Сельва не любит чужих

Невыносимая мука, рвущая голос, способна была выточить слезу даже из левого глаза Болгарина. Что уж говорить о Наталии Владимировне?

Сама мать, она слишком хорошо понимала, что такое потерять единственного сына. Тихо плача, госпожа Смирнова крепко схватила Юрия Валерьевича за руку, и впервые за долгие годы он, суровый сын сурового отца, презирающий сантименты, не отстранился, а наоборот, подвинулся ближе к матери и прижался к ее теплому плечу.

А Марджори Танака, на беду себе, никак не могла заставить слезы, застрявшие в сердце, вырваться на волю.

– Роджер, мальчик мой, вуэй ми, вуэй! Что сделали с тобою?!

Она обвиняла убийц и требовала отмщения, нисколько не сомневаясь: извещение о смерти насквозь фальшиво.

– Инфаркт? Ах-ха-ха… – смех ее был страшнее рыданий. – Не бывает инфарктов у ерваанцев! Роджер всходил на вершину Хайлалата и бегом спускался оттуда, и даже не задыхался! Но пусть даже инфаркт, – очи ее были уже в пол-лица, – почему, почему они написали, что вышлют урну? Ерваанцев не кремируют, это противно заветам Астцахаваца-гмру!..

И это было чистой правдой, заставлявшей поверить, что дело нечисто. Пока госпожа Танака летела сюда, Сергей Борисович навел справки относительно обычаев Ерваана. Действительно, ерваанцев только предают земле, и только на родной планете. Тамошними юристами разработана даже особая форма контракта, включающая пункт о непременной транспортировке тела усопшего гражданина Единого Ерваана на Родину для захоронения по обычаям предков. Именно такой контракт оформлял и Роджер Танака…

Юрий Валерьевич нахмурился.

Некая мысль, пока еще не ясная, крутилась в голове, не спеша выскакивать на поверхность сознания. Эта мысль была важна. Может, даже очень важна. Он предчувствовал это. И злился на себя, никак не умеющего сформулировать ее.

А потом пасьянс сложился.

Черт побери! Что бы ни случилось с парнишкой, его гибель не стали сваливать на синюю чуму. А ведь чего проще? Тут не то что кремация объяснялась бы. Тут, знаете ли, вообще об индивидуальном извещении речь бы не шла. Синяя чума, она и есть синяя чума!

Следовательно, там, на Валькирии, кто-то затеял свою игру, не во всем совпадающую с замыслами господина Салманова. Боже, как интересно! На раздумья и прикидки, похоже, времени не осталось вовсе…

– Госпожа Танака! – румяное лицо Юрия Валерьевича было сейчас необычно бледно. – Я готов помочь вам. Чего бы вы хотели?

Ну же, ну, говори! Скажи это сама, женщина!

И она сказала. Именно то, что хотел услышать господин Смирнов.

– Помоги мне добраться туда, сынок! – слезы перегорели, так и не пролившись, и лик Марджори-джу был совершенно бесстрастен, напоминая маску гранитного истукана. – Я сумею разобраться во всем. И если нужно, я отомщу. Клянусь селением своим, именуемым Врдзавирк, и памятью односельчан своих, и честью рода своего…

Глаза ее прожигали насквозь, и молчать было невозможно.

– Я помогу тебе, мать, – сказал Юрий Валерьевич.

И тогда Марджори Танака зарыдала.

А Сергей Борисович, слышавший весь разговор от первого до последнего слова, благо с боссом было согласовано, а техника позволяла, удовлетворенно улыбнувшись, придвинул поближе компофон и, несколько секунд помедлив, набрал номер.

Никаких гудков. Сразу же голос, негромкий и усталый:

– Слушаю вас…

– Добрый день, – тихо сказал Болгарин, и любой, увидевший его сейчас, поразился бы, заметив на его лицо робость. – Узнаете?

– Естественно, – донеслось издалека.

– Тут вот какое дело…

Разговор длился минуту, может быть, полторы. Никак не более.

Когда же аппарат звякнул, возвестив об окончании беседы, Эдвард Юсифович Гуриэли, почетный гражданин и безвыездный обитатель Татуанги, Симнела, Конхобара, Ерваана, Ерваала, Ерваама, Бомборджи, Зульфикары, Старой Земли и еще сотни планет, входящих в Федерацию, покачал головой и, не прикасаясь руками, задумчиво сломал случайно оказавшийся перед глазами карандаш.

Надвое. Опять надвое. Снова надвое. Еще раз надвое. И еще…

Занятие, разумеется, бессмысленное. Даже вредное, поскольку карандаш был совсем новый и мог пригодиться, но думать помогает.

Он не был удивлен звонком. Напротив, шеф секьюрити концерна «Смирнов, Смирнофф и Худис, Лтд» был одним из очень немногих лиц, заслуживших право звонить в случае нужды по этому номеру. И к чести его, единственным, ни разу еще этим правом не воспользовавшимся. Уже по этой причине господин Гуриэли заведомо обязан был выполнить его просьбу.

Но в том-то и дело, что просил звонивший почти невозможного!

Именно так: почти. Поскольку ничего невозможного категорически для Эдварда Юсифовича, по крайней мере, в пределах данной Галактики не было. Лично он, правда, испытывал некоторые сомнения по поводу воскрешения мертвецов, но экспериментировать поостерегся, всерьез опасаясь последствий удачного окончания опытов. Возможно, когда-нибудь после, на досуге, и стоит попробовать. Но не теперь.

Ему уже и без того по самое горло хватало глупых сплетен, слухов и никому не нужных домыслов.

К примеру, сколько бы раз ни опровергала его пресс-служба эту несусветную чушь, но время от времени появлялись горластые кретины, взахлеб доказывающие доверчивым простакам, что некогда Эдвард Юсифович был Словом. Вы можете себе представить? Просто Словом, и ничем больше, поскольку, по вывернутой наизнанку логике этих идиотов, в те далекие времена ничего больше и не было…

Каково?

А чего стоили грязные пересуды и намеки, впрямую оскорбляющие его семью, бросающие тень на доброе имя мамы и грязно порочащие ни в чем не повинного папашу, честно отработавшего у верстака всю жизнь?..

В былые дни Эдвард Юсифович горячился, пытался судиться с болтунами, возражать, доказывать что-то с документами в руках. Но с некоторых пор просто-напросто запретил пресс-секретарям тратить драгоценное время на сочинение бесполезных опровержений.

И запретив, увидел, что это хорошо.

Что именно так и следовало поступить с самого начала.

Все равно ведь на всякий роток не накинешь платок, а злые языки, каждому известно, страшнее пистолета. Сам-то господин Гуриэли твердо знал: он такой же человек, как и все остальные. С той только разницей, что именно он, а не кто-то другой с самых первых дней жизни посвятил всего себя без остатка напряженному и плодотворному труду на благо всего человечества.