Сексуальные типы: поиск идеального любовника

Однако происшествие с цветами все прояснило. Подсознательно он хотел скосить цветы и, сделав это, получил невыразимое удовлетворение.

«Инцидент с цветами», как я стал называть его, послужил поворотным пунктом для всей дальнейшей жизни Фрэнсиса. Последующая терапия позволила ему постепенно освободиться от обволакивавшего его прежде кокона уступчивости, искренне выражать свои чувства и строить открытые взаимоотношения. Его превращение из податливого куска пластилина в мужчину заняло не один месяц, но оно, тем не менее, состоялось.

Когда я виделся с Фрэнсисом в последний раз, он получил заметное повышение в должности, после того как пригрозил, что уволится, если ему не предоставят возможности полностью реализовывать свои профессиональные способности. Некоторое время — по причине психологического обновления Фрэнсиса и его нового, честного взгляда на жизнь — их брак находился под угрозой краха. Фрэнсис и Энн расстались на несколько месяцев, но, к удивлению своему, обнаружили, что связывавшие их духовные узы оказались крепче, чем они предполагали. Когда они вновь сошлись, то испытали друг к другу свежий интерес, поскольку за время расставания изменились оба. Энн похудела и поступила на курсы повышения квалификации работников управленческого звена.

Хотя многие из их подсознательных устремлений по-прежнему остаются жизнеспособными, следование им теперь не ущемляет независимость супругов. Фрэнсис время от времени с удовольствием готовит ужин, но теперь он не чувствует себя обязанным делать это. Энн хватает реальных мелодрам на курсах и службе, где она снова трудится полный рабочий день, и теперь у нее нет ни времени, ни прежнего желания смотреть телевизор целыми днями.

Энн, как и раньше, любит руководить, но уже не пытается командовать Фрэнсисом, который, хоть и продолжает выглядеть немного женственно, обладает теперь развитым чувством собственного достоинства. Чаще, чем когда бы то ни было, он делает то, что сам хочет, и не стремится угождать желаниям окружающих. Хотя иногда он и вспоминает те унижения, которые приходилось ему переживать, когда он был «Крошкой Фрэнси», теперь он научился гордиться собой и лишь изредка испытывает тот стыд, что был когда-то неотъемлемой частью его жизни. Субботними вечерами он играет на рояле в ночном клубе и получает от этого громадное удовольствие.

Это косвенное выражение эмоций, которое мы увидели у Фрэнсиса, обычно присуще мужчинам, воспитывавшимся доминирующими над ними матерями, но, конечно же, характерно не только для них. Как прекрасно известно большинству родителей, дети могут быть большими специалистами в выражении скрытого раздражения. Любой, находящийся в достаточно близких отношениях с более властной личностью, приходящейся ему родителем, начальником или просто человеком, от которого он в той или иной степени зависит, неизбежно будет пользоваться косвенными способами для выражения гнева. Ведь просто невозможно послать начальника «ко всем чертям» или предложить остановившему вашу машину полицейскому «поцеловать вас ниже спины». Точно так же вы не осмелитесь заявить родителям, что они, по вашему мнению, «идиоты» — по крайней мере, пока не достигнете совершеннолетия.

Агрессия относится к эмоциям, наиболее часто выражаемым косвенно в присутствии влиятельных личностей. Это случается настолько регулярно, что даже обычные люди часто пользуются профессиональным медицинским термином «пассивная агрессия».

Это, однако, несколько затеняет тот факт, что практически любые эмоции могут быть выражены косвенно. «Застенчивым» называют человека, испытывающего трудности в прямом проявлении позитивных чувств. Термином «саботажник» может быть охарактеризован человек, показывающий свою независимость по отношению к начальнику тем, что соглашается на работу, но намеренно выполняет ее крайне медленно. Подобно скашиванию цветов, такая «тактика отсрочки» одновременно служит нескольким целям. Она не только раздражает давшего поручение, но и, что еще более важно, позволяет исполнителю сохранить чувство собственного достоинства. Так, отец, упрямо требующий от сына убрать прошлогодние листья в саду «сегодня же!», создает все условия для того, чтобы его поручение выполнялось при лунном свете — сын, таким образом, и сделает работу «сегодня же», и, косвенно, «не подчинится» отцу.

