Семь цветов страсти

— Мама, ты еще не знаешь… — начала она.

— Все, все знаю, дорогая. Значит, так распорядились небеса. Там решили, что наша крошка должна стать единственным сокровищем своей семьи. — Сесиль склонилась над ребенком, дотронувшись до сжатой в кулачок крошечной ручки. — Эрик, дорогой, подойдите же ближе, не бойтесь!

Новоиспеченный отец бросил взгляд на свою дочь из-за плеча тещи. Да, именно этого он и боялся. Девочка не только явилась непрошеной, подменив долгожданного сына, она лишила его настоящего отцовства, поскольку только мальчику может быть отдано сердце мужчины. И вдобавок ко всему эта куколка действительно станет главной в семье, захватив в душе Патриции принадлежащее мужу место. Она превратит его дом в дом Алленов. В горле Эрика застрял комок обиды. С трудом сдерживая слезы, он крепко сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладонь, и отступил к окну. И тут же, как всегда бывало после нанесенного ему удара, почувствовал азарт бойца. Нет, он не примет поражения. Девочка станет тем, кем полагалось стать сыну. Она будет достойной преемницей принципов рода Девизо.

— Вы не находите, что малютка чрезвычайно похожа на маму и свою очаровательную молодую бабушку? — некстати воскликнула медсестра, пытаясь разрядить возникшее напряжение. — Мадам Патриция — настоящая красавица, и девчушка, думаю, в невестах не засидится.

— Пожалуй, мне пора идти — я не спал всю ночь. — Склонившись над кроватью, Эрик поцеловал руку жены. Его холодный взгляд мельком коснулся ребенка. — Я позабочусь насчет имени девочки, дорогая.

Патриция благодарно улыбнулась и сжала пальцы мужа. Все-таки он очень великодушен, ведь было сразу решено, что сына назовут Эриком, о девочке они и не думали.

Слезы снова потекли по ее щекам, и сквозь их теплую пелену женщина увидела крошечное личико с чмокающими, собранными в бутон губами. На пухлых щечках лежали длинные, абсолютно кукольные ресницы. Они дрогнули и медленно поднялись: на молодую мать пристально и серьезно смотрели круглые эмалево-синие глаза. Мгновение — одно короткое, пронзительное мгновение, и суть единства родившего и рожденного открылась во всей своей непостижимо прекрасной, мудрой глубине.

Мощный разряд любви и нежности пронзил Патрицию. Ничего более не желая, ни о чем не жалея, она погрузилась в горячую волну неведомого ранее счастья…

— Дорогая, я все уже решил, — сообщил вечером по телефону Эрик. — Нашу дочь зовут Дикси. Дикси Девизо.

«Хороша, до неприличия хороша!» — Сесиль радовалась вертящейся перед зеркалом внучке, изображая, однако, некоторое недовольство в угоду Маргарет — матери Эрика, тоже прибывшей в Женеву к празднованию шестнадцатилетия Дикси. Платье для торжества Сесиль привезла из Парижа и теперь ясно видела, что несколько просчиталась.

— Девочка так быстро растет… Пат сообщила мне все размеры… Но ведь юбку можно немного отпустить… — неожиданно для себя ретировалась Сесиль под осуждающим взглядом Маргарет Девизо, шестидесятилетней маленькой сухой дамы, державшейся с королевской чопорностью.

Маргарет, вдовствующая два десятилетия, боготворила сына и до сих пор не могла смириться с его женитьбой на парижской актриске. Ее неприязнь не смягчало и то, что Патриция Аллен была актрисой, что называется, серьезной и до замужества успела сыграть лишь три роли в классических спектаклях, «проявив незаурядное трагическое дарование» (как неоднократно подчеркивала Сесиль). Представительница семьи потомственных банкиров, породнившись с аристократом Девизо, возвела в непреложную истину правило «трех П», которому поклонялась чуть ли не с пеленок: «Порядок, приличия, привилегированность».

Ее дом славился вышколенной прислугой, круг ее общения — клановой замкнутостью. Маргарет носила серые тона, неизменно выписывая все предметы одежды в одном и том же лондонском салоне. Она считала дурным тоном непринужденную веселость, эмоциональные проявления чувств, особенно интимных, то есть относящихся к представителям противоположного пола. Маргарет считала, что быть кокетливой, красивой, а тем паче актрисой — недопустимая вульгарность для женщины «из общества». И какой же непоправимой, ужасной ошибкой стал брак Эрика, приведшего в свой дом Патрицию! Сразу же после свадьбы сына Маргарет демонстративно покинула Женеву, поселившись вместе с сестрой в фамильном имении своего отца на севере Швейцарии.

