Секретный рейд адмирала Брэда
Шрифт:
— Да, наши люди пытались выйти на Скорцени, чтобы пригласить его сюда. Первую попытку мы сделали еще накануне краха Германии, когда обер-диверсант занимался созданием «Альпийской крепости».
— Но у вас, конечно же, ничего не получилось.
Глядя куда-то в сторону адмирал задумчиво пожевал нижнюю губу.
— Если говорить честно, я порой начинаю сомневаться: стоит ли вообще прибегать к этому? Не нарушит ли появление живого Скорцени, со всеми его естественными человеческими пороками, весь процесс канонизации?
— Закономерный вопрос. Особенно, если учесть, уж кто-кто, а Скорцени пороками не обделен, — озарила Фройнштаг свое лицо загадочной женской улыбкой. — Но об этом история, как правило, умалчивает.
— К тому же, как донесла наша континентальная разведка, он все еще
— И ждет очередного суда, — добавила Фройнштаг. — Хотя все мы верим, что Международный военный трибунал в конечном итоге вынесет ему оправдательный приговор [59] .
— Всех нас настолько поразил сам тот факт, что кто-то там решается судить Скорцени, что решено было скрыть его от рейхатлантов, особенно от молодежи. Скорцени, наш национальный герой, не может быть пленником и предаваться суду каких-либо славянских или англосаксонских варваров. Он был и впредь должен оставаться для всех нас истинным героем. Пусть лучше мертвым, но обязательно героем!
59
На Нюрнбергском процессе в ноябре 1945 года, во время которого судили Геринга, Кальтенбруннера, Кейтеля и других высших должностных лиц рейха, Скорцени проходил лишь как свидетель по делу обер-группенфюрера СС, гаулейтера Фрица Заукеля. На процесс по «делу о Мальмеди», то есть о диверсионной операции в Арденнах в декабре 1944 года, на котором Скорцени должен был представать главным обвиняемым, он вообще не попал, поскольку американцы умышленно положили ею в госпиталь. А на процессе, проходившем в августе 1947 года, то есть уже после описываемых здесь событий, Скорцени, благодаря стараниям американской и английской разведслужб» был оправдан. Но перед этим он дал американским спецслужбам письменное обязательство поделиться опытом диверсионной работы против СССР, а также передать им своих агентов.
— Предусмотрительно «умерщвленным» вами, — въедливо уточнила Фройнштаг.
— Зато — непоколебимым.
— Спишем это на премудрости пропаганды, — инфантильно как-то молвила Фройнштаг, и барон так и не понял: одобряет гауптштурмфюрер СД эту пропагандистскую уловку или же осуждает.
— Но я — о другом. Под командованием Скорцени служило столько талантливых, бесстрашных диверсантов! — воскликнул адмирал фон Готт. — Через его «Фридентальские курсы» прошло столько преданных талантливых учеников. Неужели же никто из них, из пока еще уцелевших, не в состоянии организовать теперь побег своего шефа?!
— Звучит, как упрек, — заметила Фройнштаг.
— Это звучит, как желание понять, что на самом деле происходит. Неужели все они, лучшие диверсанты рейха, а, значит, и мира, погибли? Или, может быть, они настолько деморализованы, что уже не в способны на еще одну, принципиально важную для себя и всех нас, для всего нашего движения, операцию? Которую следует воспринимать, как операцию чести? Представляю, каково Скорцени, осуществившему столько умопомрачительных операций, осознавать, что, оказывается, он не подготовил ни одного достойного себя последователя, ни одного, кто бы рискнул жизнью ради его спасения!
— Не ожидала, что реакция ваша окажется настолько бурной, — призналась Лилия.
— Естественной, Фройнштаг, естественной. Как и многие на военно-морском флоте рейха, я никогда не скрывал, что являюсь почитателем диверсионного гения Скорцени.
— В таком случае могу успокоить вас, барон фон Готт: сейчас штурмовая группа его бывших учеников и подчиненных готовится к операции по освобождению своего учителя и кумира.
— Вы говорите о реальной группе, готовящей реальный рейд на лагерь, в котором находится Скорцени?
— Абсолютно реальной.
Только теперь Фройнштаг заметила адмирала Брэда. В сопровождении Консула он появился на краю сосновой рощицы, прилегающей к озерцу. Чуть правее озера, по ту сторону речушки, их дожидался небольшой дисколетик, тот самый, что доставил их сюда прямо с Плахи Повелителя.
