Семь дней до Апокалипсиса

— Да, вроде бы, — прислушался Гэндальф к шуму улицы, где было подозрительно тихо. Тихие стоны не в счет.

— Нам нужна ваша машина, сэр! — важно заявила бабка, и Лёха посмотрел на нее с недюжинным уважением. Он все свои двадцать лет службы хотел произнести эту фразу, но абсолютно точно знал, чем такая просьба может закончиться. Любые мечты на эту тему обрывались на совершенно отчетливой картине, которую он видел, словно наяву. Там, после беседы с четой интеллигентных пенсионеров, едущих на дачу в ближнее Подмосковье, он, майор Петров, украшает собой отделение сочетанной травмы Института имени Склифосовского, а по его истории болезни защищают три докторских диссертации сразу. Не каждый день проктологи извлекают из задницы грабли.

— Да! — решительно поддержал Лёха Клавдию Егоровну. — Ключи и документы!

— Верните только, — насупился Гэндальф. — Как на место прилетите, просто скажите: Домой! И он вернется. Окей, гайз?

— Окей, окей! — замотала головой бабка, которой безумно хотелось провести личный досмотр кумира всех пенсионерок постсоветского пространства.

Гэндальф задорно свистнул в четыре пальца, и транспорт подлетел к балкону кабинета, подставив опергруппе хвост, словно это был трап самолета.

— А куда летим-то? — спросил Лёха сквозь свист ледяного ветра. Передвигаться на гигантском орле оказалось совсем не так весело, как он думал вначале. Уши и нос утратили чувствительность и грозились отмерзнуть напрочь. — Я даже не представляю, где его искать!

— Вот ты деревня все-таки, — пробурчала под нос бабка, которая смотрела в телефоне расписание концертов искомого персонажа. — Нам в Ленинград!

— Куда? — удивился Лёха. — В Питер, что ли?

— Тебе в Питер, мне в Ленинград, — пробурчала старушка, и орел послушно развернулся к городу, славному своими дворцами, каналами, мерзкой погодой и изобилием галлюциногенных грибов в окрестностях.

Концертный зал на Лиговском проспекте был осажден страждущими старушками, которые не смогли зайти внутрь. Они ловили прорывающиеся сквозь стены волшебные звуки, и закатывали в экстазе глаза. Проспект был забит полностью, перекрыв движение машин, а внимание бабушек было обращено в сторону входной двери. Им было плевать на все, кроме звуков чарующего голоса их кумира, который проникал в мозг даже сквозь толстую кирпичную кладку. Гигантский орел, приземлившийся посреди улицы, не вызвал у фанатов ни малейшего интереса. Они внимали! Они внимали, хотя концерт закончился уже полчаса назад. Те остаточные колебания эфира, что пока не растворились в ноосфере, держали фанатов в состоянии каталепсии.

— Домой, скотина! — с чувством сказала Клавдия Егоровна, растирая отмороженные уши. — А зачем мы на этой твари летели, если у тебя служебный проезд через пространственный портал. А, касатик?

— Да всю жизнь мечтал чужую машину для служебных надобностей конфисковать, — честно признался Лёха. — Что бы как в кино было!

— Тьфу ты! — расстроилась старушка. — Вот и я тоже! От энтого Голливуда одни неприятности! Пошли, что ли.

— Пошли, — кивнул Лёха, разворачивая перед бодигардами ксиву такой крутизны, что они вытянулись во фрунт и отдали честь.

— К самому! — грозно нахмурился Лёха. — Один со мной, будет дорогу показывать, остальным — бдить! Враг не дремлет!

Звезду нашли в гримерке. Гэндальф был прав. Не узнать ЭТО было невозможно. Вспышка сверхновой, взрыв на фабрике конфетти, перевернувшийся грузовик с бижутерией, выстрел картечью по стае фламинго… Всё это меркло перед знаменитым артистом, который только что провел лучший концерт в своей жизни. Что ни говори, а жезл Князя Тьмы был способен сделать певца даже из этой ходячей коллекции стразов. Только вот жезла тут не было, о чем и сообщил опергруппе рыдающий персонаж.

