Семь экспедиций на Шпицберген

До сих пор не знаю, что больше потребовало сил — подготовка к плаванию или само плавание.

Столь обширное вступление к рассказу о самом шлюпочном походе понадобилось для того, чтобы читатель оценил, какие трудности поджидали нас еще до выхода в плавание. Само собой, на шлюпке была рация. Когда перед выходом был погружен центнер продовольствия и до двадцати канистр с горючим и маслом, мы обрели независимость. Оставалось претворить наши планы в реальность.

Северный маршрут начался 6 июля, и, еще не оставив Грен-фьорда, мы увидели, как облачность стала садиться на окрестные вершины. Горы на глазах заволакивало туманной пеленой. В Ис-фьорде волны упорно колотили нас в правый борт, а потом мы повернули на мыс Доумен (по-русски звучит необычайно «жизнерадостно»: мыс Мертвеца!), так чтобы миновать его на почтительном расстоянии. Вскоре ветер с кормы стал стихать, и мыс мы обогнули вполне благополучно, но тут же нарвались на короткую злую волну с севера, как говорится, в лоб. А облачность садится все ниже, «выключая» один за другим береговые ориентиры. Вскоре остался только берег справа — просто обрывистый берег с целым частоколом скал в пене прибоя.

Кажется, Арктика решила проверить нашу штурманскую подготовку по самому строгому счету. В тумане теряем последние ориентиры. На какое-то мгновение прорезалось светлое пятно, похожее на ледник Эйдем, ориентир для поворота в бухту Фармхамна. Повернули, а потом буквально шарахнулись на прежний курс от ревущего в скалах наката. Очевидно, за Эйдем мы приняли соседний Венерн и унесли ноги вовремя. Ни укрыться, ни выпрыгнуть, ни убежать — только искать по курсу спасительную бухту. Наконец, коническая скала — входной ориентир, гладкая поверхность воды, словно в деревенском пруду, и сама бухта начинает разворачиваться виток за витком, словно раковина улитки. Выключаю мотор, и сразу рев прибоя на внешнем берегу, но этим уже нас не напугаешь.

Пропитанная водой отяжелевшая роба, свинцовая тяжесть в теле, с трудом хватает сил, чтобы поставить палатку и развернуть спальные мешки, а потом провал в тяжелое забытье. На то и шторм, чтобы отсыпаться с запасом. И сверх того, вынужденную стоянку стоит использовать для попутного поиска.

Перед выходом в маршрут один мой знакомый передал мне перечень следов пребывания русских на Шпицбергене, составленный со слов «сассенского короля», старейшего и популярного на Шпицбергене охотника Хильмара Нойса. Была в этом перечне и Фармхамна. Спустя час после начала поиска я обнаружил развалины, очень похожие на те, что видел в прошлом году в Хорнсунне: два-три нижних венца из круглых бревен, остатки пола, горшечные черепки, кусок деревянной ложки, даже остатки... веника. Кто здесь жил, когда и как долго? Никаких письменных источников, ни могил, ни крестов...

Возвращаясь в лагерь, со скал подсмотрел, как на разведку в бухту осторожно вплывает тюлень — кто, мол, такие и зачем... Плывет по-морскому, брассом.

Безысходный серый мрак, ветер, промозглая сырость и дождь осаждали нас четверо суток. Тем не менее Троицкий посетил морены Эйдема. На четвертые сутки, проснувшись, мы не услышали разъяренного рева взбесившегося моря и решили продолжать путь. Воздух пронизан сизой дымкой, настроение одновременно радостное и тревожное, деловито постукивает мотор, редкие пологие волны чуть подернуты рябью. «Плывем, все бросив за кормой, все дальше бури злобный вой...» Форлансуннета не узнать, и не верится, что это нас несколько суток назад трепало, словно беспомощных котят.

Какими прекрасными пейзажами одарила нас сегодня Земля принца Карла; горы в броне ледников прямо из моря упираются почти в зенит!

Короткие высадки на восточном берегу пролива для засечки фронтов ледников Даля и Оватсмарк. Фронты протяженные, на шлюпке от них лучше держаться подальше: кто знает, когда они швырнут в море очередную глыбу льда — айсберг.

Впрочем, все равно получили небольшой, но поучительный урок. У ледника Оватсмарк решили перекусить, пятнадцать минут, дескать, не сыграют особой роли в начале отлива. Увы, сыграли. Шлюпка обсохла, и за четверть часа, потраченных на еду, мы заплатили четырьмя часами ожидания.

Наверстывая упущенное, мы снова устремились на север и 12 июля уже были в Английской бухте — Ню-Олесунн совсем рядом, за горным хребтом. Четкая связь по рации с Баренцбургом, и голос нашего начальника звучит в эфире мощно и отечески одновременно. Делаем вывод: по-видимому, он и Михалев прибудут в Ню-Олесунн позже нас, а там — совместная работа.

Мы с Троицким, передохнув после успешного перехода, бросаемся к леднику Камфортлесс для засечки фронта и рекогносцировки морен и натыкаемся на три ярко-зеленые аккуратные палатки. Чей-то полевой лагерь. Рядом груда оборудования, укрытая тентом, очаг из камней под открытым небом, обитатели лагеря спят. Знаем: тут не бездельничают. Устали, вот и спят. Не будем тревожить. Но то, что мы тут проходили, не осталось незамеченным, скажу об этом чуть позже.

