Секс-опекун по соседству

— Твоей? — поворачиваю голову к Герману. — А каково будет твоей девушке, если я оторву тебе яйца?

— Давно знал, что ты к ним неравнодушен, — ухмыляется этот напыщенный хмырь. — Алла пришла со мной, так что отпусти.

Отпускаю. Всего на миг выпускаю желанную добычу из рук, чтобы дать в морду Герману.

Тот падает назад, задевая чей-то столик, а я вдруг чувствую довольно сильный ожог на щеке.

Алла. Моя смелая девочка.

Бей, ори, только больше к нему не прикасайся. Только я могу получать от тебя все это.

— Серьезно? Любовь? Это ты мне говоришь? Да как у тебя язык повернулся! — орет она, метая острым взглядом. — Спустя четыре месяца? А что так скоро? Почему ни десять лет, я как раз планировала до этого момента в монастырь уйти. Герман, тебе больно?

Опускается она на колени, пока я стою вкопанным столбом, смотря на эту милейшую картину, думая, не прикончить ли его прямо здесь, как вдруг бывший друг кивает в сторону.

— Забирай её, пока охрана всех не загребла. Я разберусь.

— Ты ох*ел? — кричит она уже на Германа и заносит удар по щеке, но я уже ликую, закидываю чертовку себе на плечо и иду на выход из клуба. Пока она орет благим матом, как портовый грузчик и бьет меня куда придется. Но не выдерживаю, когда она довольно сильно кусает меня за задницу.

— Алла, бл*ть!

— Я не бл*дь! — орет она и снова пытается нанести удар, а я толкаю её в первую попавшуюся дверь, за которой оказывается почти такой же туалет как в утреннем сне. — Выпусти меня!

Она рвётся к двери, но я хватаю её тонкое тело и с силой вдавливаю в себя, втягивая такой знакомый аромат, чувствуя, что меня уносит, что желание колотится в горле, а её ненависть только делает его острее.

Глава 47. Алла

— Отпусти, отпусти меня! — толкаю Тамерлана в плечо, но сразу понимаю, что проще сдвинуть скалу, чем этого громилу. Ничтожество. Пришел он. Права качает. А теперь еще и изнасиловать пытается. И не важно, что тело от его напора буквально воет в желании поддаться, а душа рвется сквозь обиды и ненависть. — Не смей ко мне прикасаться.

Меня трясет от ярости, от переизбытка чувств к этому подонку, что просто взял и снова появился в моей жизни, спустя целых четыре месяца. Хотя у меня была мысль, что Герман не так прост, как кажется.

— Ты не ответила.

— А я ничего не обязана отвечать! — ору в его жесткое лицо, хочу ударить, но он выкручивает мне руку, толкает к раковине и наклоняет прямо над ней. Вою от боли, смотрю в зеркало с ненавистью, выплевываю… — Ну давай, сделай мне больно. Ты ведь недостаточно наследил в моей жизни. Пора оставить еще пару отметин, чтобы наверняка никогда не забыла, какой ты ублюдок.

Дёргаюсь, но выбраться не получается, хотя сил во мне очень много, так и хочется зарядить ему по яйцам, чтобы со звоном он свалил в закат.

— А я очень хочу забыть тебя, Алла, — рычит он мне в ухо, сжимая кожу все сильнее. — Каждый день хочу. Хочется вытравить из себя твой запах, вкус твоей кожи, ощущение того, как горячо у тебя внутри.

— Не смей, — прошу я, дрожа всем телом. Уже не чувствуя никакой боли. Оказывается, он больше меня не держит. Только голосом, что как яд проникает в мою кровь, отравляет ее, заставляет стынуть от страха, что он сейчас уйдет, что растворится и больше не появится.

Я ненавижу его, всем сердцем, но как оттолкнуть, когда его пальцы так нежно перебирают мои волосы, когда он скользит губами по шее, прикусывает мочку уха, сводя с ума всю нервную систему.

