Секс и деньги. Сборник романов

Ты сказала это, когда твои руки давно перестали пахнуть молотым кофе или рубленым чесноком. Ты сказала это, когда мы вернулись из поездки в горы.

По небольшой железной дороге мы поднялись в деревню, в которой, как ты когда-то слышала, все местные жители покупают сундуки. Совсем маленькое местечко, где всего-то десять или около того домов, где уровень снега достигает скосов крыш. Но когда там были мы, снега не было. Стоял теплый летний день, и прямо на улице было выставлено множество деревянных сундуков. Прекрасные сундуки, вручную разрисованные фольклорными мотивами, изображающими северных оленей и фигурки людей в традиционных нарядах, сундуки, вручную разрисованные красным, зеленым и белым. Мы купили половину выставленного товара. Ты подумывала об открытии магазина.

Позже, когда мы садились в поезд, когда начался закат, ты сказала:

— Это то, что ты хочешь, совершенно ничем не испорченное место.

А возможно, это были не горы. Возможно, это был берег, а столяры были рыболовами. Возможно, сундуки были рыболовными снастями, вывешенными на просушку. Возможно, ты даже не думала об открытии магазина. Но сказала ты именно это. И было это именно тогда, когда ты это сказала.

«Одиссея» неизбежна после «Илиады». И совсем не удивительно, что хитрый Одиссей выживает, в то время как сильный Ахиллес — нет.

Поэтому мы поддерживаем их — наших детей, — когда следим за ними на соревнованиях по плаванию, вдыхая пропитанный запахом хлорки, влагой и туманом воздух, боясь, что пока мы покупаем содовую в автомате или пробираемся на свои места, мы просмотрим, как они превзойдут собственное лучшее время в этом виде соревнований, хотя по-прежнему придут последними. А когда они стоят, дрожа в обмотанном вокруг тела полотенце, с сырыми, взъерошенными после шапочки волосами, и смотрят, как победители получают медали, мы говорим им:

— Не переживай, ты улучшила свое лучшее время, правда ведь? Ты должна гордиться собой. Ведь ты выложилась на всю катушку!

А они отвечают:

— Да, я знаю, знаю.

Потому что действительно знают. Они знают, что неважно, если они быстрые, а важно только если они быстрее всех. Они знают, что достоинства являются достоинствами только в сравнении. Они знают, что если они быстрые, но кто-то другой еще быстрее, значит, они медленные. Они знают, что если они быстрые, но кто-то другой еще быстрей, они придут последними. Они проигравшие. Они знают, что если бы они были быстрее всех, а не просто быстрыми, мы бы сказали «Так держать! Ты победила! Это было здорово!» и поехали с ними на ужин по этому поводу, где стоял бы смех и гомон и где был бы кто-нибудь из их друзей или даже целая команда.

А если они не знают этого, если они не участвовали в соревнованиях по плаванию или в научных играх в шары или в битвах отрядов, если они тем или иным образом не соперничали с самого начала, то наша задача научить их этому.

Поэтому они никогда не дадут нам того, что дают те молоденькие девочки, которых мы трахаем. Потому что они — наши дочери, а не кто-нибудь еще. Недостаточно того, что они красивы. Недостаточно того, что они любят веселиться. Недостаточно того, что они живы, за исключением тех случаев, когда они действительно с трудом выжили.

Вот почему мы чувствуем себя несостоявшимися как родители, если видим, что нашим детям нечего доказывать. Вот почему, когда они вместо «я хочу стать профессиональным серфингистом» говорят просто «я хочу заниматься серфингом», даже самые понимающие из нас — иногда даже те, у кого достаточно денег, чтобы не беспокоиться, как наши дети будут зарабатывать на жизнь, — смотрят на них и задумываются, лишь на мгновение, как это получившееся от нас существо может быть так на нас не похоже, так далеко от нас, задумываются, лишь на мгновение, наши ли это дети вообще.

Вот почему, если мы хороши как родители, мы начинаем учить их плавать как можно раньше. Мы учим их ради их же блага. Мы учим их, хотя и знаем, что благо — это держать голову над водой, в которой мы тонем.

Однако далеко не все вампиры — мужчины. В сущности, после Влада-Закалывателя самой классической моделью легенды о вампире является венгерская графиня Эржебет Батори, жившая в шестнадцатом веке. Она верила, что человеческая кровь сохраняет кожу в состоянии «юного совершенства». Поэтому в ее будуар приводили крестьян, убивали их и выпускали из их тел кровь. Затем, пока кровь оставалась еще свежей и теплой (ведь со временем она сворачивается), графиня принимала из этой крови ванну. Прежде чем ее привлекли к суду и казнили, с этой целью она убила шестьсот тринадцать человек.

Однако убитыми были не только крестьяне. По словам графини, единственная кровь, которая была способна сотворить подобное чудо, — кровь молоденьких девушек.

В твоей жизни есть одно событие, о котором ты никогда ни с кем не говорил, хотя каждый о нем знает, хотя то и дело ты все еще слышишь, как люди сплетничают о нем, люди достаточно новые в компании, которые даже не задумываются, на свое ли место они припарковали машины, но уже начинают сплетничать о главном менеджере, заглянувшем в их офис.

Ты никогда не обсуждал это событие ни с кем, хотя это случилось — когда же? — десять, пятнадцать лет назад? Раньше? Позже? По сути, никто даже не пытался говорить с тобой об этом с той ночи, когда твоя жена узнала правду и спросила:

— Хочешь поговорить об этом?

А ты ответил:

— Нет.

И она сказала:

— Хорошо, дай мне знать, если захочешь.

Иногда ты задумываешься, что случится, если ты позвонишь ей сейчас в Орегон или Гонконг или куда-то еще, где она сейчас живет, и скажешь:

— О’кей. Сейчас. Сейчас я хочу поговорить об этом.

Ты задумываешься над этим, когда не можешь перестать думать о том событии. Когда на улице поздно, а ты один. Когда остальные пассажиры в самолете спят, жалюзи опущены, и единственный звук вокруг — это слабый шум двигателей, слабый, потому что это очень дорогой самолет, и ты перестаешь думать об этом лишь потому, что стюардесса тихо спрашивает:

— Принести еще?

Ты задумываешься над этим, когда по случаю прекрасного вечера — а ты так давно не ходил пешком! — ты отпускаешь водителя после обеда, сказав ему, что собираешься пройти тридцать четыре квартала до дома. Когда ты почти сразу же при погружении ранишь руку о коралл и вынужден из-за этого подняться, а на борту — только ты, капитан и его помощник, а все остальные еще остаются под водой, и помощник подходит к тебе с бинтом, в то время как ты пристально разглядываешь в воде риф — он всего-то в десяти-двадцати футах, — и говорит тебе:

— Жаль, что вы не можете увидеть его, он прекрас…

Ты задумываешься над этим, когда вспоминаешь, как он произнес:

— Я собираюсь отвоевать это у тебя.

Человек, которого ты знал много лет, человек, с которым вы стояли у истоков этой чертовой компании, человек, без которого ты не смог бы все это провернуть, человек, знавший, как надавить на этих турков именно таким способом, которым на них следовало надавить, чтобы снизить до предела экспортную пошлину, человек, который смог удерживать форт те пять месяцев, когда болела Джиллиан, человек, который осознавал, что основная выгода вовсе не в том, в чем думали все остальные, включая консультантов.