Секретные архивы НКВД-КГБ

Никого, кроме одного из адъютантов и сына профессора Ха-усхофера — Альбрехта, так и не арестовали. Да и тех довольно быстро отпустили. Абсолютно ничего не предприняло гестапо и в отношении семьи Гесса. Больше того, по личному указанию Гитлера не было конфисковано имущество Гесса, а его жена стала получать правительственную пенсию.

Все это делалось тайно. А официальная пропаганда поспешила реализовать ту самую недвусмысленную приписку Гесса. В официальном коммюнике говорилось коротко и ясно: «Член партии Гесс, видимо, помешался на мысли о том, что посредством личных действий он все еще может добиться взаимопонимания между Германией и Англией. Гесс был душевнобольным идеалистом, страдавшим галлюцинациями вследствие ранений, полученных в Первой мировой войне». ^г

И хотя это сообщение передали все радиостанции Германии, к делу подключился министр иностранных дел Риббентроп. Прекрасно понимая, что его слова тут же разойдутся по всему свету, в беседе с зятем Муссолини графом Чиано германский министр заметил: «Гесс попал под влияние гипнотизеров. Его поведение может быть объяснено каким-то мистицизмом и состоянием его рассудка, вызванного болезнью».

Еще более откровенным Риббентроп был в беседе с самим Муссолини. Ссылаясь на слова Гитлера, он сказал, что в действиях Гесса нет никаких признаков измены фюреру. Муссолини с этим согласился и заявил, что он тоже не считает Гесса изменником.

Между тем полет Гесса близился к завершению. Он благополучно достиг берегов Шотландии, как вдруг откуда ни возьмись на него навалились два «спитфайера». Гесс прибавил газу! Но англичане не отставали и явно собирались атаковать. Тогда он выжал из своего «мессера» все, что мог, — и оторвался от преследователей. Гесс уже был в районе планируемой посадки, как вдруг новая беда: его обнаружил ночной истребитель «дифайэнт».

До родового имения лорда Гамильтона «Даунгавел Касл» оставалось всего четырнадцать километров—и Гесс решил рисковать. Чтобы новейший Ме-110 не достался англичанам, он замыслил его разбить, а самому выброситься с парашютом.

Снизу его уже заметили. Около десяти вечера проезжавший по дороге полицейский услышал в приемнике машины чрезвычайное сообщение: «Одиночный вражеский аэроплан пересек побережье Клайда и летит в направлении Глазго. Это определенно вражеский самолет, терпящий аварию. Все полицейские должны внимательно следить за его приземлением».

Но первым Гесса увидел не полицейский Том, а фермер Дэвид Маклин. Услышав рев падающего самолета, он выскочил из дома и увидел спускающегося парашютиста. Благополучно приземлившись, парашютист сказал:

— Я немец. Я гауптман Альфред Хорн. Ведите меня в «Даун-гавел Касл». У меня важное послание к герцогу Гамильтону.

Так как немец прыгал на одной ноге — судя по всему, при приземлении он подвернул лодыжку, — Маклин решил оказать ему первую помощь и повел в свой дом, а соседа послал за солдатами. Вскоре нагрянули полицейские, потом — солдаты, и парашютиста увезли в штаб местной самообороны. Там его обыскали. В карманах было обнаружено письмо, адресованное герцогу Гамильтону, и визитные карточки Карла и Альбрехта Хаусхоферов. (Судьба профессора и его сына печальна. Альбрехт в последние дни войны был арестован и по приказу Гиммлера расстрелян. А Карл Хаусхофер спустя пять месяцев после Нюрнбергского процесса покончил с собой, приняв яд вместе со своей женой Мартой. — Б,С.)

Примчавшийся в казармы Гамильтон не стал делать вид, что не знает, с кем имеет дело, тем более, что парашютист не без гордости назвал себя.

— Я — имперский министр Гесс! — надменно представился он.

Тут же стало ясно, зачем он 1300 километров тащил с собой

визитные карточки отца и сына Хаусхоферов — они были чем-то вроде верительных грамот или рекомендательных писем. Ведь это Хаусхоферы состояли в переписке с Гамильтоном и имели с ним личные контакты.

