Сельва не любит чужих

– Подпрапорщик Тхуй! – отрывисто, словно на плацу, взрыкнул Харитонидис.

Подпрыгнув, Гриня вытянулся в струнку.

– Хрю!

На гражданке пегая свинка терпеть не могла подобного унизительного звукоподражания. Но, являясь военнослужащей, обязана была четко исполнять все предписания, предусмотренные полевым уставом для лиц ее статуса и национальной принадлежности. В том числе и самые неприятные.

– От имени Его Высокопревосходительства Верховного Главнокомандующего и Президента Галактической Федерации поздравляю вас с чином прапорщика!

– Хрю! Хрю! Хрю! – предельно серьезно, всей шкуркой ощущая величие момента, откликнулся Гриня.

– Вольно! – разрешил глава Администрации.

И, отерев слезу невольного умиления, вновь обратил лик к основному посетителю, правда улыбаясь уже с преизрядной натугой.

– Итак, проходите, господин Баканурски. Угодно чайку? Или все-таки кофе? Курить лучше не надо. Но вам – можно.

Все наконец устаканилось.

Необходимые фразы прозвучали, предложение присесть было с благодарностью принято. Потянулся в сторону окна фиолетовый дымок сигарет, а спустя минут пять, не более, осанистый секретарь, больше похожий на отставного старшину (как, впрочем, оно и было на самом деле), вкатил в кабинет стеклянный столик на колесиках, и от чашек истекал к потолку восхитительный запах свежей заварки и сдобных булочек.

Ни кофе, ни крекеров профессор не любил, и в этом его взгляды полностью совпадали с привычками губернатора.

Правда, в последние годы Анатолю Грегуаровичу не часто доводилось перебирать. Он привык к невзгодам, и одним из самых светлых гастрономических воспоминаний для него стал давний уже день, когда электорат Нового Шанхая, расщедрившись, преподнес своему мэру ко дню ангела купленную в складчину пачечку восхитительного, ароматного и возбуждающего «Чаппи»…

Но все это, благодарение Господу, осталось в прошлом, и можно было позволить себе по новой привыкать к столь необходимой роскоши, как отдых в кругу себе подобных.

– Как насчет ликеру, господин Баканурски? – почти по-товарищески прищурился губернатор. – Или, быть может, рюмочку «Вицли»? – Харитонидис доверительно наклонился к собеседнику. – Кстати сказать, контрабанда!

– О! – профессор кокетливо поднес палец к устам, расцветая на глазах. – Ну, в таком случае, не откажусь, Ваше Превосходительство. Грех не попробовать, если контрабанда. Премного благодарен!

Крохотные рюмочки тихонько звякнули.

Дивный, не меньше чем семнадцатизвездочный «Вицлипуцли» нежно обжег отвыкшее от подобных изысков нёбо, и доктор искусствоведения мгновенно захмелел. Этот нектар, разумеется, и сравнить нельзя было с пойлом, которым имела наглость потчевать его, Анатоля Баканурски, старая бандерша Люська!

Несколько охов. Несколько прицокиваний языком. Несколько обязательных комплиментов виноградарям славного Ерваана.

И началась беседа.

Неспешное, уважительное общение двух уважающих друг друга мужчин, кое-чего добившихся в этой жизни.

Вернее, говорил профессор. Волнуясь и переживая, он излагал подробности несчастья, случившегося с Новым Шанхаем, описывал чудовищные подробности резни, не скрывая, впрочем, и того, что оная резня была, в сущности, спровоцирована действиями руководящих сотрудников Генерального представительства Компании на Валькирии.

Все это, в общем и целом, было известно главе Администрации, и Эжен-Виктор вежливо кивал, позволяя мужественному человеку выговориться, вновь пережить день своей славы.

Впрочем, упоминание о выгребной яме несколько оживило ход разговора. Подполковник заинтересовался.

– О, вот как! Вы служили в боевых пловцах? – он не скрывал приятного удивления. – Где же, любопытно знать? «Котики»? «Тюлени»? «Барракуды»?

Взгляд посетителя тревожно заметался по занавескам.

– «Крокодилы», Ваше Превосходительство, – сообщил он, некоторое время подумав. – Это особое подразделение, знаете ли, о нем известно очень немногим. Я, собственно, и вам не…

Подполковник рассмеялся. Бесшумно и очень весело.

– Полноте, дружище, – тон его вмиг сделался совершенно свойским. – Они там с этой секретностью вообще с ума посходили, право. Грифы, анкеты, подписки, – он лихо, ни капли не пролив, расплескал по рюмкам коньяк. – «Крокодилы», «Крокодилы»… Это какие же, синие или черные? – Харитонидис хохотнул погромче. – Ну, колитесь! Фон Рюттера или Каппуччи?

– Фон Рюттера, – наугад брякнул профессор.

Он проклинал себя за то, что вообще затронул эту скользкую тему. И губернатора, как выяснилось, знающего личный состав спецвойск чуть ли не поименно. Но больше всего – кретинов, додумавшихся обозвать одну из элитных частей Вооруженных Сил Федерации в честь мерзкой пресмыкающейся образины.

– Ах, у Рютти? – подполковник, увлекшись, не замечал томления, явственно омрачившего чело дорогого гостя. – У которого, старшего или младшего?

– У среднего! – сообщил Баканурски, и только смачный кус булки, сминаемой челюстями, позволил раздражению не вырваться на волю. – У Ламберта!

– Хм… – глава Администрации нахмурился. – Странно. Куно знаю, Оскара знаю. У них разве есть третий?

– Есть, – подтвердил профессор совершенно спокойно. – Двоюродный.

Схватившись за голову, подполковник присвистнул.

– Езус-Мария, конечно! Естественно! Что за склероз? Помню Ламберта, помню. Баскетболист… – губернатор сделал большие глаза. – А что, он разве уже не там?

Указательный палец многозначительно повитал в воздусях.

– Что вы! – всплеснул руками Анатоль Грегуарович, дубленой шкурой провидя, что гроза, похоже, проходит стороной. – Оттуда он ушел. И давненько. Потянуло в море, понимаете ли.

– М-да. Понимаю, – Эжен-Виктор наполнил рюмки в третий раз и, сделав над собою усилие, закрутил пробку. – Я, признаться, тоже закис тут. Семнадцать лет, каково, а?..

Рюмка опустела, и ледяные глаза поофициальнели.

– Ладно, дружище. Итак, говорите, жаркое было дельце?!

Профессор потупился. Наступал решительный момент.

– Bellum omnium contra omnes, [38] Ваше Превосходительство, что тут поделаешь…

Подполковник Харитонидис неспешно поднялся и выпрямился во весь рост, почти коснувшись макушкой потолка.

– Господин Баканурски, прошу встать!

Тон хлестнул, словно плеть. Баканурски вскочил на ноги.

38

Война всех против всех (лат.).

– За беспримерный героизм, проявленный вами при обороне вольного поселения Новый Шанхай, – от подполковничьих раскатов мелко тряслась и дребезжала люстра, – за особые заслуги перед правительством Федерации, выразившиеся в доставке разведданных исключительной важности, – вдоль стен, охая и ухая, металось перепуганное эхо, – как глава планетарной Администрации, приношу вам официальную благодарность и прошу принять, – профессор замер, предвкушая, – памятный знак отличия…

Широкая ладонь Эжена-Виктора скользнула в приоткрытый ящик письменного стола.