Секретная информация (сборник)

Питер знал, что на столе у Знатных время от времени появляется свежее мясо: ему случалось подъедать остатки. Но о том, откуда оно появлялось, предпочитал не думать…

Потому что на планете не было никого, кроме людей.

Но вот то, что Знатные присвоили себе наименование «каста Хищников», было, пожалуй, несправедливо. Как-то… меняться следовало. Чтобы человек один день ел одно, в другой – другое, в третий – третье.

А кто захочет есть то, что ест Питер? Да, пожалуй, никто. А так: привычка… тысячелетняя история… перестройка метаболизма. Но неужели нельзя было перестроить метаболизм другим образом? Ведь за копрофагами какашки никто не поедает: они рассеиваются в воздухе. И это, пожалуй, справедливо: древоеды едят растения, которые берут питание из воздуха. Молоком древоедов питаются Знатные. Ну… не только молоком, конечно. Но не будем об этом.

Показалась громада Замка. Он единственный стоял на относительно ровной площадке: в месте, куда несколько тысяч лет назад грохнулся и взорвался взбесившийся реактор, катапультированный со звездолёта. В окрестностях Замка ещё можно найти обломки его обломков и осколки разлетевшихся скал. Их поисками, а заодно и поисками метеоритов, и занимались Знатные. Ими они и вооружались, от них и получали силу: что может сделать человек со слабыми ногтями против крепчайшего осколка алмазной скалы?

Они-то и были острыми зубами Хищников. Так, наверное, и появилась их каста. А потом… Привычка к однообразному питанию закрепила разделение людей, когда потомки уже не могли есть ничего, кроме того, чем питались многие поколения предков.

Но, наверное, так и было нужно: иначе люди скоро загадили бы всю планету и погибли. Ведь на ней не было микробов, перерабатывающих отходы жизнедеятельности.

Был ли выбор? Да, изначально: остаться в живых любой ценой, даже путём кардинального изменения организмов, или умереть. Многие умерли: те, что не смогли приспособиться или примириться, не смогли переступить через себя, через моральные и этические запреты.

Оставшимся было всё равно. Они хотели одного: жить. Кем – неважно.

Солнце заходило прямо за Замок. Это было очень красиво: на его постройку выбирали только самые прозрачные осколки, и поэтому Замок искрился и сиял, словно настоящий бриллиант.

Питер ускорил шаг. Хотелось успеть до захода солнца. А вот исполнять свои обязанности не очень хотелось. Почему-то вспомнились те, чьим потомком он был. Что бы сказали они? Или поняли бы, что у людей не было иного выхода? Что иначе загрязнение планеты неизбежно привело бы к гибели людей? А, создав замкнутый биоценоз, оставалась надежда выжить, дождаться, быть может, спасательной экспедиции с Земли…

Но ничего не поделаешь: надо. Для этого он предназначен, это делал почти с рождения. И, собственно, что в этом особенного? Его обязанность основана на глобальной потребности человека, потребности в пище.

«Что поделаешь, – успокаивал сам себя Питер. – Такова карма моей касты».

У Повелителя планеты умерла бабушка. И надо было её съесть.

Нищенство – основа благополучия

Бик-Шмак блаженствовал. Оставалось совсем немного до осуществления заветной мечты: покупки должности главы гигантской корпорации. Он шёл к этому всю жизнь. Пятьдесят долгих лет сидел на углу Пятой и Восьмой улиц с неизменной чашкой для сбора милостыни. Изо дня в день, с утра до вечера. Не делая даже небольших перерывов, чтобы сбегать в близлежащий туалет. Спасали бесплатные муниципальные памперсы.

Надо сказать, что мэрия в деле обеспечения нищих была на высоте. Да и как иначе, если все служащие – от консьержки до мэра – когда-то сами были нищими. Да что мэрия! Парламент страны целиком состоял из бывших нищих. Так что нужды и чаяния народа парламентарии знали.

И сам президент тридцать лет выпрашивал милостыню, пользуясь накладными шрамами и деревянной ногой, треснувшей посередине и жутко скрипевшей при ходьбе. Это, да ещё чёрная повязка через глаз, да хриплый голос, да непревзойдённые актерские способности, и позволили ему в столь короткий срок сколотить требуемый капитал и сделаться самым молодым президентом в истории страны. Остальные добирались до заветной должности лишь к семидесяти-восьмидесяти годам, и покрасоваться в золочёном кресле им удавалось недолго: один даже не успел принести присягу и скончался от долгожданной радости.