В голове теперь сплошной белый шум и попытка сохранять спокойствие терпит крушение, как самолет с отказавшим двигателем. Я теряю связь с окружающим миром. И в этом только его вина!

— Как ты забыла меня, поделись секретом. Почему я как урод не могу никого трахнуть, а ты уже повисла на левом мужике, — слова пропитаны ядом, жалят. — Неужели для тебя нет ничего святого.

— Заткнись, просто заткнись. Как ты смеешь меня в чем-то обвинять. Не ты ли сказал, что я не нужна тебе. Что все было игрой, ты был рад избавиться от меня. Ты это сказал мне прямо в лицо! — стискиваю пальцами столешницу, потому что руки дрожат от желания взять его волосы, потянуть, сделать больно, вспомнить ощущения.

Накинуться. Притянуть к себе для поцелуя, но я держусь как могу.

— А ты так легко мне поверила? После всего, что было между нами, поверила, что не нужна мне. Алла, это же какой слепой нужно было быть…

Слова режут слух, а желание впиться ногтями в его наглое лицо все сильнее. И ещё что-то. Шевелится внутри души, пытается выйти наружу, но я не даю.

— Не смей этого говорить. Не смей сейчас мне врать!

Он поворачивает меня к себе, дергает за волосы и садит на столешницу. Отворачиваю лицо, но он заставляет смотреть прямо на него, видеть его бешеный взгляд, смотреть на то, как сильно колотится вена на его виске. И чувствовать его запах, который я хотела забыть.

— Посмотри на меня. Посмотри в мои глаза и скажи, что ты видишь, — ему надоедает, что я всеми силами отворачиваю голову, и он берет мое лицо двумя руками. — Ты видишь здесь безразличие? А может быть, ты видишь, что мне наплевать на тебя, и я хочу от тебя избавиться.

— Хочешь, — выдыхаю, со стоном вцепляясь в ткань рубашки, слыша при этом треск ткани.

Как там его кубики? Не изменились.

— Хочу, Алла. Очень хочу, потому что не могу без тебя. Не могу смотреть, как тебя лапают другие мужики.

Он соприкасается с моим лбом, дышит громко, как и я.

— Тогда зачем, зачем ты постоянно делаешь мне больно! — реву я, не выдерживая, комкаю его рубашку, ощущая огромный ком в груди, ощущая, как тело наполняется горячим как лава желанием, а во рту пересыхает. — Зачем? Тамерлан!

Он не отвечает. Сминает мои губы в зверином поцелуе, задирает юбку, рвет трусики и скользит пальцами по мокрым складочкам.

— Мокрая. Всегда мокрая. Я с ума сходил без тебя.

В голове неразбериха, в груди ноет, и лишь ещё один вопрос вертится на языке.

— У тебя, правда, никого не было?

Облизываю губы, которые он уже успел покусать. Он как обычно оставляет после себя отметины.

— Хочешь правду? Мне нах*й никто не нужен больше. Иди сюда, крошка…

Тамерлан срывается, толкает меня к зеркалу, опускается вниз и губами находит влажную промежность, а я закрываю рот рукой, чтобы не кричать, чтобы не захлебнутся криком, когда его язык вылизывает меня, сводит с ума, щелкает по центру удовольствия, стремительно подводя меня к неожиданно быстрому оргазму.

И я дергаюсь всем телом, чувствуя, как по мне проходит ток, как горло стягивает от опустошения, и я, закрывая глаза, полностью отдаюсь больному наслаждению. Совсем плохо соображаю, когда Тамерлан дергает меня к себе и буквально натягивает на свой член, проникая сразу и до конца.

— Держись, малыш, — только и хрипит он, смотря на меня. Держит руками и управляет каждым движением, ускоряется, не давая опомниться. Не давая возможность оттолкнуть. Всегда прет как танк, и его невозможно остановить, будь даже рядом перестрелка, он не отвлечется ни на мгновение.