Секретный фронт

– Свидетели, - подчеркнул Золкин, - утверждают, что немецкие солдаты продолжали вести бой, даже потеряв конечности. Как такое может быть?

– Не знаю. Спросите у врачей. В сорок первом и начале сорок второго у захваченных «языков» я часто находил коробочки с таблетками. В основном это был «первитин», такой стимулятор…

– Я знаю, что это. «В основном»? Было что-то ещё?

– В середине сорок третьего мы взяли офицера, у которого при себе имелся новый препарат. «Язык» рассказал, что это не наркотик, к нему нет привыкания и он не затуманивает рассудок. При этом он придаёт сил, смелости и существенно повышает болевой порог. Человек не чувствует боли даже если получает тяжелое ранение.

– Чувствовать или не чувствовать это половина проблемы. Если повреждение серьезное, человек погибает вне зависимости от ощущений. Вы же рассказываете, что немцы продолжали атаку, получив несколько очередей из автомата. Видите разницу?

– Конечно вижу. Но объяснений у меня нет. Только факты.

– Хорошо. Подойдем к вопросу иначе. Вы допускаете, что атака этих «неубиваемых» немцев как-то связана с содержимым взорванного состава?

– Если в качестве связующего звена взять егерей из «Эдельвейса», допускаю.

– То есть, найденное в уцелевшем вагоне оборудование может быть чем-то вроде лаборатории по превращению простых солдат в берсерков?

– В кого?

– Мне сказали, что вы довольно грамотный и начитанный человек. Неужели не читали? Скандинавский эпос…

– Только русские былины.

– Это довольно близко. Но не суть. Древние викинги, если по-русски – варяги, это слово вы наверняка слышали, могли входить в состояние берсерка. Это что-то вроде ярости, но не безумной, а с сохранением способности вести тактически грамотный бой. Что самое важное, эмоции подкреплялись объективными изменениями в организме. Увеличивалась сила, выносливость и почти не кровоточили полученные в бою раны. Похожий случай?

– Вроде того, - Филин пожал плечами. – Немцы известные экспериментаторы. Если не стеснялись держать солдат на стимуляторах, запросто могли и дальше пойти в своих опытах. Я только не понимаю, товарищ майор, почему вы обо всем этом со мной беседуете? В медицинской химии… или как лучше сказать… в фармакологии я не разбираюсь, хоть и начитанный.

– Вот мы и подошли к главному, капитан.

– К чему?

– К вашей роли, Филин, в этом заковыристом деле. К вашему заданию, полученному в Абвере, - Золкин вдруг подался вперед и пронзил капитана ледяным буром. Нет, теперь это был серый ледяной стилет, а не бур.

– Абвера ведь больше нет, - Филин едва заметно усмехнулся. – Что-то другое теперь вместо него. Или я ошибаюсь?

– От перемены вывески суть не изменилась. – Майор повысил голос. – Как мало времени понадобилось, чтобы тебя завербовать, я удивляюсь! Что тебе пообещали, Филин? Железный крест? Мешок золотых зубов, вырванных у евреев в концлагере?!

– Не пойму, кого вчера контузило…

Удар у Золкина оказался отменный, поставленный. Хлесткий, без замаха, точный и оглушающий. Именно оглушающий, поскольку метил майор Филину в ухо. Звон пошел, как от церковных колоколов, да не только в пострадавшем ухе, а внутри головы. Она будто бы превратилась в большой колокол.

Но Филин усидел на шатком стуле. Удивительно, но факт. И это, похоже, удивило не только Никиту. Золкин потер кулак и внезапно опять сменил гнев на милость.

– Ты пойми, капитан. Если запутался или испугался, я пойду навстречу. Решим эту проблему. Лагеря не миновать, тут уж как водится, но хотя бы к стенке не встанешь. Разве не куш? Жизнь ведь одна.

– Не понимаю вас, товарищ… гражданин… майор.

