Сельская учительница

— И откуда у вас такая горячность, — разводя руками, продолжал директор. — Учителю надо вести себя несколько иначе… — И вдруг Николай Сергеевич опять поймал себя на мысли, что ему тоже нужно как-то иначе относиться к Валентине Петровне, построже, например… Ведь если бы учительница каким-то чудом узнала о том, что ему сейчас хочется погладить ее по голове, как маленькую, назвать «Валечкой», что бы она подумала о нем!

Широкой знакомой улицей Валентина возвращалась домой. Под ногами шуршала, похрустывала опавшая бронзово-желтая листва. Тополя стояли голые, какие-то неприветливые, в ветвях тонко посвистывал ветер. Кое-где в палисадниках, перед домами, ярко пестрели поздние осенние цветы — астры. Астры цвели буйно и пышно, как бы гордясь тем, что они еще могут радовать и привлекать.

«Следующей весной нужно посадить у нашей хатки цветы… И как это Лиля не догадалась», — думала Валентина.

— Ой, и швыдко ж вы ходите, — раздался за спиной женский голос.

Она остановилась.

— Что там опять натворила наша непутевая? — спросила женщина. — Повстречалась мне в магазине Серафима Владимировна, так она ж нашу Аньку и так и этак ругает.

Только теперь Валентина поняла, что перед ней мать Ани Пеговой — высокая скуластая женщина с большими сильными руками потомственной крестьянки.

— Да айдате к нам, что ж это мы на улице.

Аня увидела во дворе мать и учительницу. «Зачем идет к нам Валентина Петровна? — встревожилась она. — Жаловаться, наверно, будет». — И девушка спряталась в горенке, чтобы не узнали, что она дома.

— Проходите, Валентина Петровна, — радушно пригласила мать.

Дом у Пеговых новый — с крыльцом, с застекленной верандой, с резными наличниками. В доме чисто, уютно, на стенах галерея фотографий в рамках, под стеклом. В таких же рамках — похвальные и почетные грамоты, в углу на тумбочке — приемник, у простенка — шкаф, набитый книгами.

Хозяйка суетилась вокруг учительницы:

— Раздевайтесь, садитесь. Я про дочь хотела. Что это она угомониться не может? Гляну — дома тише воды, ниже травы, уважительная, а в школе, ну как шлея ей под хвост попадает.

— У вас хорошая дочь.

Мать благодарно заулыбалась.

— Да ведь хорошая-то она хорошая, а жалуются на нее, и родителям одна неловкость.

— Было маленькое недоразумение. Аня поняла свою ошибку и, думаю, не повторит ее, — дипломатично говорила учительница. Она, конечно, не могла рассказать матери о сорванном уроке, о том, что Подрезова не пустила девушку в класс.

Вошел хозяин дома, Егор Андреевич Пегов, заведующий колхозной фермой, — широкоплечий крупный мужчина с красноватым шрамом на обветренном худощавом лице.

— Давай-ка мать, поживее обедать, в район вызывают, — с порога начал он, но, увидев гостью, умолк, вопросительно поглядывая на жену — что, мол, случилось, почему пришла учительница?

— Здравствуйте, Егор Андреевич, зашла проведать, как живете, в каких условиях работает наша ученица, — объяснила Валентина свой приход.

Егор Андреевич заулыбался.

— Это милости просим, гостям всегда рады. А условия? Условия обыкновенные, роскоши особой нет, но и жаловаться не приходится, — степенно отвечал отец, и вдруг в его серых широко расставленных глазах блеснули задорные искорки. — Бедокурит, небось, дочка-то?

— Как и все школьники, может быть, побольше и почаще других, — ответила Валентина.

Аня слышала этот разговор, и в голове у нее вихрилось: «Ага, значит, я больше и чаще всех нарушаю дисциплину, не нравлюсь вам? И вы не очень-то нравитесь мне, и классу тоже не нравитесь. Только Вершинин и Костя Зюзин считают вас хорошей, а мы все ждем, когда вы откажетесь от класса, и дождемся!»

Опять донесся голос отца:

— Она девка бедовая, ей палец в рот не клади. Теперь хоть мальчишек перестала колотить, вроде неудобно, а до седьмого колотила…

— Да хватит, хватит тебе наговаривать на дочку, — вмешалась мать. — Не слушайте, Валентина Петровна, она — смирная, нету, чтобы задирой быть, случись, обидит кто — стерпит.

— Ишь ты — стерпит… Я так думаю: надо уметь давать сдачи, — возразил отец. — На смирных да на тихеньких катаются, а любители покататься находятся…

Ане было неловко подслушивать, но она все-таки не отходила от двери и с опаской ждала: вот-вот учительница станет жаловаться, рассказывать, как Подрезова из-за нее, разозлясь, ушла с урока, а потом не пустила в класс… Но Валентина Петровна почему-то умолчала об этом. «Может, правы Костя и Вершинин, которым нравится Валентина Петровна?» — подумала Аня. Но тут же вспомнилось: утром приходит в школу, садится за парту, а в парте тыква разрисованная и с надписью: «Не обижай кроликов». Проделка Вершинина! Он смеется над ней! Вдобавок на перемене Костя спрашивал: «Правда ли, что Валентина Петровна обставила вас?» Она не ответила, разозлилась, чувствуя, как растет в душе неприязнь к вчерашней победительнице… Она сегодня хотела извиниться, а Валентина Петровна не стала слушать, в класс вернула… А ей не хотелось идти на урок…

13

Ах, ученики, ученики, — шумливый народ! Шалят они, бегают, забросив учебники, откровенно радуются, если учитель не пришел на урок. Ученики, должно быть, не догадываются о том, сколько огорчений приносят учителю непоставленная запятая в диктанте или не та цифра в задаче.

— Верите ли, Валентина Петровна, — признавалась как-то Надежда Алексеевна, — проверяю иногда тетради, найду ошибку в задачке, и будто не красными чернилами, а кровью своей исправляю…

Валентину поразили слова старой учительницы: при проверке тетрадей она тоже испытывала что-то подобное. Значит, есть у нее учительская жилка! Есть! Только вот беда: Надежда Алексеевна любила учеников прилежных да нешумливых, а ей, Валентине, больше нравились бедовые, похожие на Аню Пегову. Сама она тоже когда-то не была тихоней.

Как бы ни следила за ребятами востроглазая воспитательница, сколько ни трудилась бы Зоя Александровна, за каждым не уследишь, и Валентине часто приходилось защищать свои права перед ребятишками-забияками, которых в детском доме было порядочно, и девчонок они обижать любили. Особенно надоедал Валентине веснушчатый, задиристый Вадька Беленький. Он то отнимет у нее игрушку, то дернет за косичку, и не смей жаловаться, потому что к жалобщикам относились в детском доме презрительно. Очень обидно стало Валентине, когда однажды этот противный Вадька отобрал у нее кулек с конфетами — весь новогодний подарок. Она видела, как Вадька, зажав под мышкой свой кулек, аппетитно уплетал ее конфеты.

Валентина подошла к нему.

— Вкусно? — спросила она.

— Оч-чень! — ответил довольный Вадька.

Валентина выхватила у него кулек.

— Ты что? — грозно спросил озорник, сжимая кулаки.

— А вот что! — и она с размаху закатила ему пощечину.

Мальчик опешил, часто-часто заморгал глазами.

— Ты думаешь, если я девочка, значит, у меня нет силы. — Она снова замахнулась, но ошарашенный мальчуган отступил, бросился наутек. Потом он стороной обходил Валентину и больше не отнимал у нее игрушек, не дергал за косичку и не отваживался посягать на ее сласти — праздничные подарки.