«Джерри»

«Гомер Иеремия Спокам. Доктор Философии». Его имя на дипломе, казалось, горело, отражая солнечные лучи, а слова «Доктор Философии», написанные чуть ниже, выглядели значительно мельче, хотя были выполнены тем же шрифтом. «Джерри», как он сам предпочитал называть себя в средней школе и колледже, отчаянно пытался оторваться от собственных корней.

Для Джерри — и, по его мнению, для всего остального мира — эти «Гомер Иеремия» были идеальным синонимом «Деревенщины», и даже звание доктора философии, сопровождавшее теперь его имя, он не мог считать пропуском своего «свиного рыла в калашный ряд».

«Что за имя! — думал он. — Почему родители не назвали меня просто Придурком или Уродом?»

В сознании Джерри имя «Гомер» прочно ассоциировалось с образом деревенского паренька со свинячьей физиономией и коэффициентом интеллекта на уровне комнатной температуры, тогда как имя «Иеремия», позаимствованное из Ветхого Завета, сообщало всему миру, что носитель его человек «верующий». Хотя оно не указывало, во что должен верить человек, Джерри было прекрасно известно, во что верили его родные.

Они верили в Бога и свой жизненный уклад — особенно во второе! Они верили — в некоторой степени — Библии, или, по крайней мере, они верили Брату Джимми (Суэггерту), когда он оплакивал или проклинал грешников, а если до них доходили слухи, что и сам он не прочь заняться греховным сексом на стороне, что ж, думали они, значит, случается и такое.

В первую очередь они верили в самогон, самокрутки и частый секс — не обязательно с единственным партнером. Они верили в жевательный табак, и одним из самых ранних уроков, который усваивали все мальчишки, жившие среди родных ему холмов, было умение выплевывать золотисто-коричневую табачную слюну с точностью жабы, выстреливающей языком в зазевавшегося комара.

Джерри ненавидел свое имя, но еще больше он ненавидел самого себя. Хотя результаты тестов его академических способностей и спортивные достижения обеспечили ему множество приглашений продолжить обучение в престижных университетах, стекавшихся непрерывным потоком в затерянный в Аппалачских горах трейлер, служивший ему домом, он никак не мог избавиться от довлевшего над ним груза прошлого. Спортивная стипендия позволила ему переехать из родного трейлера размерами двенадцать на пятьдесят футов, оставшегося в горах Западной Вирджинии, в Университет Дьюка, где он стал изучать психологию и впоследствии получил свою докторскую степень, но он по-прежнему продолжал ощущать себя изгоем.

Его пристрастия к самогону, охоте на белок и свиным колбаскам резко контрастировали со вкусами его более «интеллектуальных» сокурсников, проводивших свободное время в обсуждении бродвейских мюзиклов и опер.

Однако корни ненависти Джерри к себе произрастали не только из стыда собственного несуразного имени и провинциального происхождения. Значительно в большей степени они подпитывались его физической неполноценностью и отношением к ней матери.

Родившись с искривленной стопой, Джерри, возможно, пребывал бы в блаженном неведении относительно своего «отличия» от других — по крайней мере, в нежном возрасте, — если бы его мать не проявляла какую-то извращенную настойчивость в демонстрировании сына всем родным и знакомым. Все его самые ранние воспоминания сводились к тому, что мать зовет его из спальни, куда он прятался каждый раз, когда в доме появлялись гости:

— Гомер! — Голос ее звенит от возбуждения. — Иди-ка покажи своей тете Наоми, как ты умеешь ходить!

И тут же следует ее оживленный комментарий к его вызывающим жалость попыткам:

— Видишь? У него совсем нет голеностопного сустава! Видишь, как он выворачивает ногу?

И наконец:

— Хорошо, Гомер, теперь ты можешь пойти к себе и поиграть.

Не удивительно, что эти «аттракционы» — медленные обходы комнаты по кругу — заставляли его чувствовать себя цирковым медведем, вызывающим нездоровый интерес публики, но причину этого Джерри тогда еще не мог понять. Сочувственные вздохи зрителей не только подсказывали ему, что он чем-то отличается от всех, но и говорили о его некой ущербности. А печальные покачивания головами тетушек и многочисленных подруг матери дела-:и это ощущение ущербности глубже и болезненнее.