яков Долгорукий, даже сам Меншиков). Из видных приближенных Петра не подписал приговора только Шереметев.

«Борис Петрович Шереметев суд царевичев не подписал, говоря, что „он рожден служить своему государю, а не кровь его судить“, и не устрашился гнева государева, который несколько времени на него был в гневе яко внут ренне на доброжелателя несчастного царевича» – это строки из известного сочинения князя М. М. Щербатова «О повреждении нравов в России» [91] .

Известный описатель дел Петра И. И. Голиков настаивал, что Шереметев был болен, находился в Москве и только потому не подписал. Однако Щербатов, писавший «Повреждение нравов…» в 1780-х годах, имел разнообразные возможности проверить свою версию – в беседах с Шереметевыми и другими представителями знатных фамилий, а также по многим документам начала XVIII века, бывшим в его распоряжении (Щербатов некоторое время был историографом при дворе Екатерины II).

91

«О повреждении нравов в России» князя М. Щербатова и «Путешествие…» А. Радищева. Лондон, 1858. С. 15.

История «заговора Алексея», конечно, еще требует дополнительного изучения. Принятая основная версия – о стремлении консерваторов, противников реформ, сменить Петра I и вернуться к «старине», конечно, верна и подкреплена сотнями убедительных фактов. Однако нужно отметить чрезвычайную сложность реальной ситуации: с одной стороны, известные народные надежды на «идеального» царевича; с другой – сочувствие Алексею некоторых сподвижников Петра, вряд ли мечтавших о полном повороте вспять. Существенные подробности боярского заговора не всегда легко выделить из массы сомнительной информации; полученные на дыбе и в застенке показания непросто сопоставлять с тем, что было на самом деле. Современники неоднократно отмечали, что «заговор Алексея» во всяком случае относился к категории «намерения» и был далек от исполнения. Так, Вольтер, находившийся в неплохих от ношениях с русским двором, ставил в заслугу Петру открытое перед всем светом признание того, что он предпочитает нацию сыну (в отличие от Филиппа II Испанского, избавившегося от сына, дона Карлоса, без всяких «объявлений»). Однако при этом Вольтер заметил, что ни один из сотни с лишним судей не просил даже о смягчении наказания Алексею [92] и что если бы подобный процесс происходил, например, в Англии, то среди судей не нашлось бы ни одного, который бы потребовал подобного приговора [93] .

92

Легенда или быль о Б. П. Шереметеве до Вольтера, очевидно, не дошла.

93

Интересные соображения и обширную сводку материалов о Петре I и Алексее в народном сознании см.: Чистов К. В. Русские народные социально-утопические легенды. М., 1967. С. 91–124.

Официальная версия о смерти Алексея заключалась в том, что, «узнав о приговоре, царевич впал в беспамятство, через некоторое время отчасти в себя пришел и стал паки покаяние свое приносить и прощение у отца своего перед всеми сенаторами просить, однако рассуждение такой печальной смерти толь сильно в сердце его вкоренилось, что не мог уже в прежнее состояние и упование паки в здравие свое придти и… по сообщение пречистых таинств скончался… 1718-го июня 26-го числа».

В «Поденных записках по делам князя Меншикова» за 26 июня 1718 года сообщалось, что «Его светлость, прибыв в дом свой, лег опочивать. День был при солнечном сиянии, с тихим ветром. В тот день царевич Алексей Петрович с сего света в вечную жизнь переселился». За гробом царевича «изволил высокою своею особою идти Его царское величество, а за Его царским величеством генерал-фельдмаршал светлейший князь Меншиков и министры и сенаторы и прочие знатные персоны. А потом изволила идти Ее величество государыня цари ца, а за Ее величеством госпожи, вышеописанных знатных персон жены».

В то же время австрийский резидент Плейер доносил: «Носится тайная молва, что царевич погиб от меча или топора… В день смерти было у него высшее духовенство и князь Меншиков. В крепость никого не пускали, и перед вечером ее заперли. Голландский плотник, работавший на новой башне в крепости и остававшийся там на ночь незамеченным, вечером видел сверху в пыточном каземате головы каких-то людей и рассказал о том своей теще, повивальной бабке голландского резидента. Труп кронпринца положен в простой гроб из плохих досок; голова была несколько прикрыта, а шея обвязана платком со складками, как бы для бритья».

Голландский резидент Яков Де-Би: «Кронпринц умер в четверг вечером [94] от растворения жил». Затем сообщались разные подробности. Депеша была перехвачена, допрашивали резидента, затем его повивальную бабку и голландского плотника, который признал, что действительно сидел в крепостной башне ночью, но большего не открыл.

Едва закончилось дело царевича, Румянцев уже срочно скачет в Казань набирать корабельных плотников и строить 15 генботов; затем (уже в чине майора гвардии) по флотским делам несется в Англию, оттуда – послом в Швецию, с которой только что подписан мир; затем – на Каспийское море штурмовать Дербент. Петр вдруг запрещает Румянцеву жениться на выгодной невесте с тысячью душ и выдает за него знатнейшую и богатейшую красавицу Марию Андреевну Матвееву [95] . Одна ко счастливого супруга за три месяца до появления первенца отправляют послом, по тогдашним понятиям за тридевять земель – в Турцию и Персию. Следующая депеша извещала нового посла, что императрица Екатерина явилась воспреемницей новорожденного Петра Румянцева, которому пожелала «счастливого воспитания на увеселение вам». Так появился на свет Румянцев-второй – будущий великий полководец граф и фельдмаршал Румянцев-Задунайский, отец Николая и Сергея Румянцевых – государственных деятелей, из библиотеки и коллекций которых образуется позже знаменитый Румянцевский музей.

