Секс-тренажер по соседству

— Ты же мое потратил, — возмущенно бурчу. Сложив руки на груди и отворачиваюсь. Не могу смотреть на эту белозубую сволочь, уверенного не только в своей привлекательности, но и в силе моей любви.

Он обнимает мое напряженное тело сильными руками, утыкается лбом в лоб, и сколько бы я не дергалась, не отпускает.

— Я не мог позвонить. Я знаю, что стоит мне услышать твой голос, и я бы дезертировал. Насть, я умирал без тебя, я люблю тебя. Я еще это в тот день понял, просто давать заднюю было поздно.

Таю. Таю перед ним как чертово мороженное, потому что верю каждому слову, потому что ему нет резона лгать. Но все равно…

— Если ты рассчитываешь что я так просто сдамся, то глубоко заблуждаешься.

— Верю, верю, что ты стала независимой гордой, что к тебе на кривой козе то неподъедешь, — невольно киваю на его слова. Конечно. Всем кроме него. — Теперь даже моего обаяния и признания в любви не хватит, чтобы свалить такую независимую скалу, как ты.

— Не хватит, — шмыгаю я носом и все-таки обнимаю его за талию. Только на мгновение. А потом можно и приступать к наказанию.

— Поэтому я привел тяжелую артиллерию.

— Я и если даже я скучала, ты выполнишь все, что я напридумывала, только тогда, может быть, я позволю тебе… Что за артиллерия?

— Козырной туз. Практически абонемент в твои трусики. Пожизненно.

— Пошляк… — Как же я поэтому скучала. Стараюсь выглядеть равнодушной, но от его тела не отлипаю. — Сомневаюсь, что будет все так просто, но можешь говорить.

— Я лучше покажу, — шепчет он берет за плечи и разворачивает к своей машине.

— Хочешь подарить своего коня? Я водить не умею.

— Научим, но тачка не причем. Иль, покажись.

Иль? Что за иль?

Из-за машины поднимается высокий смуглокожий мужчина. В таких штанах цвета хаки, как у Артема и точно такой летней стрижкой. Красивый, надо признать, но абсолютного незнакомый.

В мозгу вспыхивает порочная мысль, тайное желание большинства женщин.

— Ты охренел? — поворачиваюсь к Артему и тычу пальцем в незнакомца. — Считаешь, что групповушка поможет тебе избежать наказания, привел какого-то мачо! Да еще и в дом к моим родителям! Тебе на твоей войне совсем мозги отшибло? И что? Считаешь, я должна растечься? Пасть к твоим ногами и молить о любви?

В теле клокочет злоба, а их совместный смех только добавляет ей, как печке, огня.

Этот придурок, еще и пытается меня за руку взять. Бью его по конечности с размаху.

— Что ты ржешь?! Объясни все толком!

— Давай лучше я, — произносит этот незнакомец на чистом русском. И все бы ничего, вот только голос. Смутно знакомый и фраза такая, словно он меня знает.

 Я смотрю на него. Уже более внимательно. Что-то шевелится в мозгу, какая то мысль, но я не могу ее поймать.

Слышу скрип двери, обернувшись, на пороге вижу отца. Такого лица я у него не видела. Никогда, бледного, словно пустого. А вот взгляд дикий и мимо меня — на странного мужчину.

Артем почему-то отходит в сторону.

Что происходит?

Я снова возвращаю взгляд на незнакомца и тело почему-то наливается тяжестью и в голове одна за другой плутают мысли. Ты знаешь его. Но откуда? Где я могла видеть это лицо с квадратной челюстью и большими глазами. Незнакомца. Некого Иля. Его лицо… такое смутно знакомое. И улыбка. Словно дом, в который хочется вернуться. Который никогда не забыть.

— Нет, не может быть.

— Пацанка, это же я.

— Ты, умер, — сглатываю тошноту и нелепый страх перед счастьем. Таким зыбким, зыбким. — Ты же умер!

Он качает головой и меня пробирает дрожь. Рыдание срывается с дрожащих губ и я снова кричу.

— Ты умер, умер! Папа, скажи что он умер! Мы хоронили его!

— Пропал без вести, — слышу голос отца — уже ближе и срываюсь.

 Подбегаю, беру это, такое родное, такое незнакомое лицо и ощупываю со всех сторон, чтобы убедится что не приведение, что не мое больное воображение, что не сон.

— Васька, Васька мой вернулся. Папа — это Вася. Живой.

Руки брата тут же прижимают меня к себе, и я начинаю целовать его щеки, глаза лоб, чувствуя невыносимую боль в груди, но она не мешает, она как освобождение, как ключ от темницы, в которой я много лет сидела.

— Васька, мой, живой. Боже какое счастье. Мама! Мама! Иди сюда!

Висну у старшего брата на шее и слышу спиной голос отца.

— Он расскажет. Они все расскажет, если конечно, ты его сейчас не задушишь.

Отпускаю брата с улыбкой, отхожу на пару шагов, чувствуя взгляд Артема. Закрываю глаза и не веря мотаю головой.

Отец и брат обнимаются, такой силы эмоций на лице у старшего Ланского я не видела никогда, а такого крика от матери я никогда не забуду.

Она буквально слетает с крыльца и, рыдая в голос, кидается на шею сыну.

Я прикрываю дрожащими пальцами рот, продолжая плакать и мочить свою белую тунику. Но и прекратить не знаю как. Хочется кричать от счастья, от того, что оно теперь навсегда поселилось в этой семье.

Мама с отцом уводят Васю в дом, но он перед этим подходит ко мне и шепчет на ухо:

— Шах и мат, сестренка.

И мы остаемся вдвоем.

 Я и человек вернувший мне брата. Моего, отошедшего на тот свет, брата.

Глава 30. Настя

Тишина между нами казалась оглушительной, а в глаза бил свет солнца и бликов машины, в голове шумела толчками кровь. Дыхание раз за разом перехватывает, потому что поверить в происходящее просто невозможно.

Снова оборачиваюсь на дверь, за которой скрывается семья. Рыдающая мать, ни проронивший ни слезинки отец и улыбающийся брат. А я здесь и тот, кому я благодарна, тоже здесь.

 Смотрит, молчит и терпеливо ждет, когда я перестану плакать, когда скажу ему спасибо. Но разве можно одним словом выразить все, что я чувствую. Разве можно рассказать о той буре, что сейчас лютует внутри.

Артем делает шаг, осторожный и я смотрю в эти удивительные, сейчас такие серьезные глаза. Хочу спросить, многое узнать, но лишь поджимаю дрожащие губы.

Откуда во мне эта обида.

— Ты снова отобрал у меня возможность сделать, то что я хочу.

— Дай шанс, Голубка и я сделаю все, что ты хочешь.

Не сомневаюсь, но как же тяжело просто сделать шаг и обнять его, отдаться ему.

Я не готова. Не сейчас.

 Вдыхаю новую порцию воздуха, чувствуя как тесно обтянуло грудь счастьем. Хотелось кричать, лететь, смеяться. Только не стоять на месте.