Семь крестиков в записной книжке инспектора Лекера
Шрифт:
"Завтра утром тебя будет ждать сюрприз".
Это мог быть только обещанный приемник, а Биб отлично знал, сколько он стоит.
Известно ли ему было в тот вечер, что у отца ни гроша за душой?
Человек уходил вроде бы на работу, а никакой работы нет.
Пытался ли мальчуган уснуть? Напротив его окна по другую сторону двора высилась огромная стена с освещенными проемами окон, - там текла чужая, пестрая жизнь.
Кто знает, может быть, облокотившись на подоконник, он хотел заглянуть в эти окна?
Отец, у которого не было денег, собирался купить ему приемник.
Комиссар
– Более чем вероятно, что он видел вас у старухи.
– Скорее всего.
– Постараюсь сейчас проверить одну деталь. Вы живете на третьем этаже, а она на первом. Вполне возможно, из ваших окон видна только часть комнаты.
– Совершенно верно.
– Ваш сын мог видеть, как вы оттуда выходили?
– Нет! Дверь находится в глубине комнаты.
– Вы подходили к окну?
– Я присел на подоконник.
– Весьма важная деталь. Скажите, окно было открыто?
– Да. Помню, мне сильно дуло в спину. Теща всегда спала с открытым окном, зимой и летом. Она из деревни. Первое время после нашей женитьбы она жила вместе с нами.
Комиссар повернулся к человеку, сидевшему у телефонного коммутатора.
– Вы об этом подумали, Лекер?
– Об узорах на окне? Я думаю об этом с самого утра. Если окно было открыто, разница между температурой в комнате и на улице была бы не столь уж велика, чтобы на окнах мог образоваться лед.
Сигнал. Вилка вставлена в гнездо.
– Да... Как вы сказали? Мальчишка?..
Все застыли в напряжении, не спуская глаз с Лекера.
– Да... Да... Как? Бросьте на поиски всех мотоциклистов... Пусть обыщут весь квартал. Я занимаюсь вокзалом. Сколько прошло времени с тех пор? Полчаса? Он не мог раньше предупредить?
И, не теряя времени на объяснения, Лекер переставил вилку в другое гнездо.
– Северный вокзал? Кто у аппарата? Это ты, Ламбер? Слушай, очень срочное дело...
Тщательно обыщите весь вокзал. Наблюдайте за всеми помещениями и путями. Опроси всех служащих, не видели ли они мальчишку лет десяти. Он должен быть где-нибудь возле касс или в другом месте. Что ты говоришь? В сопровождении полицейского?..
Неважно... Очень возможно... Прошу тебя, поторопись. Держи меня в курсе. Ну конечно, задержать его...
– В сопровождении полицейского?
– повторил, ничего не понимая, его брат.
– Все может быть. Возможно, это и не он, но если он, то мы на полчаса запоздали... Сообщение лавочника с улицы Мобеж, что рядом с Северным вокзалом.
Он торгует прямо на улице... Видел, как какой-то мальчишка схватил с прилавка два апельсина и удрал. Он не побежал за ним вдогонку. Значительно позже, когда поблизости проходил полицейский, он для очистки совести рассказал ему о происшествии.
– У вашего сына были с собой деньги?
– спросил комиссар.
– Нет? Ни су? У него не было копилки?
– Была. Но я взял оттуда то немногое, что там было, - под тем предлогом, что не хочу менять крупные купюры...
Какое значение обретали теперь все эти детали!
– Как вы считаете, не лучше ли будет, если я сам отправлюсь сейчас на вокзал?
– Думаю, что это бесполезно, а здесь
вы нам можете понадобиться.Они были как бы узниками этой комнаты, в плену у большой настенной карты города, на которой то и дело загорались лампочки, в плену у телефонного коммутатора, связывавшего их со всеми концами Парижа. Что бы ни случилось, именно здесь все будет известно в первую очередь. Комиссар отлично понимал это и потому не торопился вернуться в свой кабинет на Набережной Орфевр. Наконец он снял с себя тяжелое пальто, будто решившись окончательно остаться в префектуре.
– Значит, он не мог сесть ни в метро, ни в автобус. В кафе он тоже не мог зайти, не мог позвонить из автомата... С шести утра он ничего не ел.
– Так где же он? Что он делает?
– воскликнул отец, которого вновь охватила тревога.
– И почему он просил меня приехать на Аустерлицкий вокзал?
– Вероятно, для того, чтобы вы могли бежать, - вполголоса сказал Сайяр.
– Бежать? Мне?
– Послушайте, друг мой...
Минутами комиссар забывал, что имеет дело с братом инспектора Лекера, и говорил с ним как с "клиентом".
– Мальчишка знает, что вы без работы, что у вас в кармане ни гроша, а между тем вы посулили ему роскошное рождество.
– Наша мать тоже отказывала себе во всем целыми месяцами, только бы справить нам праздник...
– Я же вас ни в чем не упрекаю. Я просто констатирую факт. Он облокачивается на подоконник и видит вас у старой ведьмы, дающей деньги под проценты. Что он мог подумать?
– Понимаю.
– Он говорит себе, что вы пошли взять у нее в долг. Ладно. Он растроган, а может быть, огорчен - этого я не знаю. Укладывается снова в постель, засыпает.
– Вы думаете?
– - Мне кажется, так оно и было. Если бы он обнаружил в половине десятого то, что увидел в шесть утра, он бы не оставался спокойно в своей комнате.
– Понимаю.
– Итак, он засыпает. Может быть, он больше думает о приемнике, который вы ему пообещали, чем о вашей попытке раздобыть деньги. Вы ведь и то пошли в кино?
Верно? Спит он беспокойно, как все дети в ночь под рождество. Просыпается раньше обычного, когда на дворе еще темно, и первое, что он видит, - мороз разрисовал окна узорами. Не забывайте, это первый раз за зиму. Ему захотелось ими полюбоваться, потрогать...
У другого Лекера, того, что сидел у коммутатора, того, что ставил крестики в своей записной книжке, на лице промелькнула улыбка: оказывается, грузный комиссар совсем не так уж далек от воспоминаний детства, как можно было предположить...
– Он поскреб ногтем...
– Как сегодня утром Бигуэ, - вставил Андрэ Лекер.
– Если понадобится, мы сумеем установить правильность моего предположения путем полицейской экспертизы, ибо там, где лед растаял, можно без труда обнаружить отпечатки пальцев на стекле. И что же сразу поражает ребенка? Во всем квартале темно, освещено лишь одно окно, окно той комнаты, в которой он в последний раз видел своего отца. Я все эти детали проверю. Однако готов поспорить, что он увидел лежащее тело, если не все тело, то часть. Может быть, только ноги. А так как комната была освещена, этого было вполне достаточно.