Семь Оттенков Зла

Август ван Ремм поставил свою свечу на стол, после чего сел на диван и указал Хадсону на стул. Грейтхауз сел на предложенное место, положив заплечную сумку на ковер рядом с собой. Он отметил, что в гостиной два окна, но оба закрыты ставнями. Дождь барабанил по ним под аккомпанемент частых громовых раскатов.

— Временами у нас здесь свирепствуют ужасные бури, — заметил ван Ремм. Он открыл маленькую серебряную шкатулку, стоявшую на столе, и извлек оттуда черную сигару. — Курите? — спросил он, предлагая Хадсону угоститься. Когда тот покачал головой, ван Ремм зажег сигару от пламени свечи, выпустил струю дыма в сторону темного дубового потолка и закрыл шкатулку. — Итак, — приглашающе произнес он, — как продвигается ваше исследование, касающееся болотного чудовища?

— Я его так и не встретил. Однако прошло всего два дня.

— Стало быть, вы действительно верите в эту историю?

— Мне платят, чтобы я разобрался в том, во что верят горожане.

Ван Ремм задумчиво кивнул. Он выдохнул облако дыма и понаблюдал, как оно дрейфует по воздуху в сторону Хадсона.

— В таком случае я полагаю, вы останетесь здесь на какое-то время? — спросил он.

— Да.

— И как бы вы отреагировали, если б я заверил вас, что вы зря тратите свое время?

— У меня полно времени, которое я могу потратить на то, за что мне платят.

— Ах! — Ван Ремм расплылся в улыбке. — Настоящий наемник! И, по всей видимости, умный человек. Разумный, как я уже говорил. — Он снова приложился к сигаре и некоторое время молча смотрел на ее горящий кончик. — Гм… сэр, позвольте мне задать вам… довольно деликатный вопрос.

— Спрашивайте.

— Сколько вам заплатили?

— Приличную сумму.

— Вы не назовете мне ее?

— Я бы предпочел, чтобы это осталось между мной, мэром ван Деккером и констеблем Слитом. Вы ведь понимаете, это деловой вопрос и вопрос репутации.

— Я полагаю, — задумчиво протянул ван Ремм, — что вам заплатят… — Он не договорил, так как в комнату вошла его сестра, неся на деревянном подносе два стакана светлого эля. — Ах, а вот и угощение! — провозгласил ван Ремм и вдруг вздрогнул, когда особенно мощный громовой раскат пронзил небо прямо над домом. — Ничего себе! Это было похоже на крик Бога, не так ли?

Леопольда не стала обслуживать мужчин. Она лишь поставила поднос на круглый стол и опустилась на диван рядом с братом. Август потянулся за своим стаканом, и Хадсон поднялся со стула, чтобы взять свой. В этот момент он решил повнимательнее рассмотреть картины, украшавшие стены. Они были довольно мрачными — все до единой.

— Так о чем мы говорили? — спросил Хадсон, сделав глоток превосходного эля (по крайней мере, на его непритязательный вкус), и медленно подошел к ближайшей стене.

— Я задал вам деликатный вопрос, на который не получил ответа. — Август отпил эля и отставил стакан в сторону. — Мистер Грейтхауз, если бы мы с сестрой… удвоили сумму, которую вам предложили за это дело, вы бы подумали о том, чтобы вернуться в Нью-Йорк и забыть, что вам когда-либо говорили обо всем этом?

— Обо всем этом? — переспросил Хадсон.

— О существе, — сказала Леопольда. Ее губы были плотно сжаты и казались тонкими, как нити.

Если до этой минуты интерес Хадсона к делам ван Реммов и не был острым, то вопрос брата и комментарий сестры превратили его в лезвие кинжала. Хадсон не подал виду, а показательно продолжил изучать картины на стене. Похоже, там были изображены голландские пейзажи. Он сделал этот вывод, потому что на двух картинах узнал характерные ветряные мельницы.

— Сперва задам вам не менее деликатный вопрос. Скажите, почему ваш отец построил этот дом так далеко от цивилизации? — спросил он. — И… что с ним стало?

— Он скончался через семь лет после нашего прибытия, — сказал Август. — Мы переселились сюда в 1682 году, а отец умер в 1689 в возрасте пятидесяти девяти лет. Его сердце не выдержало утраты: наша мать отошла в мир иной за несколько лет до того, как мы покинули Амстердам.

— Это был ответ на мой второй вопрос, — кивнул Хадсон. — А что насчет первого?

Послышался отдаленный грохот, намекающий на то, что буря удалялась. Однако следом прозвучал новый раскат над самым домом, а шум дождя усилился.

На этот раз заговорила Леопольда:

— Наш отец жаждал уединения. Неужели это так сложно понять?

Хадсон взглянул на нее и заметил, что она придвинулась чуть ближе к брату. Их плечи почти что соприкасались.

— Желание уединения мне вполне понятно, — ответил Хадсон. — Но не изоляция. Вам двоим, должно быть, было трудно покинуть Амстердам и жить не только в стране, управляемой англичанами, но и в такой глуши. Как выразился господин ван Деккер, это же край мира. К тому же я уверен, что строительство этого дома обошлось вашему отцу в целое состояние, ведь он должен был не только приобрести материалы, но и платить рабочим. А также обеспечить им проживание здесь на весь период работ.

— Леопольд мог себе это позволить, — ответила сестра. Она слегка приподняла свой острый подбородок, ее темные глаза сверкнули. — Он мог бы позволить себе дюжину таких домов. Мы прибыли из Амстердама на собственном корабле.

Леопольд, — отметил про себя Хадсон. Значит, дочь назвали в честь отца. А сына?

— А как звали вашу мать? — поинтересовался он.

— Августина, — ответил Август.

Хадсон кивнул. Он отпил еще эля и продолжил рассматривать небольшую гравюру, заключенную в полированную сосновую раму. Вдали послышался еще один раскат грома… Хотя нет! Теперь Хадсон ясно понимал, что шум доносился не с улицы. Он будто бы исходил из недр дома.

На стене висела еще одна гравюра, изображавшая пушку на колесах. Под ней располагалась небольшая медная табличка с надписью «БРАЙАРТУС».

— Первая пушка нашего прадеда, — тихо сказал Август, заметив интерес гостя. — Отлита в его литейной мастерской примерно в 1548 году. Первая из многих. Пушки семейства ван Ремм помогли Голландии стать великой морской державой, которой она и должна была всегда быть. То был Золотой Век. Нашим пушкам не было равных. Они сделали ту эпоху поистине великой.

Хадсон снова оглянулся на брата и сестру и увидел, что рука Леопольды, скрытая кожаной перчаткой, сжимает бледную руку Августа. Они сидели так близко, что это почти что нарушало приличия.

— Ваша семья, — нахмурился Хадсон, — ковала пушки для франко-голландской войны?

— Сотни, — последовал гордый ответ. — В том, что нас одолели в той войне, виновато не оружие, а бездарное руководство не менее бездарных политиков.

Что-то вновь зашумело в дальней части дома. Это определенно был не гром.