Сексуальная жизнь дикарей Северо-Западной Меланезии

Девушка, если она еще достаточно молода, теперь продолжает свою добрачную жизнь и ведет свободное, беззаботное существование nakubukwabuya(незамужней девушки), вступая в одну любовную связь за другой и пребывая в домах холостяков. Одна из таких связей вполне

может затянуться и перейти в новый брачный союз. Тогда новый муж должен преподнести какую-то ценную вещь (vaygu 'а)своему предшественнику — в компенсацию за ту, которую тот вручил семье его жены в самом начале ее первого брака. Новый муж должен также подарить другую vaygu 'ародственникам своей жены, а затем он получает от них первый ежегодный дар с урожая — vilakuria —и последующую ежегодную дань ямсом. У меня возникло впечатление, что разведенная женщина гораздо более независима от вмешательства своей семьи в выбор нового мужа, чем это происходило с обычной незамужней девушкой. Первоначальные дары в виде пищи (pepe'iи т. д.) в случае такого повторного брака не вручаются. По-видимому, на девушке или мужчине, которые побывали в браке и развелись, нет никакого социального пятна, хотя — что касается amour propre —никому не хочется, чтобы его (или ее) кто-то бросал. Не стоит и говорить о том, что дети в случае развода всегда следуют за своей матерью; и нет сомнения, что это — другая причина, по которой мужчины обращаются к разводу с меньшей охотой, чем женщины. В это промежуточное время, когда их мать живет как незамужняя, сами дети находятся в семействе ее ближайшего женатого родственника по материнской линии.

2. Смерть и те, кто понес утрату

Когда мужчина умирает, его жена не становится свободной в результате этого события. Можно сказать, отнюдь не впадая в парадокс, что в некотором отношении наиболее суровые и тяжелые обязанности по браку ложатся на нее после того, как реальные узы уже расторгла смерть. Обычай заставляет ее играть тягостную роль главного участника похоронных церемоний и с момента кончины мужа на протяжении месяцев, а иногда и лет демонстрировать скорбь о нем в драматической и крайне обременительной форме. Она должна выполнять свою роль под бдительным взором общественности, ревниво оберегающей точное соблюдение традиционных норм нравственности, и под еще более пристальным наблюдением родственников умершего мужчины, которые будут считать особым и тяжелым оскорблением для своей семейной чести, если женщина хотя бы на единый миг пренебрежет своим долгом.

То же самое до мельчайшей степени применимо и в отношении вдовца, но в случае с ним траур менее разработан и менее обременителен, а надзор за ним не столь неумолим. Обряды, относящиеся к первым стадиям вдовства, самым непосредственным и явным образом обнаруживают наиболее интересный комплекс представлений — некоторые из которых весь- ма грубы и необычны, — касающихся родства, природы брака и чисто социального характера связей между отцом и детьми. Весь похоронный ритуал на деле является, возможно, наиболее трудной и запутанной для исследователя частью тробрианской культуры. В нарастающем обилии обрядности, в сложнейшем лабиринте взаимных обязанностей, выстраивающихся в длинную череду ритуальных действий, необходимо отыскать сокрытый в них мир понятий (социальных, нравственных и мифологических), которые по большей части поражают меня, будучи совершенно неожиданными и труднообъяснимыми с точки зрения общепринятых взглядов на отношение людей к смерти и трауру. На всем протяжении этого ритуала несчастные останки человека никак не оставят в покое. Его тело дважды выкапывают из земли, разрезают на части, некоторые кости извлекают из трупа, перебирают руками, передают одной группе, затем — другой, пока, наконец, они не прибывают к последнему успокоению. Но что делает все представление более всего приводящим в замешательство, так это отсутствие реального героя: Гамлет без Принца Датского. Ведь дух умершего ничего не знает обо всем, что происходит с его телом и костями, и куда меньше этим озабочен, так как уже ведет счастливую жизнь на Туме, в нижнем мире, дыша магией забвения и вступая в новые отношения с себе подобными (см. гл. XII, разд. 5). Ритуальные спектакли у его дважды вскрытой могилы, над погребенными останками, и все то, что делают с его мощами, — это всего лишь социальная игра, где в связи с кончиной человека различные группировки, в очередной раз обозначающие себя в общине, действуют друг против друга. Должен добавить и особо подчеркнуть, что такое виденье соответствует реальному нынешнему взгляду туземцев, и в нем нет места гипотетическим ссылкам на происхождение или прошлую историю данного института. Всегда ли дух умершего пребывал в отрыве от тробрианского похоронного ритуала или исчезал из него постепенно — решать не полевику-исследователю.

