Сексуальный студент по обмену

— Та, кто убила твоего ребёнка и даже не сказала тебе об этом?

Я закусываю нижнюю губу и чувствую кровь. Чёрт возьми. Почему я об этом сказала?

Его мрачный ответ почти не слышно.

— Она сказала тебе об этом?

— Нет, я подслушала, когда она разговаривала с мамой, а затем прижала её... и Клей… он тоже замешан.

— Клей? Почему ты о нём заговорила?

— Потому что мама думает, что это он отвез её и заплатил за это. Но он не подтвердил и не опровергнул это.

Он рычит в неверии.

— Он что?

— Я, э-э… не знаю точно. Только слышала, как мама об этом говорила, — я утираю слёзы, закрывая от стыда глаза. — Себастьян, мне так жаль, за всё это... за всё сказанное. Я поссорилась с ними двумя и бросила железную миску Саванне в голову. Я просто… почему ты мне не рассказал?

Он вздыхает мне в ухо.

— Мне действительно нужно отвечать на этот вопрос ещё раз? Когда ты узнала, ты бросила тяжёлым металлическим предметом Саванне в голову, чуть не убив её, а затем была настолько расстроена, что свалилась с чёртовой лестницы и сломала руку. Так, как ты думаешь, почему я тебе не рассказал?

— Ну, мне очень жаль, потому что я люблю тебя, и мне не нравится, когда люди вокруг причиняют тебе боль!

— Я тоже тебя люблю. Отдохни немного ради меня, пожалуйста, — умоляет он. — Дерьмо, Эхо, мне нужно бежать. Я должен уладить несколько вещей. Ты уверена, что будешь в порядке?

— Ага, лекарства уже действуют. Я отрублюсь в течение нескольких минут.

Он непринуждённо смеётся.

— Я позвоню тебе завтра... Чуть позже сегодня. Хорошо?

— Да, — бормочу я, чувствуя, как мои глаза закрываются.

— Береги себя, Эхо. Со мной всё будет в порядке, обещаю. Люблю тебя.

~~~~~

Я только задремала, когда уловила слабый звук, доносящийся из-под одеяла.

Раздражённая, ударяю по нему рукой, надеясь избавиться от этого звука, но останавливаюсь, когда понимаю, что это звонит мой телефон.

Найдя его, вижу оповещение о новом текстовом сообщении.

Кингстон: Скажи, пожалуйста, что ты в порядке. Они не позволяют мне увидеть тебя.

Не в силах полностью поднять голову, с полуоткрытыми глазами печатаю слабыми пальцами ответ.

Я: Ты где?

Кингстон: На улице, возле больницы.

Я: Комендантский час?

Вот что я пишу, несмотря на весь шквал вопросов, которые хочу спросить. Но в этот момент, я просто хочу быть ближе к нему — закрыться от всего мира и представить, что всё это не имеет значения. Хочу почувствовать, как он обнимает меня, и заснуть под звуки его успокаивающего голоса.

Правильно это или нет, я жажду его.

Кингстон: Всё, что имеет значение — это ты. Всё хорошо?

Я: Бывало и лучше, но да.

Изо всех сил стараюсь держать глаза открытыми, когда вижу последнее прощальное сообщение, которое он присылает мне.

Кингстон: Прости меня, Любовь моя.

Эпилог

Через тридцать шесть часов после того, как я попала в больницу, меня выписали. Мой диагноз? Шесть недель с гипсом на руке, рецепт для снотворного и лёгкое сотрясение головы.

О, и мой папа потребовал повесить колокольчики обратно над моей дверью в спальне. Себастьян принялся доставать меня по телефону и совсем не злился на меня. Слава Богу.

Когда я вернулась домой, Кингстона уже не было, — что хорошо, — и мои родители отказались обсуждать это. Тем не менее, они заверили меня, что Себастьяну разрешили остаться и закончить свой год обучения за океаном, так что это хорошие новости.

С гипсом на руке, я не могла продолжать свои тренировки, поэтому единственный мой «выход» — вернуться к мягким обложкам. Ещё никогда за всю свою жизнь я не читала столько книг. Но даже с моими вымышленными героями и долго-и-счастливо, время шло так медленно, что складывалось такое впечатление, будто оно вообще стоит на месте.

Я больше не разговаривала с Клеем или Саванной, которые оказались достаточно умными, чтобы не показываться в нашем доме; Саванна также избегала меня, словно чумы и в школе.

И с появлением первого снега, мои родители и младший братишка спели мне «С Днём Рождения». Я чувствовала себя старше, но никак не мудрее. И задувая свечи, я пожелала найти то, ради чего стоит вернуться.

Куда мне уехать отсюда?

Я всё ещё обдумывала этот вопрос спустя несколько дней, когда снова перечитала письмо. Это второе из двух сюрпризов-писем, которые я получила после той ночи.

Первое было от отца Кингстона, Джерарда Хоторна, в котором он благодарил меня. Возможно, мои родители тоже получили такое, я не спрашивала, но моё меня потрясло. Он хотел, чтобы я знала, что молодой человек, который вернулся домой, уже не тот, каким он отправил его к нам, и что это напрямую связано со мной. Очевидно, Кингстон перенял от меня оживлённость и позитивный взгляд на жизнь, что научило его лояльно относиться к семье, соблюдать самодисциплину и стремиться делать правильные вещи.

И второе письмо является причиной того, почему дрожит моя рука. Это приглашение, которое выпадает получить раз в жизни, для совершения летнего путешествия: туристическая путёвка по всей Великобритании, полностью оплаченная фондом Миранды Хоторн. Матерью Кингстона.

Я перевожу взгляд на цветы, теперь хрупкие и с каждым днём теряющие всё больше лепестков, которые доставили мне на мой день рождения и которые до сих пор стоят на моём туалетном столике: одиннадцать белых роз и одна ярко-розовая лилия «Старгейзер» посередине. Я знала от кого они с той минуты, как только увидела их, но письмо к ним, только подтвердило это.

« С Днём Рождения. Думаю о тебе каждый день».

Символика не ускользнула от меня, и он прекрасно знал, что так и будет. Ярко-розовый цветок в середине олицетворяет меня — у него всегда был пунктик насчёт той розовой вещицы и меня. Что касается семнадцати белых роз — они олицетворяют невинность и чистоту, окружающую меня.

Я думала, что цветы будут последними, что я услышу от него, пока сегодня не пришло это письмо. Я не уверена, является ли это предложение щедрым способом его отца отблагодарить меня за всё то, что Кингстон перенял от меня, или это дело рук самого Кингстона, но подозреваю, всё же второй вариант. Я должна была ожидать чего-то подобного после последней записки, оставленной для меня в ванной на зеркале, которую он написал специальным стирающимся маркером, чтобы быть уверенным, что я увижу её, — вызова, заставляющего меня двигаться вперёд.