Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

Ещё какое-то время пили и говорили меж собой, освобождённые от власти пения-сказа. Офонас устал. Поднялся и пошёл к выходу из беседки. Весь он, Офонас-Юсуф, был напитан словами прозвучавшими, хундустанскими словами Дарии. Всё его существо, весь он словно бы раздался, опух, переполнился словами... Казалось ему, вот-вот брызнут слова из ушей, изо рта, из всех пор его тела... Он ушёл в каморку, где теперь было его жильё, и там уснул.

А в беседке продолжали пить, есть, говорить, и пели мужские песни. Сильные люди!..

* * *

Следующий день отдыхали от пира. Но после полудня начались сборы. Юсуфу также пришлось вооружиться. Ближе к вечеру сели на коней. Селение казалось вымершим, крестьяне оставались в своих домах и не показывались, не желая, должно быть, сделаться невольной помехой людям Мубарака. Выехали на дорогу. И здесь было пустынно. Должно быть, прошла весть о выезде разбойников, и путники прервали свой путь, расположившись там, где застала их эта весть тревожная.

Мубарак подъехал к Юсуфу, и кони их пошли голова к голове. Юсуф хотел было высказать своё восхищение дивными песнями Дарии-биби, но вдруг понял, что не следует ничего говорить об этом Мубараку. Ведь мелочно было бы благодарить сильного правителя, позволившего тебе, горькому бедняку, полюбоваться своим золотом!..

— Ты знаешь, куда мы сейчас едем? — спросил Мубарак.

Юсуф отвечал, что нет, не знает. Он дивился: отчего Мубарак не спрашивает об отце Дарии-биби, откуда Юсуф знает отца Дарии-биби... Юсуф дивился выдержке Мубарака, понимая, что предводитель разбойников расспросит обо всём, когда вернёт Юсуфу коня, как обещал...

— Мы едем в Лалгандж, — сказал Мубарак. — Я послал гонцов к Лал Сингху с вестью о пленении его супруги с прислужницами. Я обещал отпустить женщин тотчас и проводить их в Лалгандж с почётом, как только он передаст гонцам твоего коня. В ответ Лал Сингх отдал приказ о казни моих посланных. Его палач поспешил, моих людей казнили слишком скоро! А я не прощаю смерти моих людей. И будет моя месть также скорой. Я знаю, предатель Лал Сингх не осмелится вывести своих трусливых воинов навстречу моим всадникам. Должно быть, он запёрся в своём дворце в Лалгандже. Но мы возьмём приступом его гнусное логовище! Его сыновья будут казнены, его жёны и наложницы будут проданы как рабыни. А твой конь будет возвращён тебе. Надеюсь, Лал Сингх приказал обращаться с ним хорошо! — Мубарак усмехнулся...

Юсуф помолчал недолгое время, затем спросил с некоторой робостью:

— Прости меня, мой господин, и я желал бы участвовать в этой битве!..

— А ты хитёр! — Мубарак засмеялся громко.

— Я порою могу быть умным на такой манер, — отвечал Юсуф.

И теперь они засмеялись оба...

Лалгандж представлял собой маленький городок, строения которого расположились вокруг дворца правителя. Дома оказались пусты; жители, узнав о приближении всадников Мубарака, бежали, унеся всё ценное из своего имущества, и нашли убежище в окрестных лесах. Мубарак приказал своим людям не грабить оставленные дома и не поджигать:

— Лалгандж сделается нашим городом! — сказал Мубарак. — Его жители возвратятся и будут платить нам дань. Но дурно для нас, если они будут нас ненавидеть! А дворец гнусного язычника Лал Сингха я отдам вам, братья мои, на разграбление; и каждый из вас возьмёт столько золота, серебра, драгоценных камней и дорогих тканей, сколько сможет увезти! Всех рабов Лал Сингха я также отдаю вам, братья мои!.. Я знаю, вы не станете помехой друг другу!.. Я верю в храбрость и благородство моих воинов!..

И тотчас раздались крики:

— Да живёт наш предводитель Мубарак!

— Да здравствует Мубарак долгие и счастливые годы!

