Семь рыцарей для принцессы

— Спасибо тебе, — слова были искренними. — Я оказалась слабее, чем хотелось бы.

— Ты девушка, — мягко возразил Герман. Усталость накатила не вовремя, и его немного подташнивало.

— Я будущий солдат, — она как всегда слишком строга к себе. Достала платок и быстро привела лицо в порядок. Герман с улыбкой наблюдал за ее неуверенными попытками поправить прическу и, поднявшись и обойдя ее вокруг, аккуратно вставил за ушко крупную белую ромашку. Завалилась в один из пакетов и потому не помялась.

Лицо Стефании окаменело. Рука метнулась к волосам, но замерла на полпути.

— Идем?

Она медленно кивнула и поднялась на ноги. Ее все еще что-то терзало, но страх и отчаяние легли на дно, до поры до времени. И пусть до самого училища они больше не перекинулись ни словом, эти полчаса в уличном кафе стали настоящей победой Германа.

Герман отсутствовал всего три дня, а его завалили новостями, стоило только пересечь порог комнаты. Берт подсовывал конспекты, которые старательно вел специально для лучшего друга, Рене перебирал последние сплетни, из которых больше всего Германа заинтересовало неожиданное возвращение Ролана. На инициации он не присутствовал, но все заметили на его запястье идентификационный браслет. Впрочем, подписанных документов о его отчислении как раз никто не видел.

До самого вечера Герману не удавалось побыть наедине с собой, однако оставалось еще одно дело, с которым лучше не тянуть.

— Ты куда? — вскинулся Берт. Вроде только что сидел, склонившись над конспектом, как уже большими блестящими глазами следил за тем, как Герман надевает форменный китель и достает из шкафчика что-то, завернутое в ткань. Это таинственное что-то издало подозрительно булькающий звук, ударившись о дверцу, и со своей полки свесился заинтересовавшийся Рене:

— Это что у тебя? Бухло? Откуда? Почему не делишься?

Герман поспешил отмахнуться от назойливого приятеля, сунул сверток под мышку и буквально выскочил за дверь.

Матушка ответственно подошла к сборам любимого сына в дорогу, к тому же урожай как раз поспел. Герману пришлось освободить целую полку под гостинцы, большую часть из которых желательно съесть как можно скорее, чтобы не развоняться на все общежитие. Впрочем, для одного довольно важного, хоть и не самого приятного дела, все это богатство могло сгодиться. Герман привык прислушиваться к советам наставника, поэтому кувшинчик домашнего матушкиного вина припрятал от друзей и собирался преподнести ни кому иному, как Вальтеру Гротту.

Со стороны это, как ни крути, выглядело банальной взяткой, но Арефий вполне уверенно велел это сделать, а он никогда не ошибался.

С наступлением комендантского часа территория училища радовала чувствительного Германа блаженной тишиной, как обычной, слышимой ухом, так и тишиной в эмоциональном плане. Приближалась смена сезонов, и по вечерам становилось немного прохладно. Герман пересек территорию и подошел к общежитию для преподавательского состава. По дороге решимость его несколько поколебалась. Да и само предприятие по примирению с человеком, к которому до сих пор не испытываешь ни капли доверия, отдавало лицемерием.

Перед крыльцом Герман остановился и с плохо скрываемым унынием поглядел на окно третьего этажа. Отчего-то он не сомневался, что это те самые окна. На мгновение даже показалось, что шторка колыхнулась, будто кто-то только что выглядывал на улицу.

Герман решительно поднялся по ступенькам и протянул руку к кнопке оповещения, однако дверь отворилась сама. К ней даже не пришлось прикасаться.

Небольшой чистенький холл имел две лестницы в противоположных сторонах, но Герман недолго колебался. Все-таки память его редко подводила. Миновал два лестничных пролета и на третьем свернул в тускло освещенный коридор. Нужная дверь, как стало заметно еще издалека, была приветливо приоткрыта.

— Какая забота, — проворчал Герман, что на него вовсе не похоже, и он это понимал.

Гротт поджидал его при полном параде, только пафосный камзол заменил на более привычный для большинства пиджак, правда, тоже бархатный, а сапогам предпочел мягкие домашние туфли.

— Добрый вечер, — нейтрально поприветствовал Герман, чувствуя сильнейшее смущение. — Вы меня ждали.

— Разумеется, — фыркнул Гротт, не делая попытки облегчить ему жизнь. — Ты бы еще на ромашке погадал, идти или не идти.

Герман вспыхнул, но от резкого ответа воздержался. Прошел к столику и без слов поставил на него кувшинчик. Совершенно не представлял, что в таком случае стоит говорить и стоит ли вообще. Гротт оттолкнулся от стены, которую до этого с безразличным видом подпирал, и скрылся в другой комнате. Спустя минуту он вернулся и так же молча поставил на стол два бокала. Потом быстро подошел к двери и запер.

Германа это встревожило. Он бросил на учителя короткий вопросительный взгляд. Тот бросил всего одно короткое слово:

— Кишман.

Герман кивнул:

— Ясно.

Оба сели по разные стороны стола. Гротт разлил вино по бокалам и протянул один Герману.

— Мне нельзя, я…

— Совершеннолетний, — перебил Вальтер. — И по приказу старшего по званию. Пей.

Герман подавил вздох и пригубил напиток. Матушка делала изумительное домашнее вино, не слишком крепкое и достаточно сладкое на вкус Германа, ничего слаще морковки не евшего. Гротт тоже отпил, не сводя с него внимательного изучающего взгляда. Перед учителем Герман всегда чувствовал себя, как говорят, совершенно голым, будто каждая его мысль горящими буквами отпечатывались на лбу. Он попробовал отвлечься и расслабиться, но это оказалось куда сложнее, чем он полагал.

— И как там поживает этот склочный старикашка?

Герман вздрогнул, едва не расплескав вино, впрочем, несколько рубиновых капелек все-таки испачкали кружевную скатерть. Гротт проводил их недолгий полет тоскливым взглядом и повторил:

— Так что? Еще не собрался в лучший мир?

— Наставник полон сил и не собирается умирать, — процедил Герман, не понимая, к чему этот нарочито грубоватый вопрос. Какой бы гранью ментального дара не владел Гротт, его сила была настолько подавляющей, что даже за сохранность своих мыслей Герман поручиться не мог. Он увеличил мощность своего блокатора, надеясь, что успел скрыть хотя бы самое личное. Вальтер довольно усмехнулся и заметно расслабился, отчего стало ясно, как сильно он был напряжен до этого.

— Он порочил мое доброе имя? — исподволь продолжил допытываться Гротт, смакуя и перекатывая во рту вино. — Можешь не отвечать. Вижу, что да.

— Это не так, — из упрямства возразил Герман, а любопытство меж тем заводилось все сильнее, ему не мешала даже тяжелая атмосфера за столом. Гротт самоуверенно усмехнулся, только убеждаясь в своей правоте, и Герман устремил к нему свои сенсоры, но тщетно. Уловить удалось лишь терпкий аромат превосходства, а пытаться активнее он пока не рисковал.