Семь кругов яда
Шрифт:
Я прошла по коридору, кивнула охране, которая сурово проводилп меня взглядами, взяла факел и стала спускаться вниз, откуда носили коробки с продукцией, звеня флаконами. Я вышла в коридор, где никого не было, подсвечивая себе факелом. Так, здесь у нас что за дверь? Ой! Какая-то оружейная! Помещение маленькое, неудобное. Да и сыровато как-то …
А здесь у нас что? Здесь у нас кладовка. Не нравится мне эта дверь, хлипкая какая-то. Да и по размерам она не впечатляет. А это что за старая дверь с засовом и решеткой?
– Ой! – взвизгнула я, чувствуя, как по ноге пробежало
Факел упал на пол, пока я брезгливо жалась к стене.
– Кто здесь?
– послышался слабый мужской голос где-то рядом. – Кто здесь? Откликнитесь… Я прошу вас… Умоляю… Освободите меня… Я ни в чем не виноват…
Я прислушалась, поглядывая по сторонам, поднимая факел, который коптил пол.
Разговоры с политзаключенными как – то не входили в мои должностные обязанности, к тому же я не собираюсь издавать сборник душещипательных историй «Как я докатился до такой жизни».
Было, конечно, ощущение, что это какой-то новичок случайно заблудился в дебрях нашего обучения, как я когда-то среди присланного мне видео-мусора, в котором мне наперебой рассказывали о пользе массовой рассылки.
– Спасите меня, - голос был слабым и безжизненным. – Я прошу вас…
Я внимательно посмотрела себе на грудь, не помня, чтобы там красовалась большая буква «С». Лигу справедливости, в которую входили Отвага и Слабоумие, я обычно не стремилась. Меня подмывало задать стандартный предсмертный вопрос: «Кто здесь?», дабы перед неприятностями узнать много чего интересного и познавательного.
– Умоляю… - прошептал голос, теряясь в глубинах туннеля. Он показался мне смутно знакомым. Я усиленно пыталась вспомнить, где же его слышала…
– Цветочек! – ко мне потянулась исхудавшая рука. – Это ты?
На меня сквозь прутья смотрела мужская версия Йети, заросший, исхудавший мужчина тянул ко мне все конечности.
– Это же я… Проектор… - послышался голос, заставивший меня вздрогнуть.
– Ты? – удивилась я, осматриваясь по сторонам и поднося факел к решетке.
– Я, цветочек, - проскулил узник. – Когда ты попросила Эврарда меня не убивать, он засунул меня сюда… Подыхать…
– Нет, ну давай начнем с того, что ты бросил меня в беде, - заметила я, стараясь не смотреть на тощую руку, протянутую ко мне с мольбой о помощи.
– Да, я испугался… - опустил лохматую голову узник. – Мне так неловко… Просто раньше я … У меня с этими ребятами были свои счеты… И … Ну меня бы… Цветочек… Выпусти меня…
На меня смотрели знакомые глаза, жалобно-жалобно.
– Эврард, хоть и пообещал тебе, что не станет меня трогать, но я здесь скоро сдохну… - простонал Проектор, сжимая руками прутья своей клетки. – Тут стоит печать, которая запрещает мне колдовать… Если ты сумеешь ее разрушить, я смогу снова применить магию и освободиться…
Совесть кольнула меня острой иголкой, при виде такого безобразия. Чувство жалости выступило из кровоточащей раны, понимая, что передо мной нищий, ободранный мальчишка, который однажды просто струсил. Да, струсил и сбежал. Нет, я, разумеется, это – последний человек, с которым я бы согласилась пойти в разведку, ну разве
что, если в нужный момент представится возможность крикнуть: «Это все он!».– Прости меня… - простонал горе-маг. – Я не хочу умирать, цветочек… Я всю жизнь жил в нищете, всю жизнь мучился… Но я не хочу заканчивать жизнь в этой камере с крысами…
Снова жалость кольнула меня, пока я оглядывалась по сторонам. Он - действительно молодой и трусливый парень… И я, конечно, не адвокат дьявола, но считаю, что проступок как-то слишком жалок для такого сурового наказания.
– Где печать?
– выдохнула я, прислушиваясь к шагам в коридоре. – Как ее стереть?
– На двери… Я не могу до нее дотянуться… - прошептал, задыхаясь от счастья, Проектор. – Прошу тебя, цветочек… Я не хочу умирать…
– Помолчи, - прошептала я, засовывая ему руку в факел. – Держи крепко… Сейчас попробую стереть…
Свет дрожал, пока я пыталась стереть печать, но она не стиралась.
– Сейчас, одну минуту, - прошептала я, чувствуя, как мне машут рукой все отважные и слабоумные, пока совесть утирает скупую слезу. – Я попробую одну вещь…
Я метнулась в сторону своих покоев, воровато оглядываясь на предмет хвоста и рогов. Взяв со стола пробник с одной гадостью, которая умела стирать не только макияж, но и черты лица, я бросилась обратно. Бабочки не было, так что …
– Что это? – прошептал Проектор, сжимая в ослабевшей руке факел.
– Новая продукция. Предположительно - лосьон для лица, - фыркнула я, осторожно выливая белую дрянь на печать. Печать стала загораться, чтобы запениться, потускнеть и меркнуть. – Все! Ты свободен!
– Спасибо тебе! – простонал Проектор, открывая дверь и глядя на меня блестящими в свете факела глазами. – Поверь мне, я буду до конца жизни тебе благодарен… Я спрячусь, мне никто не найдет… Я даже высовываться не буду… Да оно мне и не надо… Поверь, ты даже обо мне не услышишь… Я не скажу, что это ты меня освободила… Никогда и никому… Не выдам…
– Хорошо - хорошо, - прошептала я, опасливо поглядывая в конец коридора. – Давай быстрее… Хватит благодарностей… Шустрее, шустрее…
– Я тебе так благодарен, что словами не передать, - по щеке Проектора текла слеза. – Я не выдам тебя, цветочек… Даже под пытками…
– Все, дуй отсюда! – прошипела я, отмахиваясь от попыток обнять меня.
Проектор вздохнул и исчез, оставив меня наедине с открытой дверью темницы и дрожащим пламенем факела. Я прикрыла дверь, стерла реагент и сделала вид, что так оно и было.
Было темно, Эврард был занят. Шли шестые сутки его бессонницы. Медведь-шатун, разбуженный среди зимы, уже слегка побаивался подходить к Эврарду. По уверениям старожилов и «старовыжилов» еще через сутки в окрестностях даже птицы разучатся петь, а ближайшая стая волков, которая иногда подвывает в тишине ночи, будет делать это тихо-тихо… Шепотом… Собрались стаей, пошептали на луну под фонограмму и разошлись. Как уверял Рыло, скорбно опустив глаза и вспоминая падших товарищей, на десятые сутки дракон будет вынужден вежливо просить воздушный коридор, дабы не потревожить рабочий процесс.