В данном контексте нам придется ограничить себя в изучении похоронных обрядов только самыми общими чертами. Полное же их описание с легкостью составило бы том размером с наш. Поэтому мы отберем только те элементы, которые проливают свет на узы брака и представления о родстве и родственных отношениях, но даже и это придется сделать в несколько схематичной и упрощенной форме [50] .

Возьмем, к примеру, смерть мужчины высокого ранга, в расцвете лет, оставившего после себя вдову, нескольких детей и братьев. С момента его смерти различие между его настоящей, то есть матрилинейной, родней (veyola), содной стороны, и его детьми, свойственниками и друзьями — с другой, приобретает острую и даже внешне заметную форму. Родичи покойного подпадают под табу; они должны держаться в стороне от трупа. Им не позволяется ни обмывать его, ни украшать, ни ласкать, ни хоронить, потому что, если бы они коснулись его или прошли близко от него, пагубное воздействие его тела настигло бы их и поразило болезнью или смертью. Это вредоносное воздействие предполагается в виде материального испарения, исходящего от трупа и заражающего воздух. Оно называется bwaulo —словом, которое означает также и облако дыма, обволакивающее деревню, особенно в тихие дни, когда парит. Трупное bwaulo,невидимое для обычного глаза, открывается ведьме или колдуну как черное облако, окутывающее деревню. Оно безвредно для посторонних, но опасно для родственников (гл. XIII, разд. 1).

50

См. краткий очерк этих обрядов у северных массим — в кн.: Seligman C.G.The Melanesians of British New Guinea

Родственники также не должны демонстрировать никаких внешних признаков траура в одежде или украшениях, хотя они не обязаны скрывать свою скорбь и могут выражать ее своим плачем. Заложенная здесь идея состоит в том, что родственники по материнской линии (veyola)являются объектами поражения лично; что каждый из них страдает потому, что весь субклан, к которому они принадлежат, был изувечен потерей одного из своих членов. «Как если бы была отрублена конечность или ветка срублена с дерева». Таким образом, хотя они не обязаны скрывать свое горе, им не следует и выставлять его напоказ. Это воздержание от внешних проявлений траура распространяется не только на всех членов субклана, помимо настоящих родственников, но и на всех членов того клана, к которому принадлежал покойный мужчина. С другой стороны, табу на прикосновение к трупу распространяется прежде всего на членов данного субклана и особенно на настоящих родственников, для которых, конечно, искушение дотронуться до тела, выразив этим свою любовь, должно быть наиболее сильным.

Совершенно иным в понимании туземцев является отношение к покойнику и к его телу вдовы, а также детей и свойственников. Они должны, согласно правилам морали, страдать и чувствовать себя обездоленными. Однако, чувствуя таким образом, они не страдают напрямую; они не горюют о потере, которая постигла их собственный субклан (dald), апотому и их лично. Их горе не спонтанно, как у veyola(родственников по материнской линии), оно— почти притворная обязанность, выполняемая со рвением, как если бы речь шла о договоренности. Поэтому они должны нарочито выражать свое горе, выставлять его напоказ и всячески демонстрировать. Если они не будут этого делать, они оскорбят живых членов субклана умершего человека. Таким образом, разворачивается интересная ситуация, порождающая очень странное зрелище: через несколько часов после смерти знатного человека деревня наполнена людьми, головы которых обриты, все тело густо намазано сажей, а сами они завывают, как отчаявшиеся демоны. И это — не родственники умершего, эти люди на самом деле не понесли утраты. В отличие от них некоторое число других людей можно видеть в их обычном наряде, внешне спокойных и ведущих себя так, как если бы ничего не произошло. Они представляют субклан и клан покойника — тех, кто на самом деле понес утрату. Так, посредством извилистого хода мыслей, традиция и обычай производят что-то противоположное тому, что кажется естественным и очевидным нам или любому наблюдателю, принадлежащему почти что к любой другой культуре.

Среди тех, кто демонстрирует свое горе, легко различить несколько групп и градаций. На похоронах присутствует толпа народа, включающая всех людей, принадлежащих к остальным трем кланам; так как, когда умирает знатный человек, каждый член деревенской общины включается в траурные действия — исключая членов собственного клана покойного. Небольшая группа занимается телом и могилой; эта группа состоит из сыновей покойного и мужчинсвойственников одного с ним поколения. Ближе всего к телу, глубже всего погруженные в имитацию горя, располагаются несколько женщин, из которых одна — вдова — обращает на себя внимание, ее поддерживают дочери и сестры. В этой группе наблюдатель, хорошо знакомый с данными туземцами, сумеет различить интересное взаимодействие притворного и просто неестественного горя с настоящей и искренней скорбью. И то же самое может касаться группы сыновей.

