Селин — Бебер
Шрифт:
Меня перепоручили бакалейщику, тот вызвался меня кормить. Я сразу догадался, что они собираются делать, и в тот же день выбил решётку, сбежал — и отыскал гостиницу, где Хозяин собирал уже чемоданы.
Мы ползли через хаос железной дороги. Битком набитые вшивыми беглецами вагоны тащил древний дровяной паровоз. Вокруг — оголодавшие или разбомбленные города. Иногда я отыскивал по запаху под развалинами бывшую бакалейную лавку. Из развлечений — драки за кипяток и похороны маршала Роммеля.
Моя обжитая корзина осталась у бакалейщика. Когда поездка стала совершенно опасной, жена Хозяина заперла меня в сумку и я ехал тем
…Оккупированная Дания словно и не замечала войны. По улицам в открытую ходили евреи, в магазинах были сыр, яйца, сливочное масло, во Франции выписали по душу Хозяина ордер на арест. Хозяин подобрал белую, с каштановыми пятнами кошечку Сару — по известной вам причине, мы с ней так и не сблизились.
С приходом осени Хозяина посадили. Тюрьма была в плачевном состоянии, так что его определили в камеру смертников, наедине с головной болью и пеллагрой. Он ждал депортации, его жена и я — что его отпустят. Сам Хозяин просил у датского правительства политического убежища, оправдываясь тем, что, исхудавший до шестидесяти килограмм и ещё не позабывший медицину, он не станет с экономической точки зрения обузой для датского государства.
Дело тянулось непостижимо долго и увенчалось амнистией. После пяти лет под надзором, из них больше года в сырой камере, Датское королевство выплюнуло злополучного узника и Хозяин впервые в жизни полетел на самолёте. Вместе с ним летел я, его жена, и Сарин выводок, и псина по имени Бесс. Хозяин выглядел паршиво, а мы, животные, только и могли, что сверкать глазами из специальных корзинок. Самолёт трясло, вспыхивали молнии…
Хозяин ещё долго умирал в пригороде Парижа, в домике метражом с тесную квартирку, дописывая новые рукописи. О тех двух чемоданах не могло быть и речи, они сгинули в водоворотах истории. Когда к нему приходили любопытствующие, он их гнал. Говорил, что слишком стар для интервью.
Поэтому развлекать визитёров приходилось мне. Они говорили, что никогда не видели такого громадного и настолько парижского кота. А я понимал Хозяина всё лучше: потому что холодная, зябкая тень одряхления опускалась и на меня.
Однажды, когда я был в саду, эта тень поглотила меня целиком. Стоял 1952 год. Я был глубокий старик, мне было целых семнадцать лет!..
***
Спустя примерно шестьдесят лет министр культуры и массовых коммуникаций Фредерик Миттеран заявил, что произведения Хозяина не входят в лучшие образцы французской культуры.
А что ещё мог сказать выпускник Института политических исследований в Париже и бывший владелец сети артхаусных кинотеатров?.. А, ну ещё он известен как заядлый любитель сиамских юношей…
Проходит ещё десять лет. В контору знаменитого юриста-консультанта по вопросам авторских прав и тоже немного писателя Эммануэля Пьерра, поднаторевшего в защите по делам о сексуальных домогательствах и антисемитизме, обратился журналист Жан-Пьер Тибо. У него обнаружились некоторые неизданные рукописи Хозяина, надо бы их зарегистрировать.
— Сколько их там у вас?— спросил мэтр Пьерра.
— Два чемодана. Страницы я не считал.
На следующий день этот Тибо и правда притащил два здоровенных, перевязанных бечёвками чемодана, Как вы, мои любимые ублюдки, наверняка догадались, это были те самые чемоданы, которые в сорок четвёртом году спрятали за монмартским сервантом.
Внутри хранилось не меньше
девяти тысяч страниц, исписанных несомненным почерком Хозяина, — не “медведь”, даже не “берлога”, а целый лес всякой живности. Здесь есть и законченные романы, не напечатанные по военному времени, и наброски, и прочая мелочёвка, и некоторые рукописи, о которых учёные мужи знали только как о замыслах.Можно сказать, что теперь неофициальная биография замкнута — Хозяин был из писателей того сорта, что могут писать только о себе.
Подлинность рукописей была несомненной. Оставался лишь один вопрос — и мэрт Пьерра его задал:
— Откуда вы это взяли?
Жан-Пьер Тибо признался, что и сам не может знать всех подробностей. Ему дозволено лишь сознаться, что пятнадцать лет назад эти чемоданы передал ему на хранение один человек, и он же пояснил про содержимое. Этот человек весь извёлся, у него не было больше сил оставаться хранителем, и он просил издать эти рукописи, когда не останется в живых никого из близких родственников Хозяина. К тому же, загадочный человек очень уважал еврейский народ и не хотел, чтобы какие-нибудь безродные антисемиты заработали на хозяйском наследии.
Имя этого человека Тибо назвать, к сожалению, не может. Но и не обязан. Рукописи подлинные — чего вам ещё надо? Что же касается причин задержки, то кто ж ожидал, что жена Хозяина окажется настолько живучей, что протянет целых 107 лет?
Начался обычный процесс издания — контакты с Галлимаром, восторг, разбор рукописей, анонс невероятных новонайденных манускриптов, контракты заранее насчёт иностранных изданий, первоначальный тираж не меньше, чем пятнадцать тысяч экземпляров…
И все участники сего процесса уже предвкушали, как на них ляжет отсвет зловещей славы Хозяина — когда в эту историю вдруг вломились отвратительный старик и отвратительная старуха
Старика звали Франсуа Гибо, ему было почти девяносто. Старуху — Вероника Шовин, ей было почти семьдесят. Они были старшими потомками и официальными наследниками доходов от сочинений Хозяина.
Едва ли они хорошо разбирались в творчестве великого предка — но зато отлично помнили, что авторские права истекают только через десять лет. И очень хорошо усвоили его опыт общения с советской властью: деньги надо требовать решительно и брать сразу.
Страшно подумать, сколько они могли заработать на одних бумажных изданиях, пока рукописи пятнадцать лет лежали в чемоданах. Это прямой ущерб для их чувствительного кармана! Это недополученная прибыль! Это коварный удар пониже спины французской культуры, какой могли нанести только евреи, масоны или ещё какие-нибудь недобитые тамплиеры!
И вообще, с чего они взяли, что жена Хозяина была как-то особенно враждебно настроена к еврейскому народу? Даже у Хозяина были приятели-евреи. Конечно, они терпели его с трудом — но терпеть хозяина было непросто людям всех национальностей. Это со мной, Бебером, он жил душа в душу…
Впрочем, судя по потоку обвинений, угроз и подлостей, которые обрушились на незадачливого Пьерра, в этой битве евреи, масоны и тамплиеры воевали как раз на стороне юридических наследничков Хозяина. Внезапно мэтру Пьерра припомнили все грехи, даже настоящие. Его вытолкали с поста президента ПЕН-клуба. Утверждали, что он постоянно терроризирует своих подчинённых. Ближе к концу процесса мэтр Пьерра и вовсе был вынужден признать свою контору банкротом…