Семь смертей доктора Марка

Офицер завёл их в какой-то двор, видимо, типичный по своему санитарному состоянию для этого гетто. Как оказалось позже, всего в Гомеле их было четыре, но этого Марк не знал, также как не знал и названия того, в котором они были сейчас.

В нос ударили неприятные запахи. Пройдя немного вовнутрь, они увидели, что зловонная жижа вытекала из переполненной ямы под деревянным туалетом. Лишённые другого места для оправления своих надобностей, жители двора продолжали ходить в это выкрашенное грязнозелёной краской покосившееся сооружение. И вёдра с помоями выливали тут же, даже не заходя в кабинку. Лили прямо в лужу, отчего та растекалась и расползалась так быстро, оставляя для прохода лишь небольшие тропки. На покосившейся террасе, на плохо натянутых, провисших под большой тяжестью верёвках сушилось большое количество постиранного белья. Пожилая женщина сидела на ступеньках, сложив руки на коленях и опустив книзу голову, повязанную чёрным платком. И весь её траурный вид говорил о том, что она уже готова к переселению в иной мир и только ждёт своего часа. Она даже не подняла голову на вошедших, возможно, она просто не слышала, как они разговаривали рядом с ней. Или ей было уже всё равно. Как бы то ни было, сопровождающий офицер, которого Беббер время от времени называл Гансом, не стал кричать на старуху и угрожать ей пистолетом, понимая всю бесполезность потраченного на неё времени.

Марк посмотрел вокруг. Двор состоял из двух двухэтажных домов и отдельно стоящего сарая с двумя входами. Двери сарая были открыты настежь, и время от времени из них выходили люди и вновь скрывались в глубине, чтобы не попасть на глаза непрошенным гостям. Две женщины хлопотали возле примуса, на котором стояла большая кастрюля с водой. Марк подошёл поближе, желая заглянуть в миски, чтобы увидеть, чем они заваривают свою еду. Несколько вялых картофелин, которые на мелкие части крошила одна из них, а вторая взбивала в своей миске небольшое количество муки, добавляя ещё что-то, делавшее массу в миске буро-коричневой. Больше ничего Марк не разглядел, и ещё одна догадка пронзила его: у них больше ничего не было! Маленькие кусочки нескольких вялых картофелин и какое-то подобие клёцок из этой буро-коричневой массы – это было всё, чем жители этого двора могли заправить свою еду. Марк ещё представил, как такие же старухи, как та, что не двигаясь сидела на ступеньках, и мужчины, что толкали телегу и грузили трупы, и оборванные дети – все они стоят в очереди за ложкой этой похлёбки. Ему стало стыдно за выпитый с Беббером спирт и съеденные белые булки с салом и ветчиной. Пленных Дулага тоже кормили отвратительно, но хоть как-то стабильно и лучше.

– Господа офицеры спрашивают, что ты думаешь о санитарном состоянии этого двора?

Голос Ольги вывел его из оцепенения. Он совсем забылся, а между тем его привели сюда как врача, и сейчас он скажет им, что так содержать людей нельзя, в этой вони и в этом голоде, иначе здесь вспыхнут различные инфекции и недалеко до эпидемии. И он начал говорить, а Ольга переводила. Он объяснял, что нужно очистить выгребную яму, улучшить питание, при этом он показывал на женщин у примуса и полупустые миски перед ними. А ещё нужно произвести дезинфекцию и санитарную обработку, и он лично готов всё это делать со своими фельдшерами. Они смотрели и слушали, а когда Ольга перевела последнюю фразу, Ганс посмотрел на Беббера и сказал что-то, обращаясь к нему, словно Марк был пустым местом. Слова, которые перевела ему Ольга, застучали у него в мозгу.

– Не стоит так уж сильно стараться ради этих юде. Через месяц, от силы два, это гетто будет ликвидировано со всеми обитателями. Нужно всего лишь предотвратить вспышку эпидемий на этот отрезок времени.

Кровь прилила к лицу Марка, и оно стало пунцовым от напряжения. Он представил на мгновение стоящими на краю расстрельной ямы обитателей двора, и ему захотелось броситься на Ганса с кулаками, бить его по холёной роже, вцепиться зубами в его горло и сжимать до тех пор, пока он не перестанет двигаться. В себя его привёл голос Беббера.

– Миша, вас ист лос? Ист дир шлехт?

– Господин Беббер спрашивает, что с тобой, тебе плохо?

– Я… я уже в порядке. Немножко задохнулся от вони.

– Мы будем ждать тебя на улице, а ты постарайся прикинуть, сколько хлорной извести нужно на такой двор, чтобы не было эпидемии.

