Семь фантастических историй

И тут я увидел огонек на дороге, освещавший две плачевные, спотыкающиеся фигуры. То Пилот, продрогший, измученный восхождением, и повисший на нем барон ковыляли под луной по кремнистой дороге. Потом уж узнал я, что швед при падении растянул себе ногу, что Пилот, нагнав его, поднял и помог передвигаться. Барон отослал Пилота назад, отцепить единственный фонарь, еще не погаснувший на карете Олаллы, и его-то несли они сейчас со многими трудами, оба совершенно закоченев.

К несчастью моему, они остановились собраться с силами для продолжения пути и поставили свой фонарь на землю как раз возле нашего укрытия. Пилот нас не видел, он никогда ничего не видел вокруг. Но у барона, даже и охромевшего и страдавшего от воли, глаза были остры, как у рыси. Он рванулся к нам, волоча за собою Пилота. При виде них я встал, подумав, что, быть может, и неплохо, что они здесь. Они мне помогут доставить в монастырь Олаллу.

Не думаю, что барону уж очень хотелось снова отведать моего кулака. Но он кипел против меня злобою. Его вообще нелегко было вызвать на борьбу с тем, кого не превосходил он силою, но, кажется, он рассчитывал на поддержку Пилота. Он, верно, описал ему нашу схватку, выставив меня либо безумцем, либо напившимся до положения риз.

— Эге! — крикнул он. — Состязание закончилось, и победил англичанин. И тотчас использовал свое преимущество, несмотря на десятиградусный мороз. И зачем расписывали мы ему здешние прелести? До сих пор он привык обходиться своими соотечественницами, вот голова у него и закружилась. Дай-ка и мы глянем на даму, Фриц.

Будто две большие зловещие птицы на нас надвигались. Пилот повернул фонарь так, что свет упал на Олаллу. Она поднялась и стояла со мною рядом, но уже не опиралась на мое плечо.

Барон уставился на нее. Уставился на нее и Пилот.

— А-а, так это вы, святая Розальба, — сказал первый, — сделали небольшой привал на полпути к небесам? Желаю вам удачи на новом, более приятном поприще!

Я заметил, что при этих словах Олалла с трудом удерживалась от смеха. Стоило ей только глянуть на шведа, и она готова была прыснуть. Но она была очень бледна и с каждым мгновением делалась все бледнее.

Тут Пилот, который держал фонарь и как будто был им ослеплен, приблизился и заглянул ей в лицо.

Мадам Лола! — крикнул он. — Вы ли это?

Нет, это не я, — сказала она. — Вы ошибаетесь.

Пилот пришел в неистовство от ее ответа. Он стал рвать на себе волосы, и я испугался, как бы он сейчас, на наших глазах, не лишился рассудка.

Не надо меня дурачить! — взмолился он. — Скажите мне, кто вы?

Имя мое ничего вам не скажет, — отвечала она. — Я вас не знаю.

Я понимаю, вы сердитесь, — крикнул он, — на то, что я выболтал нашу историю, но я же не знал, что делать. Мне так худо, мадам Лола. Скажите же, кто вы!

При свете фонаря я разглядел, что одежда Олаллы залубенела и блестит от намерзшего снега, что в снегу и ее башмаки. Но я не старался ее увести, я стоял и слушал.

Вдруг Пилот бухнулся перед ней на колени, прямо в снег.

— Мадам Лола! — крикнул он. — Спасите меня! Вы одна в целом свете можете меня спасти. Те недели в Люцерне были единственным счастьем в моей жизни. И мне же предстояли такие великие дела! Я совершенно все их перезабыл. Скажите, кто вы!

Он уронил фонарь, барон подхватил его и высоко поднял. Кажется, он досадовал на слабость своего товарища.

— Это мадам Розальба, — крикнул он, — elle se moque des gens! [115] Но ей больше не удастся морочить Арвида Гильденстерна. У этой святой на спине маленькая темная родинка. Сейчас мы посмотрим, на месте ли она, и живо рассудим, кто стоит перед нами.

И снова я увидел, что Олалла, глядя на него, едва удерживается от смеха. Но с Пилотом она заговорила ласково.

115

Она издевается над людьми (фр.).

— Если вы я вас знала, — сказала она, — я не стала бы вас огорчать. Я, напротив, старалась бы вам угодить. Но я вас не знаю. А теперь пустите меня.

Она медленно поворотилась ко мне и посмотрела на меня, уверенная, что я ее защищу. Десять минут назад я бы и защищал ее перед целым светом, но, Боже, как скоро мы портимся в дурном обществе! Послушав, как те двое говорили о своем близком с нею знакомстве, я, который настолько был к ней ближе, чем к ним, я повернулся к ней.

— Скажите им! — крикнул я, глядя ей в лицо. — Скажите, кто вы!

Она осияла меня темным взором, потом отвернулась и посмотрела на луну. Ее всю пронизала дрожь.

Мы разрешим загадку, — крикнул барон, — когда заполучим вашего старого еврея. Похоже, что у него ключ от сундука с вашими маскарадными костюмами!

О ком вы? — спросила с легким смешком Олалла. — Тут нет никакого еврея.

Но очень скоро, — сказал барон, — мы все вместе сойдемся в монастыре.

Она не отвечала, стояла как статуя, и ее молчание мне показалось непереносимым.

— Я прогоню этих двоих, — сказал я ей. — Но хоть сейчас-то скажи мне правду. кто ты?

Она не повернулась, нет, и она не посмотрела на меня, но в следующее мгновенье она сделала то, чего я всегда боялся, — она распростерла крылья и улетела. Под велой круглою луной одним крупным жестом она бросилась прочь от нас всех, и ветер ее подхватил и раскинул ее одежды. Я уж говорил, что, когда она бежала от меня в гору, она напоминала большую птицу, которая в разбеге ловит крыльями ветер, перед тем как взлететь. Сейчас она тоже была как ласточка, подлетевшая к карнизу или обрыву и черпающая крыльями воздух. Была секунда, когда казалось, что ее подхватило и понесло. И вот она, собрав силы, метнулась через дорогу и с развегу бросилась в пропасть.

Я и попытаться не успел ее остановить. Я хотел кинуться за нею следом. Но, добежав до края, я увидел, что она провалилась неглубоко, осталась на выступе футах в двадцати под нами. В смутном свете луны я, кажется, разглядел, что она лежит лицом вниз, вея скрытая черным плащом.

Пилот стоял рядом со мною и плакал. Мы все трое час целый трудились, вытаскивая ее. При свете фонаря мы разодрали наши плащи и связали из лоскутьев веревки. Покончив с этой работой, мы свесили фонарь над пропастью. К несчастью, в фонаре догорела свеча и вдруг он погас, и к тому же снова повалил снег.

Сначала, когда они спустили меня, я не мог нащупать ногами уступ и повис над пропастью, но наконец я нашел опору и дотронулся до Олаллы. Голова ее откинулась, когда я ее приподнял, как головка увядшего цветка, но она была теплая. Я укрепил было вокруг нее веревку, но из этой затеи ничего не вышло. Когда ее потянули наверх, тело страшно колотилось о камни. Я крикнул тем, наверху, чтобы ее отпустили, и взял ее на руки. Уступ, на котором я стоял, был узкий, ноги мои вязли в глубоком снегу. Двигаться было трудно. Внизу зиял провал, я чуть не отчаялся. И я думал о том, отчего мой вопрос толкнул ее на смерть под этой белой луной.