Семь экспедиций на Шпицберген

Пока мы, по сути дела, повторяем наблюдения X. В. Альмана.

После бурения — в лагере распростертые тела на гальке в самых живописных позах. Когда я наступил на одно из них (сил поднять ноги повыше не оставалось), тело пострадавшего не реагировало! Реагировал Володя Михалев, прохрипевший сквозь распухшие от солнечного ожога губы: «Какие люди...»

Весна подступала к нашему леднику одновременно осторожно и неотвратимо. Потемнели окрестные горы — подтаял снежок. У больших камней на леднике появилась талая вода. В Билле-фьорде взламывается припай и появляются разводья. На леднике солнце жарит вовсю — отраженные снегом солнечные лучи обожгли наши лица, у многих распухли губы и носы, некоторые жалуются на глаза. Лицо нашего научного руководителя Л. С. Троицкого напоминает кровавый бифштекс. Нелегко дается нам этот ледник. Поэтому, что бы мы ни сделали, нам это представляется успехом. Первый такой успех ощутили мы, когда, производя снегосъемку, поднялись вверх по леднику и немного не дошли до нунатаков Эккокнаусан (Эккокнаусан, по-норвежски,— «Эхо скал») [3] .

3

Нунатак — скала, окруженная со всех сторон ледником, возвышающаяся над ледником.

Методика снегомерных съемок предельно проста. Через сто метров, отмеряемых шнуром, втыкаем в снег тонкий щуп, определяя границу с фирном, горизонтом прошлогоднего таяния, затем снимаем отсчет по глубине. Через каждый километр отрываем шурф и производим послойное измерение плотности, что позволяет нам подсчитать водозапас.

Завершился первый этап работ «привязкой» фронта ледника, которую вдвоем с В. И. Михалевым мы провели прямо с припая. За время пребывания в лагере мы убедились, что ледник Норденшельда не дает крупных айсбергов. Об этом же свидетельствовали многочисленные лежки нерпы в непосредственной близости от фронта ледника. И все же, разбивая базис или ловя ориентиры в визир буссоли, я невольно вслушивался в потрескивание ледника и шорох осыпающихся ледяных обломков. Лишь раза два в воду свалились сравнительно небольшие глыбы, не представлявшие опасности.

Промер глубин, показавший колебания в пределах от шестнадцати до восьмидесяти двух метров, свидетельствовал о сложном характере морского дна вблизи ледникового фронта, который, судя по нашим наблюдениям, с 1949 года отступил на несколько метров.

Жалко оставлять обжитой лагерь. Не только мы с ним сжились, но, кажется, и окружающая фауна. Жирный лахтак (тюлень Erignathus barbatus), облюбовавший местечко в метрах двухстах от лагеря, так и не ушел от своей лунки, с интересом знакомясь с нашей лагерной жизнью. Огромный бургомистр (чайка Larus hyperboreus) спокойно шлялся вокруг палаток, стоило собраться нам на очередной перекус у костра. На совести этой прожорливой пташки немало наших пропаж, включая килограммовый кус корейки. Однажды она даже продегустировала содержимое нашей кастрюли.

Итак, первый этап завершен. Захватив лишь самое необходимое, мы 18 июня вернулись прежним путем в Пирамиду. Местное население с уважением и сочувствием смотрело на наши обгоревшие физиономии.

Наконец в Пирамиде собрались все, и подготовка к высадке на ледник закипела. Груда добра, которую мы собирались переправить на ледниковое плато Ломоносова, грозила, кажется, превзойти размерами пирамиду Хеопса.

Тогда мы еще не имели опыта работы с вертолетчиками в условиях Шпицбергена, отсюда и недоразумение.

23 июня мы сообщили вертолетчикам: дескать, погода неустойчивая, вылет на время отложите... Я уже начал было обдумывать маршрут по ближайшим ледникам, чтобы не терять времени, как вдруг окрестности огласил рев моторов. К месту посадки вертолетов мы примчались все, и тут командир вертолетчиков в довольно энергичных выражениях изложил свое мнение по поводу нашего погодного прогноза. Нам стало ясно, что понимание вертолетчиками «летной» и «нелетной» погоды в арктических условиях существенно отличается от нашего...

Грузились в бешеном темпе, и вскоре первая машина, размахивая винтами, словно сорвавшаяся с места мельница, умчалась к леднику Норденшельда. Я сделал было попытку улететь на ней, но меня удержало на месте руководящее указание.

