Семь шагов до тебя

Нейман, чтобы ей угодить, на диван садится. А Мотя кружит, как старая птица, термос с кофе достаёт и бутерброды. Оказывается, пока мы спорили да одевались, она позаботилась.

– На свежем воздухе аппетит прорезается, – поясняет она и режет кусок холодного мяса перочинным ножичком. Мне даже спросить хочется, откуда она такой раритет откопала. Но я молчу.

Нейман притягивает меня к себе. Такое впечатление, что он надышаться мной не может. Без конца касается, руки греет. Взгляды нежные бросает. Ну, что-то похожее на нежность мелькает в его глазах. Мимолётно, как налетевший ветер. То ли чудится, то ли так и есть.

С фантазией у меня порядок – он прав. Не увижу, так придумаю. Но признаваться ему в этом я не собираюсь.

Мне хочется быть обманутой.

Не им – с Нейманом всё проще. Он всякую чушь не говорит. У него всё правильно и чётко, скучно, наверное.

Я сама не желаю потрясений и суровой реалистической правды. Уж лучше фантазировать.

Например, что это мой дом. Я здесь действительно хозяйка. Что у меня есть семья. Мотя, например.

О том, кто ушёл и не вернётся, стараюсь не думать. Они прошлое, туда возврата нет. Но я нормальная. У меня может и должно быть настоящее.

Но я и Нейман? Мы – семья?.. это слишком смелые мысли, поэтому мне достаточно, чтобы моей семьёй была Тильда. Пусть. Мне не важно, что она из рода Нейманов, ветвь их породы, носительница неймановских генов. Ведь не фамилия важна в человеке, а он сам. А Мотя Эдуардовна мне не просто нравилась. Я, кажется, привязалась к ней невольно.

Я слишком долго была перекати-полем. Без привязанностей, увлечений, любви. Без милых сердцу мелочей, которые есть у каждой нормальной девушки.

Я старалась отсекать всё, что могло спровоцировать чувства. А сейчас… у меня словно прорвалось что-то внутри. Я желала этого. Жаждала. Мечтала о несбыточном. Немножко. Позволяла себе, потому что не хотела больше жить в пустоте. У меня ведь билось в груди сердце. А я сама не пустая оболочка, а из плоти и крови. И плоть тоже хотела быть обласканной.

Поэтому прикосновения Неймана согревали. Давали не внешнее – внутреннее тепло. А там, как в теплице, тянулись к свету и распускали бутоны цветы моих надежд. Глупых, наверное, отчаянных, но очень простых, обыденных.

Я будто проснулась и хотела наверстать. Не с юнцом, что мне, наверное, под стать. С мужчиной, что сидел рядом и, казалось, дышит мною.

Он враг?.. Я снова и снова задавалась этим вопросом. И не хотела на него отвечать. Не хотела произносить это слово, чтобы не убедить себя снова поддаться той фанатичной вере, которой я жила последние семь лет.

Хватит. Надо хотя бы взять передышку. А потом будет видно. В любом случае, я могу рухнуть и больше себя не собрать. Какая разница от чего? Я хотела хоть какого-то безумства, вспышки, накала. Уж если сгорю, то сгорю. По своему собственному выбору. Или снова трусливо спрячусь – я могу.

Мой выбор. Мои метания. Мой собственный мир, которым я могу худо-бедно управлять. И если у меня есть потребность впустить в себя кого-то, то нужно это сделать по собственной воле, пока кто-то другой, чужой и враждебный, не сделал это насильно.

Нейман поцеловал меня, как только Тильда отвернулась. В этом была какая-то острая запретная сладость – целоваться украдкой, пока «мама» не видит. Это был поцелуй в шею – в оранжерее мы сняли верхнюю одежду.

И эти руки его везде – как охранное кольцо. Ничего такого – просто бережные объятия, из которых сложно выпутаться. Да я и не хотела.

