Селин — Бебер

Он ходил в среднюю общеобразовательную школу и угодил в клоаку учебно-производственного комбината скорее случайно. И так как не был резвым, а скорее непонятным, то за мотылём его не посылали. Вместо этого он сидел с умным видом листал автомобильный журнал. Не то, чтобы он интересовался автомобилями, но просто чуял, что тут может найтись что-то любопытное.

Откуда такие берутся — кто его знает… Русский читатель, пожалуй, задавался этим же вопросом, если ему случалось читать те рассказы Максима Горького, что написаны от первого лица: откуда в этой клоаке, среди чудаков и уродов, взялся такой деликатный, образованный и воспитанный молодой человек? А если и взялся, — то почему живёт в ночлежке и работает сторожем?..

Появление подобных молодых людей — признак того, что даже предоставленное себе, человечество не безнадёжно. Потому что если они всё-таки пропадут — то кто тогда будет хотя бы издавать автомобильные журналы?

Итак, он листал журнал и долистал его до странички с обзорами книг. В тогдашних журналах была, если помните, литературная страничка, где обозревали книжные новинки. Со временем огламуревшиеся редакторы начали от неё избавляться, объявлять ненужной — пока развитие Интернета не объявило ненужными их самих. И вот на этой самой страничке писали про одну из поздних книг Хозяина — а именно,

“Из замка в замок”. Внезапно и непредсказуемо, этот медведь взял и вышел в русском переводе.

Тут необходимо лингвистическое вмешательство: в оригинальном названии ("D’un chateau l’autre”) сознательно не хватает предлога “a”. Это академически неправильно, но зато так часто говорят в дешёвых кафе и заплёванных сортирах. Поэтому перевод “С замка в замок” был бы чуть точнее.

А ещё важно упомянуть, что эта книга посвящена нашему житью-бытью в Зигмарингене. И я играю в этой книге весьма немалую роль!

Сам автор обозрения книгу, очевидно, не читал и представлял её содержимое весьма приблизительно. Поэтому он ограничился сообщением, что книгу покупать, конечно же, нужно, а автор интересен уже своей подмоченной репутации. Ну а ещё заметка сообщала, что в то время, как старина Хемингуэй (опять он здесь!) воевал на подводной лодке против немцев, Хозяин настрочил два тома антисемитских памфлетов.

Считаю это заявление несправедливым.

Во-первых, это были не тома, а не очень большие брошюры.

Во-вторых, их было не два, а четыре.

Мне сложно угадать, что именно подумал юный читатель, столкнувшись с Хозяином, пусть даже и в таком виде. Естественный подростковый цинизм замешан из другого теста, он защитный. А цинизм Хозяина был профессиональный, как мозоль, как корка из сукровицы, и неизбежный. Потому что без него на этой проклятущей работе сгоришь за пару лет: принимая беды посетителей-уродов близко к сердцу, ты без этого самого сердца очень быстро останешься. Это профессиональный цинизм врачей, полицейских и крупных политиков.

Но очевидно одно: Хозяин произвёл впечатление на этого достойного юношу. Возможно, школьнику даже представилась некая элита, которая потребляет именно то, что простой человек с его жареным картофаном в рот не возьмёт: закусывает отдающее торфом виски устрицами, которых полагается есть живыми, а вкусом они похожи на морскую соплю. И при этом перед ними на обеденном столе лежит особая литература: один из романов Хозяина.

Или о совсем другой аристократии, аристократии духа: не важно, где они просыпаются. что могут позволить себе на завтрак, но не стесняются читать что хотят, в том числе романы Хозяина. Потому что им действительно интересно, как далеко мы скитались и просто хочется его послушать.

А может, он просто задумался, каково это — хотя бы просто быть таким, как Хозяин или хотя бы таким, как этот Хемингуэй…

Наследие авторов, которых не будут читать, не провоцирует судебных процессов. Это вынужден признавать даже Франсуа Миттеран.

Посему едем дальше.

Занятия закончились и наш герой оказался среди дежурных. Надо было помыть полы в классе. И он побежал вниз, на первый этаж, за шваброй.

А когда возвращался обратно, через огромный лестничный проём, куда пушку выкатить можно, то наткнулся на Афгана.

Афган был крепко сбитый вечерник с тупым, отчасти азиатским лицом. Его смуглая кожа отливала оттенком асфальта, а рожа порядочно выделялась и он мстил миру за это. Мстил достаточно эффективно, чтобы состоять на милицейском учёте. И этим заслужил уважение среди собратьев по вечерке.

— Чё у тебя за волосы?— сурово спросил Афган.

Наш герой посмотрел на него и ответил:

— Мне так нравится. Я никому не навязываю.

— Ну вот я так не ношу. Никто нормальный так не носит.

На этом месте обычный школьник начал бы оправдываться. Любой кот подтвердит, что это не трусость и не от большого ума — просто в школе любой, кто приказывает, прав изначально, ведь они же учителя и главнее. Поэтому чтобы стать главнее, достаточно начать приказывать — нагло, в лицо, и наказывая за непослушание. Ведь никто не объяснит, кому именно и до какого предела надо подчиняться — ну, кроме родительского “а если он скажет с крыши спрыгнуть — ты спрыгнешь?”. Учителя же прыгать с крыш не приказывают, их распоряжения как правило скучные.

Поэтому почти каждый, кто хорошо учится, выполняет на всякий случай всё, что приказали. А когда попадает в подобную передрягу (и дело не в причёсках — докопаться могут до любого столба), не защищается, а начинает оправдываться — и закономерно в конце получает. Более того, он даже думает, что получил за дело.

Но так вышло, что наш герой хоть косвенно, но столкнулся с Хозяином. И Хозяин на него повлиял. Сложно сказать, как именно, — может просто пониманием, что подлинный аристократ духа действует не как привык, а как решил сам.

Поэтому наш герой не стал оправдываться.

А вместо этого быстро, прежде, чем Афган понял, что вообще тут творится, схватил швабру и ткнул противника, словно копьём, прямо в живот.

Афган отлетел и врезался в стену. Сжал кулаки, рванулся, чтобы контратаковать — но его желудок был себе на уме (и очевидно умнее хозяина). Желудок дёрнулся, рванулся вверх — а на следующее мгновение словно невидимые руки схватили Афгана за горло. Он захрипел, повалился на четвереньки — а потом его начало рвать прямо на лестницу. Рвало Афгана долго и мучительно, просто наизнанку выворачивало, так что ни о какой мести не шло уже и речи.