Сексуальная жизнь в древнем Китае

По-видимому, доклад Ся Яня был оставлен без внимания, потому что в конце династии Мин эти статуи продолжали играть важную роль в придворных ритуалах. Это подтверждает и ученый Шэнь Дэ-фу (1578–1642) в своем сочинении «Би чжоу чжай юй тань» (текст воспроизведен в СЯЦШ):

Я видел во дворце «радостных будд»; говорят, что их прислали в дань из чужеземных стран. Другие же утверждают, что эти статуи остались от монгольского правления. Они представляют собой щедро украшенные парные изображения будд, обнимающих друг друга, причем их половые органы соединены. У некоторых статуй имеются подвижные гениталии, которые отчетливо видны. Главный евнух рассказывал мне, что сразу после женитьбы принца молодых вводят в этот зал. Они опускаются на колени и произносят молитвы, после чего и жених, и невеста должны прикоснуться к гениталиям статуй, чтобы таким образом бессловесно познать способ сексуального союза. Только после окончания этой церемонии они могут испить из свадебной чаши. Причина же заключается в опасении, что высочайшие персоны могут пребывать в неведении относительно различных способов совокупления.

Таким образом, тантрические статуи использовались в точности для тех же целей, что и иллюстрации в старинных «пособиях по сексу», т. е. для наставления в способах соития.

Но пока монгольский император постигал в своем дворце в Пекине тайны тантрического сексуального мистицизма, на юге и на востоке уже вспыхнул мятеж. Вначале это были разрозненные восстания, которые возглавляли патриоты и наемные солдаты, но после того как монголы не смогли принять решительных мер, мятеж под руководством китайских военачальников быстро распространился по всей стране. Похоже, что монгольское правительство, раздираемое внутренними распрями, просто не имело никакого желание управлять страной, а их солдаты, избалованные легкой и роскошной жизнью, утратили былой воинственный запал. И тогда повсюду начались убийства или изгнание ненавистных монгольских чиновников и их иноземных головорезов. Китайские войска двинулись на север и заняли Пекин; последний монгольский император бежал. В 1368 г. генерал Чжу Юань-чжан провозгласил основание династии Мин со столицей в Нанкине.

Глава 10 Династия Мин 1368–1644 годы

Первый император династии Мин военачальник Чжу Юань-чжан принял имя Хун-у («Обильная военная слава»). Поэтому большую часть своего правления он занимался тем, чтобы распространить свои законы на всю страну и заставить сопредельные страны, такие как Монголия, Маньчжурия и Корея, признать себя подвластными Китаю. Время от времени он устраивал военные походы, и к концу его правления китайская территория стала более обширной, чем при династии Тан.

Взяв за образец династии Тан и Сун, император провел административные преобразования. Он восстановил упраздненную при монгольском правлении традиционную систему экзаменов на должность, позволявшую назначать на чиновные должности способных людей изо всех уголков огромной империи. Таким образом он создал предельно жесткую и централизованную систему, основу которой составляли конфуцианские ученые-чиновники. Этот мощный бюрократический аппарат являлся гарантией эффективного и хорошо организованного управления. В целом система мало чем отличалась от танской и сунской бюрократии. Продолжительный период иноземного владычества пагубно повлиял на китайские умы. Невежественная суровость монгольских чиновников наложила свой отпечаток на молодых китайских интеллектуалов. Оказавшись у власти, они старались воспроизводить авторитарный стиль монголов. Сам император прежде всего был военным; человек низкого происхождения, совершенно необразованный, он предпочитал заниматься преимущественно военными проблемами. При этом он поощрял решительные методы управления, быструю и суровую судебную расправу и не возражал против все возрастающего контроля бюрократии над народом. Это способствовало тому, что во всех эшелонах власти чиновники надменно относились к тем, о ком им было поручено заботиться. Иностранцы, которые в то время посещали Китай, были этим просто шокированы.

Хотя сам император и питал некоторые симпатии к буддизму, единственной государственной религией он объявил неоконфуцианство эпохи Сун. И тогда конфуцианцы, которых при монгольских правителях, покровительствовавших буддизму, оттеснили от кормила власти, снова подняли голову. Один из них, по имени У-хай, даже подал властям трактат под названием «Шу хо» («Несчастья, вызываемые [неправильными] писаниями»), в котором рекомендовал властям уничтожить все сочинения древних неконфуцианских философов, как, например, Ян Чжу и Мо Ди [165] а также все буддийские и даосские книги. К этому экстремистскому совету не прислушались, но власти с подозрением относились к любым идеям, которые не являлись конфуцианскими. Иногда вводилась цензура и применялись соответствующие меры для контроля за состоянием умов. Вначале контроль был довольно мягким, но постепенно все ужесточался и к концу династии Мин нередко принимал довлеющие формы.

165

Ян Чжу и Мо Ди являлись оппонентами Мэн-цзы (371–289 гг. до н. э), крупнейшего представителя конфуцианства.