3. Похоронный обряд и обязанности траура

Имея перед собой эту социальную схему, мы можем теперь проследить за последовательностью событий и ритуалов, которые начинаются автоматически со смертью человека. Когда становится очевидно, что смерть приближается, жена и дети, родня и свойственники собираются вокруг ложа, до предела заполняя маленькую хижину. Наступление смерти отмечается неистовым взрывом причитаний. Вдова, которая обычно стоит у изголовья умирающего мужчины, издает первый пронзительный крик, на который незамедлительно отвечают другие женщины, пока деревня не наполняется странными звуками погребального пения. С этого момента все разнообразные виды деятельности на протяжении последующих дней и даже недель будут происходить под продолжительные причитания, которые не замирают ни на одно мгновенье. Иногда они усиливаются до бешеных и нестройных воплей; затем опять ослабевают до мягких мелодичных напевов, музыкально хорошо выражающих печаль. Для меня этот могучий неровный поток звуков, струящийся над деревней и охватывающий ее так, как если бы все эти человеческие существа выражали слабый, немощный протест против смерти, стал символическим воплощением всего того, что было глубоко человечным и истинным в траурном ритуале (во всех других отношениях жестком, условном и непонятном).

Прежде всего тело обмывают, умащают и покрывают украшениями (илл. 32 и 33), затем телесные отверстия заполняют волокном от скорлупы кокосового ореха, ноги связывают вместе, а руки привязывают по бокам. Подготовленное таким образом, его помещают на колени к женщинам, сидящим в ряд на полу хижины; с одного конца этого ряда находится вдова (вдовец), которая держит голову покойного [51] . Они ласкают тело умершего, поглаживают его кожу ладонями, прижимают ценные предметы к его груди и животу, слегка двигают его конечности и шевелят голову. Это тело, таким образом, заставляют двигаться и извиваться посредством медленных и страшных движений в ритме беспрерывных причитаний. Хижина полна участников траурной церемонии, все они тянут нараспев мелодичные горестные жалобы. Слезы текут у них их глаз, слизь — из носов, и вся эта жидкость, говорящая о скорби, старательно выставляется напоказ, размазывается по телу или же демонстративно вытирается. Снаружи несколько женщин, обычно свойственниц умершего, исполняют медленный ритмический танец (vaysali) смощами в руках (илл. 11). Между тем сыновья роют могилу, которая в прежние времена всегда была на центральной площади деревни, но которая теперь, по решению белого человека, должна быть на окраине. Через несколько часов после смерти тело укладывают туда, обернутое в циновки, и прикрывают бревнами, которые оставляют над ним пустое пространство. На этот слой бревен ложится вдова, чтобы нести вахту над телом покойного. Рядом с ней может быть ее дочь; вокруг, по краю могилы, располагаются ее сестры, родственницы и подруги, а также другие свойственницы покойного. С наступлением ночи центральная площадь заполняется людьми, так как даже в наши дни предписания белого человека, направлен- ные против похорон на baku,обходятся посредством сооружения там временной могилы или помещения тела покойного прямо на земле. Здесь участники похорон, родственники, все жители деревни и много гостей издалека собираются, чтобы отметить весьма примечательные поминки (yawali).

51

См. илл. LXV в «Аргонавтах...», где данное действие воспроизводится вне пределов хижины - по соображениям, связанным с процессом фотографирования, -а вдову заменяет сын

Главные участники похорон и родственники соответствующими группами занимают главное место вокруг могилы. За пределами этого внутреннего круга сидят жители деревни и гости, каждая община отдельно; их настроение и поведение имеют тем менее трагичный характер, чем дальше они размещаются от умершего, вплоть до того, что на краю этого скопища людей мы найдем тех, кто оживленно разговаривает, ест и жует бетелевый орех. Центральная группа участников похорон издает вопли глубокой скорби, другие поют песни, и, по мере того, как проходит ночь, люди поднимаются и произносят отрывки магических заклинаний в честь покойного, распевая их над головами со- бравшихся.

Телу не дают долго пребывать в покое — если можно так выразиться, имея в виду странный, рокочущий и нестройный шум от пения, воплей и публичных речей. Вечером следующего дня тело извлекают из могилы и осматривают на предмет обнаружения колдовских знаков (см. илл. 33). Такой осмотр дает наиболее важные улики касательно того, кто причинил смерть посредством колдовства и по какой причине это было сделано. Я несколько раз присутствовал при этой церемонии. Снимок для илл. 33 был сделан во время первой эксгумации Инейкойи, жены Тойодалы, моего лучшего информатора в Обураку [52] .

52

Более подробную информацию о колдовских знаках см. в «Преступлении и обычае...»