— Если понадобится подключить наших агентов, мы готовы, Как готовы помочь и финансово.
— Не из тех ли средств,
что оказались в ваших сейфах в результате «Операции Бернхард» [60] ? И которые исходили из «монетного двора СС», располагавшегося сначала в концлагере «Заксенхаузен», а затем в концлагере «Эбензее»?60
Операция по изготовлению и переброске фальшивых денег, в основном английских фунтов стерлингов и долларов США, которая проводилась под командованием Скорцени в рамках экономической диверсии против стран-союзников. Эту фальшивую валюту переправляли затем в Турцию, Иран и другие страны Среднего и Ближнего Востока, где она «конвертировалась» в настоящую, чтобы затем осесть на декретных счетах руководителей СС в Швейцарии, Испании и в Латинской Америке. Всего было изготовлено порядка 350 млн. фальшивых фунтов стерлингов.
— Из этого «монетного двора» нам достались лишь жалкие крохи, — парировал барон фон Готт. — Остальные суммы фунтов стерлингов и долларов оседали в тайниках СС. Это благодаря им да еще сотням миллионов марок, изъятым во время всевозможных акций во многих странах мира, за рубежами Германии со временем появилось несколько процветающих «германских» банков, и среди них — «Альпийский банк» некоего Алекса Крафта.
— Словом, мы прекрасно поняли друг друга, — поспешила ретироваться Фройнштаг, после того, как услышала фамилию своего мужа и название его банка. — И не следует всуе называть здесь имена и банки.
— Всуе — да, не стоит. А посему вернемся к судьбе Отто Скорцени. Было бы хорошо, если бы ваша штурмовая группа завершила операцию до конца января. Повторяю, мы готовы подключить своих агентов на любой стадии операции. Особенно когда обер-диверсанту рейха понадобится уйти в подполье или оставить благодатные земли Европы.
— Почему именно до конца января?
— Мы бы доставили его сюда как раз к тому времени, когда на «Базе-211» будут ожидать прибытия фюрера. Представляете себе: здесь, на секретной базе Третьего рейха, мы становимся свидетелями встречи Скорцени и фюрера! Это было бы настолько неожиданно и символично, что…
— Постойте-постойте, адмирал! — прервала полет его фантазии Фройнштаг, и при этом настолько резко оглянулась на барона фон Готта, что тот поневоле отшатнулся. — О каком приезде фюрера вы сейчас толкуете?
— Вообще-то, речь идет о совершенно секретной операции, о которой не имею права распространяться даже я.
— Да при чем здесь секретность, господин адмирал?! Только что вы сообщили, что в конце января ожидаете прибытия фюрера. Я все верно поняла?
— Мы действительно ждем его прибытия, — невозмутимо подтвердил фон Готт.
Адмирал Брэд уже заметил их и приветливо помахал рукой. Ответила ему только Фройнштаг, поскольку фон Готт попросту проигнорировал эти знаки внимания со стороны командующего Полярной эскадрой.
— Кого вы имеете в виду, когда говорите о фюрере?
— То есть как это «кого»? — насторожился барон. — Адольфа Гитлера, естественно.
Фройнштаг оторвала взгляд от дисколета и с любопытством взглянула на рейхсфюрера Рейх-Атлантиды. Теперь, при золотистом свете дня, она сумела обратить внимание на то, что не бросалось ей в глаза во время разговора в Пристанище Посланника Шамбалы. Барон выглядел уставшим и опустошенным. Лицо его посерело и напоминало лицо одного из тех узников, которых Лилии приходилось видеть, когда они прибывали в концлагерь после долгого пребывания в тюремных камерах-одиночках или в подвалах гестапо.
Все-таки долгое пребывание в этом подземелье накладывало отпечаток на лица вчерашних континентальных землян значительно разительнее, нежели на лица атлантов, прекрасно адаптировавшихся к условиям Внутреннего Мира за многие поколения своих предков. Несмотря на то, что и кислорода здесь, похоже, было вполне достаточно, и температура воздуха была далека от обычной подземельной.
Однако интересовали ее сейчас не цвет лица адмирала и состояние его здоровья. Ее интересовала эта странная история с появлением фюрера. Адмирал ясно сказал, что гарнизон «Базы-211» ждет приезда Адольфа Гитлера.