— Да продлит Аллах годы благородного Мубарака!

— Да живёт долгие годы щедрый Мубарак!..

Офонас и прежде, в Твери ещё, разное видывал. И походы воинские, и казни. Но всегда он бывал жалким зрителем или возможной жертвой; всегда боялся за свою жалкую жизнь. Лишь ныне он сделался полноправным участником военного похода. Более того, он — причина этого похода. Ведь ничего бы не произошло, если бы у Юсуфа не отняли коня! А может быть, и произошло бы! Может, конь Гарип — всего лишь повод; а не увёл бы Лал Сингх коня, другое случилось бы для возможности похода... Но и не стоило раздумывать!..

Пехотинцы Лал Сингха окружили дворец, защищая подступы к этому большому строению. Всадники Мубарака разделились. Одни принялись теснить воинов Лал Сингха; другие пробежали назад и уже карабкались на стены.

Если бы пехотинцев было множество, они, без сомнения, сумели бы справиться с всадниками, окружив коней, налетев множеством и убивая коней, стаскивая всадников с седел, работая ножами и не покладая рук. На место одного убитого пехотинца вставали бы десять живых. Но Лал Сингх не имел такого множества пехотинцев. Часть всадников Мубарака вытеснила воинов Лал Сингха от ворот дворца и смяла конной атакой. Наконец воины Мубарака разбили ворота камнями, потому что створки ворот были сделаны из дерева.

— Берите живым Лал Сингха! — кричал Мубарак. — Берите его живым!..

Мубарак совершенно не боялся смерти и направлял своего коня туда, где кипела битва. Юсуф решился следовать за предводителем разбойников. «Храброго сохраняет Бог!» — подумалось. И с изумлением Офонас понял, что подумал хундустанскими словами. Он хотел перекреститься, но рука его не поднималась, и душа отказывалась от движений пальцев и руки, привычных с детства... Юсуф принялся глядеть зорко. Теперь он спокойно примечал воинов Лал Сингха и замахивался саблей. Офонас не владел искусством битвенным, но ему показалось, что одного из людей Лал Сингха ему всё же удалось срубить... А где-то, на самом донышке... памяти?., рассудка?., смутно зародилась мысль: зачем? Зачем он бьётся здесь? Зачем убил человека неведомого вовсе? Неужели только ради коня?.. А если бы ему довелось биться с московитами за тверитян? Офонас понимал: тогда бы и в мысли не вступило въедливое «зачем?»... Отчего так? Оттого, что там, в Твери, он жил с рождения своего и выбирать, какою жизнью жить, не мог; жил как жилось!.. А вот ведь попал Офонас в другой мир, и мысли пришли небывалые, и глядит по-другому... Эх, мысли — погибель для воина!.. Тонкая стрела вонзилась в ногу.

— Коня — прочь от боя! — крикнул Юсуфу Мубарак.

Боль не такая сильная сделалась, но чувствовалось кровотечение. Мубарак ухнул громко, отгоняя Юсуфова коня, и тотчас конь помчался прочь от дворца, унося всадника.

Офонас отъехал на довольное расстояние, понудил коня ехать медленнее. Добрался до ближайшего из глинобитных домов, слез с седла и заковылял к двери. Сел на пороге, оторвал полосу ткани от рубахи и перетянул, перевязал ногу, прежде вытянув стрелу...

«Мубарак победит, — подумал. — Воины Лал Сингха станут разбегаться. А я торчу здесь, на пороге, будто щит, нарочно накреплённый для упражнения в стрельбе!..»

Попытался взобраться на коня, но раненая нога не давала. Огляделся, приметил коновязь и привязал коня. Затем вошёл в дом. Это, может, и неразумно было; ведь внутри мог и оставаться кто-нибудь из жителей, прятаться... Но внутри не оказалось никого, и Офонас уселся на полу, вытянув раненую ногу. Увидел сундук с раскрытой крышкой, на полу глинобитном разбросаны были подле сундука тряпки скомканные — одежда бедная. Офонас прислушивался чутко. Битвенный шум доносился. «Эх! — думал. — Ежели сюда кто заскочит, пропал я навеки...»