— Украли! Мой любимый микрофончик украли! — ревела звезда белугой, размазывая по физиономии тушь и помаду. Впрочем, неописуемая красота от этого пострадала не сильно, и Клавдия Егоровна требовательно стучала туфлей и тянула к нему трясущиеся от вожделения ручонки.

— Кто украл? Где и когда? — грозно спросил Лёха, которому беготня за проклятым жезлом по обоим мирам надоела до крайности.

— А я откуда знаю? — капризно спросила звезда. — Ты у нас тут опер или я?

— Да вы сговорились все, что ли? — взбеленился Лёха. — А ничего, что ты сам этот жезл спёр? Я ведь и привлечь могу!

— Но-но, мужчина! — махнула звезда маникюром. — Вы знаете, какие у меня связи?

— Да знаю, — вздохнул Лёха. — Ты мне не нужен, живи пока. Скажут посадить, посажу, и не погляжу на твои связи. Мне жезл нужен. Колись, мечта скинхеда, куда бесценный артефакт подевал?

— Дело было так! — звезда вытерла слезы, и ее голос обрел необходимую твердость. — Я молчать не буду! Они у меня все попляшут!

Майор Петров и Клавдия Егоровна Петухова шли по вечернему Питеру. Часовое излияние звезды не прояснило ситуацию. Скорее запутало. Если откинуть эмоции, заламывание рук и проклятия в адрес вора, в сухом остатке оставалось что-то около ничего. Жезл украл кто-то из подтанцовки, а их было чуть больше четырехсот человек. Все танцоры были набраны с улицы, трудовых договоров не имели, а потому остались неизвестными. Почему так много? Все очень просто. Меньшее количество народу не могло оттенить талант величайшего певца современности.

Лёха шел, понуро глядя под ноги, и пинал пустые пивные банки, коих в культурной столице на дороге валялось предостаточно. Этот процесс захватил его полностью, потому что звенящая пустота, образовавшая в голове майора, полностью исключала любую умственную деятельность. Пустота Волопаса по сравнению с пустотой в голове майора казалась вагоном метро в час пик. То есть в голове майора Петров не было вообще ни хрена. Клавдия Петровна тоже была невесела. Часовое нахождение в одном помещении с разговаривающим кумиром деморализовало ее полностью, и она разочаровалась в этой жизни до конца. Она ведь даже обыскать его забыла. Поток звуков, которые звезда испускала во всех частотных диапазонах сразу, давил на психику и угнетал все жизненные функции старушечьего организма. Хотелось бежать оттуда, бежать без оглядки, пока нарциссический бред, который лился на них потоком, не расплавил мозг окончательно. Но они стоически терпели. Служба!

— Простите, почтенные! Могу я отнять толику вашего драгоценного времени? — рядом с Лёхой неведомо откуда появился мужчина неопределенного возраста с умными глазами и носом в синеватых прожилках. В культурной столице ведь и алкаши культурные. Тут вам не здесь, понимаешь!

— Сколько? — хмуро поинтересовался Лёха, которому жутко не хотелось вникать в жизненные перипетии этого похмельного организма.

— Полтос, — скромно потупил взгляд алкоголик. — И вы сделаете мой день. Ибо любоваться истинным чудом, о котором долгие годы молились все горожане, надлежит в слегка приподнятом настроении.

— Ты это о чем? — Петров резко остановился, почуяв след. Двадцать лет в органах — это вам не фунт изюму.

— Да вот же! — житель культурной столицы ткнул куда-то в сторону Финского залива. — Разве вы не видите, сударь?

— Вижу! — просветлел Лёха и устремился в сторону Лахта-центра, полностью забыв о страждущем интеллигенте.

— Но, сударь! — робко пискнул тот, и грустно понурился. Это был, все-таки, не его день. Заветный полтос убегал от него со скоростью антилопы, которая узрела перед собой взявшего разгон гепарда.