После предварительной беседы, в которой Гесс заявил, что прибыл с одной-единственной целью — предотвратить ненужное кровопролитие и способствовать заключению мирного соглашения между Англией и Германией, Гамильтон решил доложить о неожиданном визитере Черчиллю.

Субботним вечером 11 мая Черчилль находился в загородном поместье Дитчли. Как раз в то время, когда он смотрел американскую комедию с участием братьев Маркс, раздался звонок из Шотландии. По одним источникам, Гамильтон рассказал ему о Гессе по телефону, по другим — прилетел в имение на самолете и, отведя Черчилля в сторону, сообщил ему, что за парашютист пожаловал в Англию. Но все сходятся в одном: Черчилль досмотрел фильм, и только потом занялся Гессом.

Искушение побеседовать с Гессом с глазу на глаз было велико, но, как следует подумав, Черчилль решил, что сохранить эту встречу в тайне будет трудно, а ни армия, ни народ, ни члены парламента не одобрят контакта своего премьера с «нацистом номер три» — и потому поручил заняться Гессом министру иностранных дел Энтони Идену и Айвору Кирпатрику, который в недавнем прошлом был сотрудником английского посольства в Берлине и хорошо знал Гесса.

Уже в первой беседе с Кирпатриком, состоявшейся 13 мая, Гесс заявил, что Англия несет ответственность за развязывание как Первой мировой войны, так и нынешней, так как препятствовала удовлетворению интересов Германии. Эту войну Англии ни за что не выиграть, так как в Германии самая развитая и самая современная авиационная промышленность и самый могучий подводный флот.

Что касается сырья, то его предостаточно в оккупированных странах. Напрасны надежды и на революцию: немецкий народ слепо и безгранично верит фюреру. Поэтому самым разумным было бы заключение мира между Англией и Германией.

Когда же Кирпатрик поинтересовался планами Гитлера в отношении Советского Союза, то Гесс ответил:

— Германия имеет определенные требования к России, которые должны быть удовлетворены либо путем переговоров, либо в результате войны. Но слухи, будто Гитлер готовит в близком будущем нападение на Россию, не имеют никакого основания.

Сопоставив даты, не составляет никакого труда уличить Гесса во лжи, а может быть, и не во лжи, а в преднамеренной дезинформации. Ведь окончательную дату нападения на Советский Союз — 22 июня 1941 года — Гитлер утвердил еще 30 апреля, и Гесс не мог об этом не знать.

Во второй беседе, состоявшейся на следующий день, Гесс вел себя еще более вызывающе. Он заявил, что в случае несогласия Англии на мир Гитлер организует такую плотную блокаду острова, что население будет обречено на голодную смерть. А когда заговорили об Америке, Гесс заметил, что немцы учитывают возможность американского вмешательства, но нисколько его не боятся.

— Так как в современной войне практически все решает авиация, — сказал Гесс, — то германская разведка постаралась как можно больше разузнать об американской авиационной промышленности и о качестве ее самолетов. Не будет преувеличением сказать, что Германия об этом знает все! Выводы из этого следуют неутешительные, причем как для англичан, так и для американцев: заводы рейха без особых усилий могут превзойти производство самолетов в Англии и Америке вместе взятых. И вообще, относительно Америки Германия никаких намерений не имеет. Немецкие интересы — в Европе! — с нажимом закончил Гесс.

Заявления Гесса и его поведение были настолько неординарны, что англичане решили подвергнуть «нациста номер три» медицинской экспертизе на предмет выяснения психического здоровья. Гесс с усмешкой согласился на это обследование—и, конечно же, эксперты установили, что он абсолютно нормален, дееспособен и полностью отвечает за свои слова и поступки.

После этого к беседам подключили члена кабинета лорд-канцлера Саймона. В целях соблюдения тайны и он, и Кирпатрик явились к Гессу под видом врачей-психиатров, доктора Гатри и доктора Макензи. Но Гесс настоял на том, чтобы ему сообщили подлинные имена визитеров.