Когда спустя час машина вернулась, а с ней и один из наших товарищей, его лицо имело самое озадаченное выражение. Сели, да не туда!.. Теперь уже никто не мог меня остановить, а механик даже вежливо подсадил на лестницу-стремянку позади пилотской кабины. Загремел мотор, и мы в воздухе. Вот уже и фронт ледника Норденшельда, вкось и вкривь перебитый множеством трещин, а слева и справа проплывают вершины, ставшие такими привычными за время пребывания в бухте Адольфа. Ориентиров было больше чем достаточно, а видимость не могла быть лучше. Я попросил пилотов пройти над центральным нунатаком Эккокнаусана курсом на восток, и, когда, судя по скорости, мы пролетели шесть километров, на ледораздел ледникового плато Ломоносова полетела дымовая шашка. Для меня это был первый шаг в карьере самодеятельного штурмана-визуальщика, а для пилотов — первая посадка на ледники архипелага.

Машина, оставив груду разбросанного имущества, улетела, и я остался один наедине со Шпицбергеном. К счастью, недолго, потому что второй вертолет появился довольно скоро, и я мог вздохнуть с облегчением... Дальше все шло хорошо: с каждой очередной машиной росло количество доставленного имущества, резко увеличилось «народонаселение» плато, становилось даже излишне шумно. Пожалуй, такого количества людей ледниковое плато Ломоносова не видело с 1901 года, когда сюда добрались русские геодезисты под руководством Ф. Н. Чернышева, выполнявшие измерения дуги меридиана. (Они-то и присвоили ледниковому плато имя российского гения.) Мы были их преемниками в изучении архипелага, и это ко многому обязывало.

Мы оставались впятером до 30 июня, и за это время ледниковое плато Ломоносова приобрело вполне цивилизованный вид. Его ледораздел оседлали две палатки — круглый каркасный КАПШ (каркасная арктическая палатка Шапошникова) и обычная двускатная из легкого брезента. Последняя предназначалась под продукты и другие деликатные вещи, требовавшие укрытия от непогоды, но была на неделю оккупирована маршрутниками — Троицким и автором этих строк. Персонал стационара (три человека) устроился в КАПШе, где даже после установки печки, отапливавшейся пирамидским углем, вполне хватило места для троих. Убранство руководящих апартаментов дополняла рация. В стороне от КАПШа вскоре возникли очертания метеобудки в окружении осадкомера, актинометрической стрелы, градиентной мачты и целого леса реек. Слава Маркин развернул свое хозяйство для познания климата ледников. Это место я старался посещать пореже, невзначай можно было угодить в свежеотрытый шурф или наступить на хрупкий термометр.

С высоты тысячи ста метров над уровнем моря на востоке в солнечной дымке отчетливо прорисовывалась плоская глыба острова Баренца со светлым язычком ледника Дуквиц. По прямой до него было всего восемьдесят километров — увы, пока недоступных. Ледниковая поверхность в том направлении снижалась настолько круто, что интереснейший ледник Негри, в истоках которого находился наш лагерь, нельзя было увидеть. Ограничивала обзор к востоку и горная цепь меридионального направления с гребнем почти на уровне нашего ледораздела. Она была сложена цветными породами, радовавшими глаз при солнечном освещении: гора Сванберг густо-синяя, а горы Рогачева темно-красные, почти вишневые. На западе, откуда мы прибыли, отчетливо просматриваются верховья Билле-фьорда и гора Пирамида над одноименным поселком.

Нам предстояло побывать в этих местах, чтобы «сомкнуть» наши наблюдения с теми, что уже выполнены у фронта ледника Норденшельда. С плато красавцы - нунатаки Ферьер и Терьер на задворках этого ледника гляделись не столь величественно и воспринимались как рядовые ориентиры. Еще одна существенная деталь — ледораздел ледникового плато Ломоносова является одновременно и главным водоразделом Западного Шпицбергена. Поэтому и выходило, что Славина метеоплощадка располагалась в бассейне Баренцева моря, а место для бытового мусора и отходов — уже в бассейне Гренландского.

За неделю мы преуспели во многом. Не только начали метеонаблюдения, но и сумели выполнить снегосъемку до истоков Негри, то есть до высоты пятисот метров. Здесь мы уперлись в зону трещин и пришлось отступить, ограничив маршрут одиннадцатью километрами.

А жаль было все-таки отступать. Тут нам представилось нечто интересное: местность понижается, а количество снега меняется мало, хотя привычнее было бы видеть иную картину — чем ниже, тем снега больше.

Чем это объяснить? Что это — случайность, сезонный сюрприз природы или же здесь проявилась какая-то, пока нам неведомая закономерность?