Семь шагов до тебя
Шрифт:
По Нейману ничего нельзя прочесть. Он всё такой же. И одежда у него в порядке. И лицо – подошва: жесткая, негнущаяся маска, за которой чувств и эмоций не видно. Не понять: злится он или расслаблен. Я запрещаю себе видеть другое лицо – то, что приоткрылось мне, когда… Лучше не думать об этом.
– Если ты прикоснёшься ко мне, я закричу, – говорю тихо, но твёрдо, как только он приближается ко мне. – И я хочу уехать. Просто прикажи. Твой водитель отвезёт меня в квартиру. А сам можешь оставаться.
– Мы уезжаем вместе, – кивает он мне. – Я только попрощаюсь.
Меньше всего я хотела бы оказаться
По всему выходит, ему это жениховство не особо нужно. Иначе он был бы осторожен. Никогда бы не допустил то, что происходило в той комнате, где его могла застукать не только я, а любой из присутствующих на празднике. Я могла сломать голову, но так и не докопаться до истины. Всё неправильно и нелогично. К чёрту. Не думать и не гадать, иначе можно потерять себя и не вернуться обратно.
В машине он садится рядом. На заднее сиденье. Хоть я бы предпочла, чтобы он сидел впереди и оставил меня в покое.
Вжимаюсь в дверцу авто. Чувствую, как Нейман сокращает расстояние.
– Не прикасайся! – получается жалко, немного истерично.
– Только без слёз, – обдаёт меня холодом.
Идиот. Я бы и хотела, но заплакать не могу. И это сейчас мне на руку.
– Ты не тот, Нейман, по ком льют слёзы.
– А по ком льют? По таким щенкам, как Инденберг?
Я не сразу поняла, о ком он. Потом догадалась. Роберт. Индиго.
И хоть слова Нейман произнёс так, что уши отморозить можно, я поняла, что наше с Индиго уединение мимо него не прошло. Значит видел. Зацепило, хоть он никогда в этом и не признается.
– Что, так бомбануло, что штаны упали? – съязвила я и впаялась в дверцу ещё сильнее, потому что Нейман пересёк черту, за которой «не притрагиваться» было практически невозможно. Но он ещё держался. Только навис надо мной, как уродливая тень. Меня это не пугало.
Мы ругались. Тихо, сдерживая ярость. По крайней мере, я – точно. А он… мне плевать, что бушевало внутри него. Пусть хоть разорвёт его на части.
Я слышала только, как он дышал. Не так, как обычно. Громче. Сорваннее. Но это длилось недолго. Вскоре дыхание у него выровнялось, он не отодвинулся, но расслабился. Нога его прижалась к моему бедру. Слегка, словно ненароком. Прятаться и отодвигаться мне было некуда, поэтому я предпочла сделать вид, что ничего не случилось.
Он так и не ответил. Весь оставшийся путь мы проделали в гробовом молчании. Но я оставлять эту историю за бортом не собиралась.
– Я хочу уйти, – сказала, как только за нами закрылась дверь квартиры.
– Нет, – другого ответа я и не ждала.
– Я. Хочу. Уйти. Я тебе не нужна, Нейман, признайся уж. Если б эта игра настолько важна была для тебя, ты бы так не поступил. Не стал рисковать. Но тебе плевать на всё. Тебя могли там застукать твои друзья. Что бы ты им рассказывал? Или у вас так принято? Все хлопали бы и радовались?
Он молчал. Стоял, заложив руки в карманы брюк. Лицо каменное, на меня не смотрит.
Только по сжатым челюстям можно догадаться, какая борьба внутри него идёт.– Не принято. Я был не прав.
Я засмеялась. Горько и отчаянно. Он не прав? И это всё?
– Позволь мне хотя бы к Моте вернуться. К Матильде, – поправляюсь, понимая, что сболтнула лишнее. Не нужно ему знать, насколько эта женщина стала мне дорога. – Я не хочу находиться здесь. Рядом с тобой. Не хочу быть марионеткой. Мне не нужны ни твои деньги, ни лживый статус твоей невесты. Всё это лишнее. Я не хочу себя терять. Может, ты считаешь иначе, но даже у таких оборванок, как я, есть нечто большее, чем просто смазливое лицо. У меня есть душа и гордость. И чувство собственного достоинства тоже есть. И принципы. Хотя, вероятно, ты считаешь иначе.
– Видимо, именно поэтому ты целовалась по углам с первым попавшимся индивидуумом в брюках.
Интонация у Неймана спокойная. Голос ровный. Я бы запустила ему чем-нибудь тяжёлым в голову. Жаль, бесполезно.
– Это ты так решил, что он первый встречный, – возразила не менее холодно. – Я не из пробирки появилась на свет. У меня есть прошлое. И я не собираюсь в угоду тебе от него отказываться. Ни при каких условиях. И уж тем более, когда игра ведётся нечестно.
– А с чего ты взяла, что это игра? – смотрит он на меня пристально. Ни тени улыбки, ни сарказма в голосе.
На миг меня пронимает дрожь. Невольно я себя руками охватываю, чтобы успокоиться. Он блефует, конечно. Продолжает вести только одному ему понятную партию.
– Мне почти девятнадцать. Может показаться, что я доверчива и наивна. Это не так, – сказала я прямо. – И даже если допустить, что нет никакой игры, то не слишком ты преуспел в роли моего жениха. Не очень убедителен. А точнее, вообще провал. Это даже не единица за прилежность, а минус сто. Ниже только айсберги Антарктиды. И то я сомневаюсь.
Снова виснет между нами тишина – тягучая, тёмная, но живая. У тишины – наше дыхание. Мы дышим почему-то в унисон. Я это улавливаю и пытаюсь задержать воздух в лёгких, чтобы сбить этот ритм один на двоих. Но не получается. Он что, подстраивается под меня?..
– Завтра начнём всё сначала, – разрывает он молчание. Я изумлённо моргаю. Он ненормальный?
– Нет, – мотаю головой и сжимаю себя руками ещё сильнее. – Ты просрал свой шанс, Нейман. Я больше не хочу. Отстань, слышишь?
– Мы. Начнём. Сначала, – цедит он медленно, и в его голосе прорывается то ли хрипота, то ли сдерживаемый рык. В комнате темно. Я уже не могу уловить выражение его лица.
Да, мы даже свет не включили. Не до того было. А может, Нейману это на руку. Я не в состоянии была думать об этом. Да и… к лучшему. Лучше его лицо мне не видеть. А то могу кинуться, чтобы ударить или ногтями вцепиться. Бродят во мне такие кровожадные мысли.
– Зачем? Всё повторится. И будет только ещё хуже.
– Не повторится. Я принимаю твои условия, Ника Зингер.
Я уставилась на него, онемела. Кажется, никаких условий я не ставила.
– У всех пар бывают трудности… с пониманием. Это нормально, – холодные спокойные слова ложились ровными слоями. Падали неспешными снежинками за пол между нами, скрывая под собой все неровности и острые углы. Так я это чувствовала.