Я повернулась к нему. Смотрела в глаза. Губы пульсировали – так хотелось настоящего поцелуя. Не злого, не жаркого, а нежного и долгого.

Но нам пришлось пить кофе и есть бутерброды. Я вдруг поняла, что голодна, как волчица. Впивалась зубами в хлеб, разжёвывала мясо и ощущала блаженство.

– Вкусно, – промычала с набитым ртом. Плевать, что это некультурно. На природе можно, наверное. А у нас тут почти пикник.

– Очень, – поприветствовал кружкой с кофе Нейман Тильду.

– Наслаждайтесь, пока есть время, – сказала Тильда и погрустнела. Вздохнула тяжело. И я поняла: знает, что мы скоро уедем. И тогда я решилась на дерзость.

– Поехали с нами? – предложила, ничего у Неймана не спрашивая. Да, отчаянно, смело. Потому что я его уже об этом просила, а он отказал.

– Нет, – покачала она головой. – Мне и здесь хорошо. Кому-то за домом нужно присматривать. А вы вернётесь, как сможете.

Я посмотрела на Неймана. Умоляюще, наверное. Он не сердился и не хмурился. Кажется, в его глазах даже весёлые искры вспыхнули, а на губах притаилась какая-то хищная полуулыбка. Многообещающая. От неё – мурашки по коже и в животе – узел. Он молчал, но всем своим видом словно говорил: «Будешь должна», и от этого молчаливого диалога меня в жар кинуло.

– Соглашайся, – сказал он Моте, с трудом оторвав взгляд от моего лица. – Соглашайся, пока она вьёт из меня верёвки.

Тильда захохотала, закаркала громко. Так непривычно звучал её смех.

– Я бы хотела на это посмотреть, Стефан, но нет. Моё место здесь. Воздух, простор, дом. А в вашей клетке старые попугаи не поют и не живут. Да и жёрдочка слишком мала для такой древности, как я. Буду ждать вас. Возвращайтесь. И этот дом всегда встретит вас с радостью и теплотой.

Может, впервые за долгое время я чувствовала себя почти счастливой. Умиротворённой. Почти.

Сложно объяснить всю гамму чувств, что накрыла меня с головой и наконец-то оставила после себя штиль, спокойное море и разноцветные блики, что я ловила в себе и наслаждалась. Мне было хорошо.

Мы долго сидели в оранжерее. Мотя дремала в кресле-качалке, укутавшись в плед. Мы с Нейманом тихо облюбовали диван. Целовались. И я получила то, о чём мечтала: сладкие нежные поцелуи. Точно такие, как нарисовала у себя в голове.

Он словно читал меня. Угадывал мысли. Делал то, что я проецировала и на что почти не надеялась.

Ни одного неправильного жеста или взгляда. И глаза. Живые. У него и, наверное, у меня.

Другой Нейман, которого я хотела бы узнать. Если он позволит и больше не уйдёт в непробиваемый панцирь, которым отгородился от всех. Я робко мечтала, что я – исключение.

Ночью он пришёл ко мне в комнату. Поздно, когда дом затих и погрузился в дрёму.

– Хотел сводить тебя на крышу, посмотреть на звёзды. Но погода испортилась. Тучи, и снег пошёл.

– Ну и ладно, – не огорчилась я. – Звёзды тем и хороши, что далеки. А у нас будет ещё возможность однажды ими полюбоваться.

Он согнал Чертяку и растянулся на моей кровати. Без приглашения и не спрашивая разрешения. Хозяин. Но у него так естественно это получилось, что я не стала вредничать.

Мне нравилось, что он рядом. Нравилось, как он расслабленно лежит, закинув руки за голову. Чертяка, недовольно поворчав, устроился у него на груди. Нейман его не гнал. А я устроилась рядом, под боком. Не смела прикоснуться руками, но позволила себе притулиться, чтобы чувствовать тепло его тела.