– Всё ты понимаешь, - Золкин вздохнул и посмотрел на капитана почти с участием, как добрый наставник или вовсе – отец… ну или сердобольный отчим. – Кто состоял в твоей диверсионной группе? Подполковник Васнецов, старшина Бадмаев и ефрейтор Покровский – это установленные лица, тут вопросов нет. Кто ещё? Кто-то из штарма?

– Я из штаба армии никого в глаза не видел.

– Значит, так и запишем? Не отрицаешь, просто лично не знаком с агентурой высшего звена?

– Ничего мы не запишем, - Филин прислушался. В ухе больше не звенело. В голове тоже. Организм снова выкидывал загадочные фортели. – Мне ваши обвинения обидны, вот это запишите.

– Отрицаете всё, значит?

– Не всё. Земля вращается вокруг Солнца, например, это отрицать глупо, - Филин поморщился и склонил голову. – Бейте в другое ухо, а то вы правый кулак ушибли.

– Вот засранец! – Вполне искренне проронил Золкин и опустил уже занесенную для второго удара руку.

Майор сел на своё место и достал из кармана коробку папирос «Казбек». После «Герцеговины флор», эти считались лучшими на вкус, только слабоватыми. Филин сам не курил, но слышал от ребят.

– Кури, капитан, - Золкин протянул папиросы Филину, но так, чтобы тот непременно подался вперед, когда будет брать. Известная уловка.

– Слабоваты, - Никита остался сидеть как сидел.

– В сравнении с чем? С немецкими сигаретами?

– С махоркой.

– Всё-то вы фашистские диверсанты знаете, - Золкин откинулся на спинку стула. – Вот послушай, как я вижу всю картину. Завербовали вас всех по-разному. Васнецова ещё в сорок первом, когда он из окружения выходил. Дали ему задание дослужиться до приличного звания и занять определенную должность в разведке, чтобы проще было связь держать с Абвером. Разведчики ведь сами по себе, в своём соусе варятся. Пойди, проконтролируй с кем они якшаются и какие дела у них за линией фронта. Ефрейтора Покровского немцы на Кавказе срисовали, обработали, да отпустили. А Бадмаева вы сами по его темноте, да по невежеству сообщником сделали, вслепую. Жаль его, басурманина – так ты его называешь? – да только незнание не освобождает от ответственности.

Золкин взял паузу и закурил, пуская дым кольцами. Филин видел, как это делали другие, но у майора получалось образцово. Кольца выходили жирные, ровные, долгоиграющие. И форму они теряли только когда разбивались о потолок. Качественные получались кольца, просто монументальные, как и сам товарищ-гражданин майор.

– Ждете, что спрошу про себя? – Филин не стал играть в принципиальную «контру», а как бы нехотя пошел на поводу у Золкина.

– Ну, а что сказать про тебя? – Майору понравился этот шаг навстречу. – Ты у нас не завербованный. Ты немец. Правильно? Как твоё настоящее имя? Ганс, Фриц, Иоганн? Знаешь, на чём ты прокололся, Ганс? На своей начитанности. Она прёт из тебя так, что это даже в личном деле отражено. Не могло у парня с зачуханного сибирского полустанка быть столько книг под рукой. Да каких книг! Но главное, их надо было не просто прочитать, а ещё и понять. Тут, герр Филин, образование требуется. Полное среднее – это к бабкам не ходи, а то и высшее. Да не военное, а университетское. Какой университет заканчивал? Берлинский?

– Не заканчивал пока.

– Вот, опять не отрицаешь, молодец. Не закончил, значит студентом призвали, бывает. У меня тоже два студента в группе. Одному только выпускные экзамены сдать оставалось, а тут вы припёрлись. Так с сорок первого с незаконченным высшим и воюет.

– Повезло, что воюет до сих пор. Я похожим образом с пятого курса Томского на фронт ушел. Но звание получил, тут всё-таки тоже повезло.

– Да, тебе тоже повезло, но не в этом. Повезло, что только сейчас, а не раньше хозяева ноги о тебя вытерли. Выкинули, как использованное изделие номер два. За всю безупречную службу такое вот выходное пособие. Фашисты они и есть фашисты… скоты, точнее не скажешь.