94

То есть 26 июня.

95

Версия о страсти Петра I к М. А. Матвеевой-Румянцевой – в изданных за границей на французском языке «Мемуарах П. В. Долгорукова» (Т. 1. Женева, 1867. С. 174).

В те годы из Константинополя в Петербург путь был очень долгим, и Александр Румянцев увидел будущего полководца лишь через пять с лишним лет; за это время на берегах Босфора ему пришлось поволноваться: через месяц после известия о сыне Екатерина известила посла, что «по воле всемогущего Бога Его Величество государь император, наш прелюбезнейший супруг, от сего временного жития в вечное блаженство отошел». Императрица, понятно, благоволила к Румянцеву, но через два с половиной года на ее месте был уже Петр II, сын царевича Алексея. Меншикова сослали, печатные издания «Розыскного дела» уничтожили и запретили, сняли с колов и виселиц казненных десять лет назад приближенных царевича; многих судей его без чинов прогнали в деревни, а самого Петра Андреевича Толстого арестовали и сослали в Соловки, где он и умер [96] . Румянцев один уцелел, потому что, пока думали и «перебирали людишек», Петр II успел умереть, посол же благополучно отсиделся в Турции. Потом, уже при царице Анне Иоанновне, воз вратился домой, усмирил башкирцев, раскрыл заговор на Украине [97] .

96

Его прямыми потомками были три писателя: Лев Николаевич, Алексей Константинович и Алексей Николаевич Толстые.

97

Румянцев поразил казацких старшин, пригласив их к себе в гости с женами, что было в новинку. Ласково с ними всеми беседуя, он все, что нужно, узнал и позже, кого хотел, арестовал.

Правда, был момент, когда Бирон велел его взять, и, казалось, счастливцу не миновать казни, но… прямо из-под ареста его посылают управлять Казанской губернией, а оттуда – «воевать турок». Между прочим, в это время (1736 г.) еще преследовали самозванцев – Алексеев Петровичей: согласно К. В. Чистову, легенды об Алексее-«избавителе» бытовали в 1713–1738 годах.

Затем на престоле оказалась Елизавета Петровна, которая стала собирать уцелевших «птенцов гнезда Петрова»: Румянцева отправляют заключать новый мир со шведами, после чего делают сенатором, повышают в чине, наделяют новыми деревнями. В 1749-м, на семидесятом году, он благополучно скончался.

Дело же царевича Алексея меж тем лежало запечатанным в секретном государственном архиве, печати свидетельствовались ежегодно, и толковать на эту тему было опасно: сундуки Тайной канцелярии знали ведь и печальную судьбу тех, кто пытался проникнуть в ее секреты или разгласить их. Около 1743 года секретарь Коллегии иностранных дел Степан Писарев захотел перевести с греческого на русский сочинение Катифора «Житие Петра Великого» (вышедшее в Венеции в 1737 году). В этом сочинении были, между прочим, воспроизведены главные официальные документы по делу Алексея. Катифор взял их из напечатанного «Розыскного дела» и перевел на греческий. Писарев же теперь сделал обратный перевод с греческого на русский (печальный парадокс: русское издание «Розыскного дела» было прежде истреблено, и русского подлинника в руках переводчика не было). Императрица Елизавета сначала милостиво разрешила эту работу, «но, – как жаловался позже Писарев, – по некоторым обстоятельствам, а более по воспрепятствованию от некоторых моих недоброхотов [она] не напечатана. Многие, желая ее у себя иметь, поставляли за удовольствие оную переписывать. Но как не все могли сие желание исполнить, то я при нынешней моей шестидесятипятилетней старости потщился, к удовольствию их, издать ее в печать от себя яснейшим пред прежнего выправлением слога, с прибавлением в некоторых местах к сведению других примечаний…» [98]

98

Житие Петра Великого, императора и самодержца Всероссийского, отца отечества. 2-е изд. М., 1788. Вступление (пер. с греч.).

Перевод Писарева, выполненный в 1743 году, появился в 1772 году. Румянцев и другие участники дела Алексея не хотели даже в 1740-х годах вспоминать о 1718 годе: кто знает, как отнесется к этому следующий монарх, да и Елизавете Петровне царевич Алексей все же брат… Только в личных архивах наиболее влиятельных фамилий (Воронцовы, Куракины, Румянцевы) хранились под замком ранние или поздние копии тех секретных документов, время которых «еще не настало» [99] .

Документы дремали в сундуках, кончался XVIII век, легенды множились, споры не утихали.

99

В архиве Воронцовых копии писем Петра I и к нему «от фамилии его», а также копии 28 документов А. И. Румянцева. ЛОИИ. Ф. 36 (арх. Воронцовых). Оп. 1. № 1308. По материалам из архива Воронцова Н. Мурзакевич издал в 1849 г. «Письма царевича Алексея Петровича к его родителю Петру Великому, государыне Екатерине и кабинет-секретарю Макарову».