Наша экскурсия проходит без приключений, однако к вечеру погода ухудшается — садятся облака, ветер отходит к востоку, превращаясь из попутного в «мордотык». Однако опасения (понятные после фармхамнской трепки) оказались напрасными и, забежав ненадолго в Ню-Олесунн, где никого из представителей науки не оказалось, мы перешли к французской экспедиционной базе. Здесь нас приветствовал знакомый по прошлому ходу гляциолог из Гренобля Анри Жоффрэ. Он и его ассистент Тони Руж составляли все народонаселение французской базы, их-то мы и поздравили с годовщиной французской революции (мысленно поблагодарив при этом своего начальника за то, что он своевременно тогда по радио напомнил нам о великом событии в истории Франции). А вечером мы оказались свидетелями и участниками празднества, достаточно многолюдного, потому что здесь собрались французы не только из полевых отрядов, но и с телеметрической станции ЕСРО (Организация Европейской космической программы) в Ню-Олесунне, и скучать никому не пришлось.

Низенький, уже в годах, француз, похожий на маленького доброго гнома, приплясывая, вздымал к потолку длинные ножи, на которых красовались... утиные головы, и во все горло распевал: «С ира, с ира»... Это был электронщик с телеметрической станции по имени Моррис. Его друг Пьер Мулэ (они вместе сражались с фашистами в годы войны на подлодках Свободной Франции), широкий, совершенно лысый бретонец, сопровождал вокальное соло Морриса игрой на аккордеоне. Праздник продолжался всю «ночь», большую часть которой заняло исполнение французских и русских песен. Кроме «Интернационала» и «Марсельезы» (вот уж не думал, что эти мелодии вполне подходят для такого случая), на этой встрече прозвучало много общих песен, и Пьер великолепно подбирал незнакомые мотивы. Управляла же всем этим шумным, искрящимся весельем дама, специалист по морской геоморфологии Аник Моэн, крупный ученый в своей области. Никаких царственных жестов, никаких требовательных взглядов, но все ее пожелания выполнялись словно сами собой. Удивительно, как после многочисленных погружений под воду в легководолазном снаряжении ей удалось сохранить изящество и хрупкость (надо еще иметь в виду, что она мать четверых детей!)? Нет, что ни говорите, а есть у женщин свои секреты...

Праздник праздником, но мы и тут не теряли времени — договорились с французами о предстоящих планах и контактах, причем уже ближайшее будущее показало, что переговоры были не просто успешными, а полезными и реалистичными.

Ню-Олесунн мы покинули без связи со своими, оставив для них короткую записку. Тепло распрощались с французами и отправились навстречу очередным приключениям, причем неприятным.

Испытав нас на подходах к Фармхамне, Арктика решила не повторяться и приготовила для нас кое-что похитрее. Мы вышли при попутном ветре и при волнении с кормы. Однако спустя примерно час обнаружили равномерное волнение с левого борта от входа в Конгс-фьорд, и пока разбирались, что же происходит, ложиться на обратный курс стало уже слишком рискованно — нас грозило снести на скалы у мыса Гуиссез. Оставалось идти только в бухту Эбелтофт. Придумать такое мог только злодей с опытной фантазией — стык двух систем ветров и волнения: местной от ледника Конгсвеген (нам в корму) и обшей с океана от входа в Конгс-фьорд, в левый борт...

И мы угодили в самое пекло, а волна с океана крепчала, барашков становилось все больше, и волны все чаще скрывали от нас горизонт. А тут еще стало кончаться горючее в бачке, и пришлось заправляться на ходу, а это было непросто.

Нам ничего не оставалось, как развернуться по волне и уходить к леднику 14 июля. Разумеется, картами в той обстановке пользоваться было невозможно, все внимание уходило на управление шлюпкой и выручала хорошая проработка маршрута, позволявшая держать в памяти нужную информацию. Подходящую лагуну у левого, южного, участка фронта ледника 14 июля я отметил про себя на всякий случай, и он теперь наступил.

Определенно в нашем положении следовало рискнуть пройти перед фронтом этого знаменитого ледника. При входе в Кросс-фьорд мы получили наглядное представление о том, что происходило сейчас в море. Из бухты Эбелтофт только что вышел наш знакомый «Сигналхорн», но смотреть на него было страшновато — полубак, укутанный в пенные буруны, практически не выходил из воды.

В бухту перед ледником 14 июля мы влетели полным ходом и застопорили мотор прямо перед фронтом ледника — такое можно было сделать только со страху. Мы просто сидели и смотрели на море и на солнце, измученные и опустошенные, измотанные до предела. На сколько нас хватит при таких приключениях?.. Наши невеселые размышления прервало падение небольшой глыбы у фронта ледника, через минуту полуметровая волна выплеснулась на косу, изрядно встряхнув нашу шлюпку. Мы тут же ушли за косу, кое-как поставили палатку и словно провалились в забытье под грохот айсбергов. Но вскоре произошло нечто необыкновенное. Особо мощный грохот обвала сменился отдаленным гулом, нараставшим с каждым мгновением и напоминавшим приближение тяжелого поезда. Полусонные, наполовину высунувшись из палатке, мы увидели, как с натужным ревом вдоль косы неслась высоченная, рыжая от песка волна, вздымая пышный белопенный гребень. Но коса надежно защищала нас, и уже никакие обвалы айсбергов не смогли выгнать нас из спальных мешков.