Секретный агент S-25, или Обреченная любовь

– Очень!

– Знаю вас, мужиков! То, что под панталонами, нравится еще больше. Вышла из отдела дамского белья, гляжу – наискосок, саженях в десяти, знаешь, возле мужского трикотажа, опять наружник, теперь другой. И делает вид, что газету читает, а сам ее кверху ногами держит. Нырнула я в обувной отдел – это на первом этаже, там выход на хозяйственный двор. Я прошла по всем служебным помещениям, никто не остановил меня, выскочила в Староконюшенный переулок и в гостиницу бегом. Радуюсь: избавилась от слежки!

Соколов не пропускал ни слова.

– И что случилось дальше?

– Вечером в ресторан спустилась – в углу, недалеко от буфета, морда штампованная сидит, делает вид, что в стену глаза пялит, а я уже знаю, кто ему интересен. Думаю: надо в гостинице переночевать, а утром десятичасовым поездом бежать в Питер!

Вдруг в девять утра долбят в дверь: «Откройте!» На пороге два молодца в котелках и в одинаковых английских пальто. Сразу догадалась, что за воробьи под мою застреху попали. Говорю: «Молодые люди! Вы что, из одного сиротского приюта?» Они вежливость изображают, расшаркиваются: «Простите, мадам, наш ранний визит. Полковник Мартынов очень будет рад сейчас же вас видеть! Авто внизу». Ну, думаю, не спится начальнику охранного отделения! Авто повезло меня на Тверской бульвар, а молодцы остались. – Вера Аркадьевна вытаращила глазищи на Соколова. – Как думаешь, что эти балбесы стали делать?

– Негласный обыск?

– Именно! Эти поганцы рылись в моих вещах и даже не сумели положить толком на место парфюмерию. Итак, приехала в охранное отделение…

– И что Мартынов?

– Этот гнусный тип вскочил с кресла, бегает вокруг меня и ругается: «У нас, Вера Аркадьевна, сложились с вами доверительные отношения, мы вам премии выплачивали, а вы наплевали на свои обязательства. Как вы посмели тайком нарушить государственную границу? И ни словом не информировали нас об этом. Вы кто, германская шпионка? При нынешнем военном положении – суд и к стенке! Фон Лауниц наш злейший враг! А вы – его супруга. Муж и жена – одна сатана. В лучшем случае вы будете объявлены персоной нон грата и выдворены из пределов Российской империи!» И приказал: «Никуда не выходите из гостиницы! Вы, сударыня, под домашним арестом. И не думайте бежать. Тут же – в Лефортовскую военную тюрьму, на нары! Распишитесь, вот постановление о невыезде. Завтра утром увидимся, у меня есть к вам вопросы». Поставила я закорючку и плюнула в глаза Мартынову: «Вот тебе, козел с пробором! Отблагодарил за верную службу!»

– Но как тебе удалось бежать из Москвы?

Вера Аркадьевна махнула рукой:

– Из Берлина бежала, а тут – тьфу, одно веселье! Двух стражников посадили прямо в моем номере. Я занималась своими делами: читала, рисовала, на пианино одним пальцем Баха играла, делала гимнастику, спала после обеда, блюда за казенный счет по карте в номер приносили. Когда было часов девять вечера, я даю деньги одному из стражников: «Сделайте, сударь, для дамы одолжение: принесите из „Праги" ужин на троих, вместе вкушать будем, и две-три бутылки дорогих вин. Нынче я угощаю». Он только за порог, я стала переодеваться – все на глазах своего сторожа. Парнишка как увидал меня раздетой, так затрясся, сам молоденький, нецелованный. А я все продумала, не таких вокруг пальца обводила. Говорю: «Ну, дурачок, иди скорей в ванную комнату, напусти теплой воды, приведи себя в порядок!

Прямо в воде любовью побалую тебя. Не пробовал? Зря! Торопись, пока твой товарищ не пришел!» Он только разделся да в воду залез, я дверь в ванную комнату снаружи на задвижку, а одежду его в окно вышвырнула. Он долбит в дверь, орет, да никто его не слышит. Сама манто накинула, схватила баул да деру. На углу – извозчик. Он довез меня до вокзала… и я прикатила сюда. Давай скорей ляжем в постель, пока меня опять не арестовали.

Хочешь – аюбишь!..

Соколов задумался: «Что делать, как помочь Вере?» Для начала успокоил:

– Не бойся, я тебя никому не уступлю. Ты мне самому нужна.

Вера Аркадьевна вздохнула:

– Хоть на одну ночь, но нужна. Жаль, что не на всю жизнь.