Отчасти это было реакцией на то унижение, которое нанесли монголы китайской культуре, а отчасти объяснялось тем, что в освобожденной стране задул ветер национализма, вызвавший повышенное преклонение перед китайским культурным наследием. Наблюдался бурный расцвет всех искусств, но это сопровождалось подавлением любой независимой мысли, всякой критики. Уже одно сомнение в том, что классики в интерпретации Чжу Си не соответствуют оригиналу, или в том, что конфуцианские нравы и этические нормы не восходят к глубокой древности, было равнозначно антипатриотизму. На волне энтузиазма (нередко дилетантского) ученые обращались к древней литературе, археологии, эпиграфике; все те, кто не разделял подобных увлечений, рассматривались как антикитайцы. И обвинения в этом были страшней, чем в прежние века.

При династии Мин китайская культура процветала как никогда, но уже таила в себе те ростки изоляционизма и стагнации, которые в полную меру проявились при династии Цин и пагубно сказались на последующем развитии китайской культуры в целом.

Однако именно великие особенности минской культуры преобладали в течение нескольких последующих веков. Это было время погони за роскошью. Китайцы той эпохи были искусными архитекторами, они возводили великолепные дворцы, жилые строения и особняки; украшали их роскошной мебелью, прочной, но выполненной с большим изяществом, безыскусное великолепие которой превзойти никогда уже не удалось. Талантливые художники разрабатывали новые стили в живописи и каллиграфии. Их творения украшали величественные особняки богачей, равно как и скромные, но сделанные со вкусом библиотеки простых ученых. Искусство утонченного стиля жизни превратилось в подлинный культ, и появилось немало книг о радостях жизни и о том, как ими наслаждаться.

Поощряемые правительством конфуцианские принципы стали проникать в повседневную жизнь народа. И тогда впервые начали на деле прибегать к изолированности полов и изоляции женщин. Такое впечатление складывается из китайской литературы того времени, и оно подтверждается наблюдениями оказавшихся в Китае иностранцев с Запада. Португальский миссионер Гаспар да Крус, который в 1556 г. посетил Кантон (Крус называет его Кантам), был весьма удивлен тем, что не видел на улицах приличных женщин:

Обычно они не появляются на людях, так что во всем городе Кантаме я не встречал никаких женщин, за исключением нескольких распутных служанок и женщин низкого положения. Даже когда они покидают дома, их никто не видит, потому что они пользуются закрытыми паланкинами; когда же входишь в дом, то там их тоже не встретишь, разве что из любопытства какая-то из них приподнимет штору, чтобы посмотреть, кто же вошел, особенно если это иностранец [166] .

166

См.: Boxer С. R.South China in the Sixteenth Century. London, 1953 (Hakluyt Society. 2nd series. N. CVI). P. 149–150.

Другой миссионер, Мартин де Рада, который побывал в Южном Китае несколькими годами позже, писал следующее:

Женщины там пребывают в заточении и благопристойны, так что, если не считать какую-нибудь старую каргу, нам очень редко удавалось увидеть женщину в городах и крупных поселениях. Только в деревнях, где, видимо, нравы более простые, нам предоставлялась возможность видеть их чаще, даже работающими в поле. С раннего детства их приучают бинтовать ноги, в результате чего ступни деформируются, так что все пальцы, за исключением большого, оказываются подогнутыми [167] .

167

Boxer C. R. Op. cit. P. 282–283.

Последнее замечание показывает, насколько во второй половине династии Мин был распространен обычай бинтования ног.

Любопытно отметить, что говорил о китайских женах и наложницах знаменитый миссионер Маттео Риччи (1583–1610):

Существует также множество ритуалов и церемоний, связанных с помолвкой. Обычно люди вступают в брак в назначенный срок, и если в возрасте брачующихся разница слишком большая, к этому относятся неодобрительно. Брачный договор заключается между родителями той и другой стороны, но без согласия со стороны будущих супругов, хотя иногда с ними советуются. Представители высших сословий подыскивают супругов в своем же сословии, и для законного брака требуется, чтобы новобрачные имели одинаковое социальное положение. Всем мужчинам разрешается иметь наложниц, и здесь ни социальное положение, ни состоятельность не принимаются во внимание, единственным условием являются исключительно женские прелести. Наложницу можно купить за сто золотых, а иногда и того меньше. Среди низших сословий женщин продают и покупают за серебро, и делают это столь часто, как мужчина того пожелает. Король (т. е. император) и его сыновья выбирают себе жен исключительно за их красоту, не обращая внимания на их происхождение. Дамы аристократического происхождения не стремятся к браку с королевскими особами, поскольку жены короля не занимают особого положения в обществе, а содержатся в заточении в своем дворце и им даже не позволяется навещать родных. Кроме того, поскольку специальные чиновники выбирают из числа королевских жен тех, кому предстоит возлечь на брачное ложе, их выбор попадает лишь на весьма немногих.