Сельская учительница

— Что же это вы, Валентина Петровна, внука мне портите? Или за человека не считаете? Или хуже всех он? — сурово спрашивал Вершинин.

Валентина опять с недоумением глянула на гостя. Внуков у Никифора Герасимовича много, почти в каждом классе учатся; и старик часто заходил в школу, интересуясь их успехами.

Листая тетрадь, Никифор Герасимович строго говорил:

— Вот посмотрите, тут одна краснота, а вы Сереже тройку в табеле записали по русскому языку, сперва плохо было, а потом милостыню подали. За что неуважение такое?

Валентина покраснела, не зная, что сказать в ответ.

— Я так думаю, Валентина Петровна: что душа припасла, то и на свет понесла. Ребенок ведь, а вы ему поблажку всякую. Не по-таковски надобно, а чтоб понимал да за легким куском не тянулся.

— Извините, Никифор Герасимович, я понимаю — плохо сделала, — смущенно проронила Валентина.

— Мы-то всей душой к вам, детей доверяем. Вы уж, Валентина Петровна, не обижайте нас. Незаслуженная медаль ржавеет скоро. Так-то вот. Прощевайте. Валентина Петровна, не обессудьте, ежели что лишнее сказал.

Старик Вершинин встал, высокий, прямой, как жердь, и зашагал из избы, наклоняясь в дверях.

Валентина чувствовала себя так, будто на голову нежданно обрушился нестерпимо горячий душ. От стыда горели щеки, пылали уши.

«Вот тебе наука на всю жизнь, Валя-Валентина…»

Прибежала Лиля — как всегда нетерпеливая, чем-то взбудораженная.

— Ты еще не одета? Или раздумала идти на школьный вечер? — удивилась она.

— Что-то не хочется…

— Глупости говоришь! — Да брось ты переживать из-за этих двоек. В следующей четверти всем поставишь четверки, пятерки и будешь маяком!

Лиля, конечно, опять шутит. Да что ей? У нее много книг, много читателей, она увлечена работой и думает, что у всех должно быть такое же настроение.

Все-таки на вечер идти нужно: Марфа Степановна в самой категорической форме распорядилась, чтобы все классные руководители к пяти часам были в школе. Валентина сняла с вешалки новое, на днях сшитое платье.

— Ну-ка, надевай свое произведение, — торопила Лиля и, похаживая вокруг подруги, восхищенно приговаривала: — Ты молодчина! Трудно даже поверить, что сама сшила. Ты настоящая модистка!

— Без тебя я не справилась бы.

— Я тут при чем?

— А швейная машинка чья?

— Была моя, теперь наша общая! Ты все-таки молодец. Обновка получилась — прелесть!

Валентине тоже нравилось это голубое праздничное платье. Несколько вечеров подряд она колдовала над ним, и теперь ей хотелось, чтобы обновку увидел Игорь…

— Что ни говори, а ты чертовски красива, даже зависть берет, — не переставала тараторить Лиля. — Не напрасно кое-кто в Михайловке сохнет…

— Лиля! — оборвала подругу Валентина.

— Ах, извини, Валечка, — хохотала девушка. — Я совсем забыла, что имя одного михайловского жителя тревожит тебя…

— Не тревожит, совсем не тревожит! — упрямо повторяла Валентина. — И ты, Лилечка, хорошо это знаешь!

— Да, да, знаю, хорошо знаю, — лукаво прищурив глаза, кивала головой Лиля. — Ох, заболталась я, нужно спешить в библиотеку. Вот удел: все готовятся к празднику, а бедный библиотекарь не знает покоя. Мне думается, что при коммунизме у библиотекарей будет самый длинный рабочий день. У людей появится много свободного времени, а какой же отдых без книги.

— По-моему, ты не очень-то опечалена этим, — сказала Валентина, радуясь, что подруга переменила тему разговора.

— Конечно! Я согласна работать по двадцать пять часов в сутки, лишь бы читатели приходили ко мне. Ты знаешь, вот сижу я иногда в библиотеке среди книг, и мне кажется, будто все эти книги я сама написала — берите, милые, читайте, умнейте… Ну, бегу. Если успею, приду к вам в школу на вечер.

— И не ошибешься!

— Будет что-нибудь интересное?

— Непременно… Обещает прийти один твой самый усердный читатель.

— Постой, постой, ты кого имеешь в виду?

— Выходил на поля молодой агроном, — пропела Валентина.

— Ветров придет? Чудак он. Каждый вечер сидит в читальне… И не запретишь ему. Уровень повышает…

— И библиотекаря домой провожает, — срифмовала Валентина.

— До этого еще не дошло, но были намеки.

О том, что Ветров придет на школьный вечер, узнала Аня Пегова (агроном квартировал по соседству) и побежала к Люсе Иващенко.

Отец и мать уехали в соседнее село на свадьбу, и Люся хозяйничала дома одна.

— Надо, Люсек, что-нибудь придумать, — сказала Аня.

— Что придумаешь? — грустно ответила подруга. — На танцы он не ходит, торчит в этой читальне… Позавчера я тоже зашла туда, села напротив и жду, когда он заговорит со мной. Заговорил… про оценки, про школу, как с первоклашкой.

— Ты же красивая! Знаешь… надо сразить его! У тебя есть чудесное платье, у меня есть новейший журнал, где всякие моды можно найти. Подберем модель оригинальной прически!

Пользуясь отсутствием родительского глаза, девушки отчаянно стали готовиться к школьному вечеру.

* * *

В учительской Валентина увидела Люсю Иващенко — стройненькую, хорошенькую, почти неузнаваемую. Она была с опрятной высокой прической, в нарядном сиреневом платье, в туфельках на тонком каблучке. Вытянувшись, девушка стояла перед завучем. Чуть поодаль на стуле сидел директор, поглядывая на синеватое окно.

— Ты понимаешь свою ошибку, Иващенко? — сурово допытывалась Марфа Степановна.

Валентина всполошилась — что натворила девушка? Неужели десятиклассники опять отличились?

— Как ты посмела, Иващенко, кто тебе дозволил появляться на школьном вечере в таком коротком платье и с таким стогом на голове! — ворчливо отчитывала Марфа Степановна ученицу. — Вот что, пойди домой и переоденься да эту копну свою с головы убери! Только в школьной форме ты можешь быть допущена на вечер.

Люся Иващенко отчужденно взглянула на Валентину и молча вышла.

— Валентина Петровна, вы разве не объясняли классу, в каком виде являться, как вести себя на вечере, посвященном годовщине Октября? Не понимаю, как можно проявлять такое благодушие, — упрекала завуч.