– И что твой муженек? В Берлине награды получает?

Вера Аркадьевна застонала:

– Ах, умоляю, не упоминай об этом чудовище!

– Согласен, рогатые мужья – тема скучная. – Он нежно поцеловал ее влажные губы.

Она, испытывая томление, закрыла глаза, провела рукой по его сокровенному месту, все плотнее и плотнее прижимаясь к атлету. Задушевно прошептала:

– Мой мускулистый друг, я все время тебя вспоминала. Ведь ты спас меня от верной гибели летом пятнадцатого года. Помнишь, толпа устроила погром на Сретенке?

– Да, несчастного Шредера приняли за немца, а ты, как на грех, к нему заглянула.

– Аполлинарий Николаевич, ты такой умный, скажи: почему люди, в отдельности пусть хорошие, когда сбиваются в кучу, всегда делаются глупы, как бараны, и злы, как сорвавшиеся с цепи бешеные псы?

– В толпу сбиваются люди слабые духом, дабы в своей совокупности ощутить силу. Они уподобляются не баранам, но бурлакам, этим несчастным, задерганным жизнью людям, собравшимся в кучу и только благодаря стадности способным тащить тяжеленную баржу. Человек в толпе собственную слабость подменяет понятием общей силы и торопится сделать безрассудство, пока толпа не распалась и он, человек, вновь не стал жалкой букашкой.

Вера Аркадьевна вздохнула:

– Милый, как ты красиво говоришь! Для меня главное – отчаянная смелость и громадная сила, благодаря которым ты спас меня во время погрома.

– Да и ты не оплошала, стрельбу по нападавшим открыла, как воробья, какого-то мазурика подстрелила. Ну, как ты без меня жила?

– Чем возлюбленные меньше знают о девичьих проказах, тем спокойней для них самих. Помнишь, дружок, в Экклезиасте: «Многие знания умножают печали». Это как раз о женских шалостях, которые почему-то огорчают тех, кому позволяем владеть собой. Согласись, ведь это глупо! Сейчас, мой сладкий дружок, я с тобой, и я счастлива. – Она ладошками несколько раз с нежностью провела по его лицу. – Мой миленький, единственно любимый! Скажи, ты хочешь, чтобы я умерла ради тебя?

– Дурашка, ты должна жить очень долго – сто лет, чтобы всем рассказать о том, какие люди были в России, как они ценили дружбу и больше самой жизни любили великую, счастливую Россию…

– Россию, если послушать, любят все. Ты для начала полюби меня. И прикажи, чтобы ужин в номер принесли. Помнишь, как мы гуляли в «Яре»? Цыганка Стеша пела:

Хочешь – любишь, хочешь – нет,Ни копейки денег нет.

– Мой голод больше твоего. Ведь мы, Вера, не виделись полтора года. Иди сюда…

Ужин по-русски

Спустя часа полтора Соколов нажал звонок. Тут же вбежал коридорный, шустрый мужичок из ярославских:

– Чего прикажете, ваше превосходительство?

– Пришли ресторанного лакея, хочу ужин в номер.

Пузом вперед в люкс вкатился метрдотель. За ним длинноногий официант держал на пальцах поднос. Метрдотель пророкотал:

– Ваше превосходительство! Позвольте нашему хозяину выразить вам полное почтение и сердечное разгонное подношение – графин смирновской перцовочки под черную икорку с горячим калачиком-с! А что касательно стола, ваше превосходительство, чем изволите себя побаловать-с? Ежели иметь в виду мою компетенцию, то настоятельно рекомендую-с грибки соленые разнообразные – вещь исключительная под водочку! С ними осмелюсь сравнить только угорь копченый, на куски разделанный. Наисвежайший, подлец, и жирный, как теща губернатора! Из самого необходимого рекомендую: сельдь залом – извольте знать, толщиной с человеческую ногу в нешироком месте, редьку кружками поструганную, семгу малосольную, дичь с овощами под соусом, язык говяжий заливной…

– Неси, любезный, все, что назвал. Да, из горячих закусок не забудь крабы в раковом соусе на сливках!

– Непременно, ваше сиятельство! Доставим-с осетрину по-царски в винном соусе под семужной икрой-с, фондю из куриных потрошков, спаржу и прочее. А какое ваше расположение насчет супа черепахового?

– Не надо. Желаем солянку рыбную, по-суворовски…

– То бишь классическую? Будет-с, собственной персоной в лучшем виде-с… На горячее второе удовлетворение вам составит севрюга запеченная?