Теперь в доме Эрика хохотали, галдели, резвились, пренебрегая всякими приличиями, уже трое Алленов — вертушка Пат, ее легкомысленная мамаша Сесиль, подкрашивающая седину в сиреневатый тон, и долговязая, абсолютно невыносимая внучка. В роде Девизо совсем иная наследственность. Откуда у Дикси все это?

Девочке всего лишь шестнадцать, а выглядит совсем невестой — деревенской невестой. Налитая грудь, румянец во всю щеку, вульгарно пухлые губы, которые она постоянно облизывает. А эти ноги! Неужели настали времена, когда длиннющие ходули, растущие чуть ли не от ушей, считаются главным достоинством женщины, бесстыдно выставленным напоказ?

— Разумеется, платье мало, — категорически отрезала Маргарет. — И, на мой взгляд, чересчур кричаще. Ведь Дикси гимназистка, а не… а не горничная. Этот бьющий в глаза цвет, обнаженные руки… Не знаю, как в Париже, но, по-моему, появляться в таком виде перед сверстниками просто недопустимо! У тебя даже колени не закрыты, Дикси!

— Маргарет (Дикси называла бабушек по именам), это любимый цвет Сезанна! А расклешенная юбка — сплошное очарование, в ней так и хочется танцевать… Тем более мои колени все уже видели. И даже выше. — Дикси воинственно задрала подбородок. — Сейчас одна тысяча девятьсот семьдесят шестой год! Весь мир уже давно носит мини, а на спортивных занятиях мы и вовсе ездим голые по шоссе и Большому скверу. Да-да, на велосипедных тренировках — вот в таких крошечных трусиках!

— Дикси! — Маргарет гордо поднялась. — Ты забываешь, с кем говоришь и к какому кругу относишься. Возмутительное нежелание уважать себя и свое достоинство… Я позову Эрика — он умеет напомнить членам своего семейства правила приличия и принятого в обществе тона.

— Тогда уж сообщи отцу, Маргарет, что в мире — сексуальная революция! И не где-нибудь в трущобах или у коммунистов, а в нашем что ни на есть аристократическом обществе! — Дикси дерзко повернулась на каблучке и плюхнулась в кресло так, что вспорхнул шелковый клешеный подол. Маргарет увидела крошечные кружевные трусики и застонала:

— Бог мой! Бедный, бедный Эрик!

…К этому времени Эрик почти смирился со своим поражением. Избрав имя дочери, он воспроизвел латинскую фразу, cкладывающуюся из созвучия с фамилией: Dixi de visu, что означало «высказался в качестве очевидца». Латынь и многозначительность считались слабостью Эрика. Девочке, получившей такое имя, надлежало проявлять серьезность, ответственность и сдержанность. Но Дикси была возмутительно легкомысленной и беззаботной. Вместо скромной, преданно заглядывающей отцу в глаза девочки в доме росла хорошенькая вертихвостка, всеми силами избегающая отцовских наставлений и, кажется, даже подсмеивающаяся над ним.

А сколько страданий приносили Эрику дружки Дикси, в каждом из которых ревнивый отец видел соблазнителя. Шестилетнюю девочку катал на велосипедной раме какой-то верзила гимназист. И это в парке, в присутствии матери! Ученица младших классов Дикси Девизо изображала в школьном спектакле Голубую бабочку, вокруг которой вился рой мотыльков, а к двенадцатилетней Дикси стал ходить учитель музыки, позволивший себе совершенно дикую выходку.

Эрику нравились бренчание рояля в музыкальной комнате и похвалы почтенного сорокалетнего преподавателя в адрес его дочери. Но однажды он застал их за разучиванием этюда Шуберта. Рука господина Грейса лежала на колене ученицы, показывая, в каком месте следует нажимать на педаль. Это он так объяснял свое поведение взбешенному отцу, но Эрик прекрасно помнил, что его учитель никогда не прибегал к подобным методам. Грейс был уволен. Еще бы! Ведь господину Девизо уже был знаком скандальный роман «Лолита».