Семь кругов яда

– Все-е-е, я надума-а-ал! Я уми-и-ираю оконча-а-ательно и бесповоротно! – тяжело вздохнул Эврард, закрывая глаза. – Ка-а-ак хорошо, что есть кому приня-я-ять мой после-е-едний вздо-о-ох… 

В этот момент он прижал меня к дивану и поцеловал. Я не верю. Нет, я не верю… Это мне снится… Я осознаю, что это происходит, но проще списать ощущения на горячечный бред. Кто угодно, но не он. Но я чувствую чужие губы, которые нежно прикасаются к моим, чтобы подразнить меня. И в тот момент, когда я чуть-чуть подаюсь вперед, меня целуют, заставляя мучительно задыхаться и умирать. Я не помню, когда я в последний раз так целовалась. Я не помню, чтобы я вообще когда-нибудь так целовалась. Не могу понять, что моя рука делает на его щеке, почему сердце разрывается на целую вселенную, наполняя теплотой взрыва мою душу. 

Сколько нежности мне хочется вложить в поцелуй, но я чувствую себя неумелой девочкой, пытаясь забыть обо всем и помнить о главном. 

– Не надо, - шепчу я, пытаясь положить свои пальцы на чужие губы. – Я прошу тебя… Не надо… 

Как будто яд разливается по всему телу, как будто я глотнула смертельную дозу и дни мои сочтены. Он действительно ядовит… Ядовит… Особенно рука, которая без экскурсовода разгуливает по моим личным достопримечательностям! Я отвела его руку, как бы намекая, что раненым рекомендован покой. И если кто-то не успокоиться, то быстро упокоится! 

В ответ на моей щеке запечатлели самый целомудренный из всех целомудренных поцелуев. 

– Ну все-е-е, все-е-е, - заметил Эврард так, словно ничего не произошло. – Не надо-о-о так не-е-ервничать… А то разневрнича-а-алась тут… Я даже умира-а-ать переду-у-умал… 

Я смотрела на него и не могла понять, что мне хочется больше просто задушить его, или сделать это не-е-ежно. 

– Я ре-е-ешил тебя наказа-а-ать, - гаденько улыбнулся Эврард. – За то, что не дала-а-а…

Я подняла брови, склоняясь к первому варианту с обычным удушением.

– … мне умере-е-еть споко-о-ойно, - закончил после тревожной паузы Эврард. – За это ты бу-у-удешь спа-а-ать со мно-о-ой… Про-о-осто спа-а-ать, просто ря-я-ядышком… Охраня-я-ять меня… 

– Слушай, а ты не подумал, как это будет выглядеть со стороны? Что подумают люди? – мои глаза округлились.

– Я за-а-автра скажу, что я пина-а-аюсь, а ты храпи-и-ишь, - на меня посмотрели кротко-кротко. – Чтобы им было над чем поду-у-умать. А пока они реша-а-ают, кого жале-е-еть, а кого не-е-ет, ты бу-у-удешь ночева-а-ать зде-е-есь.

**

Утро встретило меня солнечными лучами добра и одеялом, которое заботливо прикрывало мое сонное, развалившееся на диване тело. Есть маленькая разница между чувствами и порывом. Вопрос «Где я?», рожденный сонными полушариями, свидетельствует о порыве. Вопрос «Где он?» - о чувствах. Самый бессовестный на свете цветочек был одет и завернут в одеяло, пытаясь понять, где его Гла-а-авная Пробле-е-ема. «С проблемой нужно переспать!», - снова намекала на неиспользованную возможность строгая бабушка. Мне кажется, что бабушка мне что-то не договаривала. 

Я поднялась, зевнула и увидела то, что скрасит мне воспоминаниями самый тусклый и мрачный день. За столом сидел Эврард, а на голове у него … ша-а-апочка. Цвет и вид шапочки вызывал у меня много вопросов к изготовителю. Я бы сказала больше, я бы безошибочно узнала автора этого шедевра в толпе. Отсутствие глаз и руки из попы – в любом случае привлекают к себе некоторое внимание. Это порождение дизайнерской фантазии было ядовито – зеленой, прямо в тон глаз. С одной стороны она была похожа на тюбетейку, а с другой стороны придавала обладателю некий издевательский шарм. 