Но не все были столь честолюбивы.

Бик-Шмак вспомнил одного из знакомых, Карт-Фрайя, с которым когда-то начинал нищенствовать. Тот смог выдержать всего полгода, хотя был совсем молодой, и, накопив на фартук, рукавицы, бляху и метлу, устроился работать дворником.

– Я не могу нищенствовать! – заявил он. – Я не карьерист. Мне стыдно!

Стыдно ему, видите ли! Да ведь нищенство – основа благосостояния! Этот девиз находится на государственном гербе!

Как иначе накопить денег, чтобы открыть собственное дело? Или купить нравящуюся государственную должность? Ведь любая должность, любой пост, любая профессия покупались в обязательном порядке. А других средств, кроме полученных нищенством, добыть было неоткуда. Никто ведь не может работать без инструмента. А инструмент надо покупать самому. Хочешь стать плотником – покупай топор, пилу, молоток, гвозди. Иначе нечем работать. А нечем работать – ничего не сделаешь. А ничего не сделаешь – не получишь зарплаты. А не получишь – не на что будет купить еды и одежды. А если нет возможности купить еду и одежду – значит, тебе прямая дорога в нищие. Круг замыкался.

Вот потому-то все с нищих и начинали. Кое-кто, правда, и заканчивал, если не удавалось укрепиться во вновь приобретенном статусе. Но такое случалось редко: если долго пестуешь и лелеешь мечту, то, когда она сбывается, делаешь всё возможное и невозможное, чтобы сохранить её.

Но все начинали с нищенства. Нищему хорошо: покормят бесплатно – на это есть кухни Армии Спасения. Бесплатно и оденут, из запасов той же Армии. Обеспечат крышей над головой, то есть дадут направление в ночлежку. А там и душ, и туалет, и телевизор – чтобы от жизни не отрываться.

Немалые средства тратятся на нищих. Откуда всё берется? Из налогов конечно, откуда ещё? Все работающие обязаны платить налоги.

Налоги идут на армию и флот, на космос, на фундаментальные научные исследования – помимо частных инвестиций, разумеется, – и на социальное обеспечение, то есть на нищих. Ах, да, и на зарплату государственных служащих. Так что источник финансирования у тех не меняется всю жизнь.

А налоги на работающих такие, что им едва-едва хватает на еду, на одежду, на оплату жилья – в пределах своего социального статуса. Ну и, опять-таки, на воспроизводство источника собственных доходов, то есть на покупку материалов и инструментов, необходимых для выполнения работы. Мало у кого остается средств на изменение статуса, об этом надо думать сразу, пока ты нищий.

А если кто хочет сэкономить, тот должен тщательно беречь свои средства производства. Но старыми инструментами много не наработаешь, и потом: для чего тогда прогресс? Да и вопросы престижа не последнее место занимают. Одно дело, когда ты работаешь на станке последней модели, а другое – если рубанком двадцатилетней давности. Тут к тебе и отношение соответствующее, и заказы, и оплата.

Бик-Шмак вспомнил Барг-Чизгена, решившего стать токарем, и три года честно копившего нищенством на токарный станок и первую партию заготовок. Как-то он навещал Бик-Шмака, подал какую-то мелкую монетку, и долго извинялся, что не может дать больше: он работал на каком-то заводе, и трудовой коллектив решил приобрести его в коллективную собственность. Поэтому все деньги шли на оплату завода.

«И что хорошего? – подумал Бик-Шмак. – Налоги плати, за материал плати, за реконструкцию завода плати…»

То ли дело быть нищим! Живёшь на полном государственном обеспечении, да ещё и знаешь, что каждый день приближает тебя к осуществлению мечты. А всего и делов: целый день выпрашивать милостыню, а вечером отнести деньги в банк и положить на счёт. И радоваться, видя, как от года к году увеличивается число нулей.

Единственно, реклама задалбывает: к справке о состоянии счёта неизбежно прилагаются проспекты, сообщающие, что на накопленные тобой деньги ты уже можешь купить… и далее идёт перечисление постов, должностей и профессий, с дифирамбами в адрес каждой.