– А у тебя-я-я такой не-е-е-ет, - заметил Эврард, снимая свою шапочку и снова надевая на голову. – А где-е-е ее взять – не скажу-у-у… Это – моя люби-и-имая ша-а-апочка. Цветочек отказа-а-алась мне связать ша-а-апочку, поэтому ее свя-я-я-язала друга-а-ая…

– Нет, ревновать к фабрике «Красная Шапочка», которая выпускает зеленые тюбетейки, я как-то не буду. Пусть даже там работают самые красивые чесальщицы-мотальщицы! – усмехнулась я, скидывая одеяло.

– Та-а-ак, мотальщица моих не-е-ервов, - зевнул Эврард. – И чесальщица-а-а оче-е-ень ва-а-ажного у му-у-ужчины места, ты есть бу-у-удешь? 

– Чего? – напряглась я, ужасаясь ночным поползновениями моей руки. – Это что я там чесала у тебя? 

– А ты-ы-ы что? Не по-о-омнишь? – Эврард поднял брови. – Бессты-ы-ыжий цвето-о-очек… Ты у меня чесала со-о-овесть… Всю но-о-очь чесала… Ле-е-ежу я, а ря-я-ядом сопи-и-ит у меня на груди цвето-о-очек, обнима-а-ает меня, как родного… Дове-е-ерчиво обнима-а-ает… И цвето-о-очек не ду-у-умает о том, что пла-а-атье съехало-о-о и обна-а-ажило что-то о-о-очень интере-е-есное. Но цве-е-еточку показалось ма-а-ало, поэтому он пополз вы-ы-ыше… Цве-е-еточек ре-е-ешил штурмовать карье-е-ерную ле-е-естницу во сне. Пла-а-атье было про-о-отив и решило оста-а-аться там, где было… Так что … Как бы это ска-а-азать… 

Я смотрела на него в упор. 

– Таким взглядом отстреливают все живо-о-ое в радиусе пораже-е-ения. Я не люблю слово пораже-е-ение. Так что в ра-а-адиусе побе-е-еды. Я це-е-елую-ю-ю… - продолжал Эврард, сладенько улыбаясь широкой чеширской улыбкой. – Я це-е-елую-ю-ю… 

– Ночь? – подсказала я, понимая, что надо мной бана-а-ально издева-а-аются. 

– При чем здесь но-о-очь? Я говорю, что целу-у-ую, целу-у-ую то, что мне подставили, а цве-е-еточку хоть бы хны… - горестно закончил Эврард, поправляя любимую шапочку. – И тогда я поду-у-умать, что, мо-о-ожет стоит натяну-у-уть? 

– Отличные мысли, - шумно выдохнула я, закатывая глаза. 

– Пла-а-атье! Натянуть на нее пла-а-атье, чтобы она с утра не пережива-а-ала! – скромно закончил Эврард, сложив руки на груди и кротко глядя на меня, мол, фу, какая ты пошлая! Ай-я-яй! - А еще-е-е у меня есть две но-о-овости. Но ты сна-а-ачала пое-е-ешь, ибо так рассказывать совсем не интере-е-есно. Тарелка на сто-о-олике…

– Нет, лучше сразу, а то вдруг отобьют аппетит? – я и сама уже заприметила тарелку. Я уже облизывала ложку, после первой пробы.

– Нас заме-е-етили, - сладко улыбнулся Эврард. Нет, конечно, новость отличная! Еще бы нас не заметить! Мы – молодцы! Мы тут продажи подняли! У нас каждый день приходят новички! И столько людей было на презентации! – Насто-о-олько, что планируют запретить на высо-о-оком государственном у-у-уровне. Я перехвати-и-ил сообще-е-ение.

– И что? – фыркнула я. – Будем работать подпольно! Мне не привыкать! 

Где-то в воображении рисовалась картинка. Темный переулок, случайный прохожий и мрачный тип в длинном плаще, который опасливо озирается по сторонам, а потом крадется за бедолагой, не успевшим домой до заката.