Марк остался наедине с обитателями двора. Он медленно обходил двор, пытаясь сообразить, сколько же нужно высыпать хлорной извести, чтобы не было заразы, представляя при этом, как она будет выедать им глаза. Марк старался не смотреть на этих женщин, ему нечего было им сказать, даже нечем было их приободрить. И ещё он представил себя катящего по дороге гетто телегу с телами. А ведь скажи Ольга слово, и он тоже может оказаться здесь, и тогда ему тоже останется жить месяц или два. Представив себя на краю расстрельного рва рядом с этими женщинами и старухой, Марк испытал чувство настоящего страха. Он проник во все клеточки тела и парализовал волю. Он с трудом заставил себя закончить осмотр двора и с трясущимися руками задыхаясь выскочил наружу. Увидев его, Ганс махнул рукой, призывая следовать за ними, и группа двинулась дальше.

Они шли по краю гетто, там, где за забором из колючей проволоки, если не бурлила, то вполне мирно и спокойно текла другая жизнь, та в которой не было трупов на мостовой и людей в затрёпанной и дырявой одежде, та, в которой можно было, вернувшись домой, просто сходить в незагаженный туалет, помыть руки с мылом и поесть. И эта мелочь, на которую в обычной мирной жизни никто, пожалуй, и внимания не обращал, была просто недоступна обитателям гетто. На заборе из колючей проволоки висел плакат: «Предупреждение! В пролезающих через забор будут стрелять!»

Около одного из домов, подставив бледные исхудавшие лица под остатки осеннего тепла, сидели двое детей, мальчик лет шести и девочка чуть помладше. Мальчик был одет в осеннее пальто с длинными рукавами, порванные на коленках штаны и разбитые башмаки, перевязанные несколько раз тесьмой. На девочке была грязная вязаная кофта, явно принадлежащая взрослому члену семьи, гамаши с прорехами и большие галоши на босу ногу. Они молча проводили идущих взглядами затравленных зверьков. Налицо было явное истощение. Марк шёл последним. Когда он поравнялся с мальчиком, тот протянул просительно руку, словно нищий на паперти. Марку было стыдно, что он ничего не может положить в грязную детскую ручку, и он прибавил шаг, чтобы побыстрее избавиться от этого сверлящего взгляда.

Они подошли к зданию, которое раньше, видимо, было школой или другим учебным заведением. Здесь ситуация была ещё хуже. Во дворе была целая гора отходов человеческого организма. И на их глазах со второго этажа на вершину этой горы выплеснули ещё пару вёдер с таким же содержимым. Марк подумал, что будь это летом, то мухи, почти наверняка разнесли бы заразу, и тогда действительно могла вспыхнуть эпидемия. Его опять оставили одного, чтобы обойти здание по периметру и прикинуть объём, необходимый для дезинфекции. Марк обошёл здание. Его состояние было удручающим, стёкла почти везде выбиты. Он вспомнил, как ещё совсем недавно сам ночевал под открытым небом, а иногда и под первыми осенними дождями. Но сейчас было уже холодней, и обитателям этого здания явно приходилось несладко в продуваемом помещении, к тому же наверняка заполненном запахами, исходящими от этой огромной пирамиды испражнений.

Они двинулись дальше и подошли к ещё одним воротам, через которые входили на территорию гетто люди с тюками и сумками. У всех были нашиты на одежду желтые звёзды. Охранники выборочно выдёргивали из толпы кого-то, кто вызывал их любопытство, или того, над кем хотелось поиздеваться. Его вещи безжалостно вытряхивались прямо на землю, человек обыскивался и пинками и ударами прикладов прогонялся прочь, не имея возможности поднять даже то немногое, что он нёс с собой. На глазах у Марка охранник выстрелил в мужчину, который, по его мнению, недостаточно быстро реагировал на окрик: «Шнель»! Женщина, шедшая рядом с мужчиной, с криком бросилась к распростёртому на земле телу. Второй выстрел соединил тех, что прошли вместе свой путь от встречи и до его окончания у ворот гетто. Испуганная толпа прибавила шаг, стараясь не смотреть на тела и охранников. Ганс вообще никак не отреагировал на происходящее, видимо, эта картина была для него привычной. Беббер тоже не выказывал никаких признаков неудовольствия. Лицо Ольги было белым, губы сжаты, понять, о чём она думала в этот момент, было невозможно. Марк был поражён той лёгкости, с которой лишили жизни этих двух людей. Даже при всём понимании того, что жить им оставалось не так много, эта смерть выглядела бессмысленно жестокой.

Они шли дальше по улице, время от времени Марк обходил указанную территорию и делал прикидку на количество хлорной извести. И всё это время он думал о том, как же должен выглядеть ад после того, что он видел в гетто. А может быть, ад уже покажется здешним обитателям раем, прекратившим их мучения?

У одного здания стояла длинная очередь людей с вёдрами и котелками в руках. Они подавали свою посуду в открытое окошко первого этажа, и оттуда им возвращали её назад, налив внутрь что-то половником на длинной ручке. Люди стояли терпеливо, никто не толкался и не лез без очереди. Возле окошка раздачи стоял мужчина лет семидесяти в ермолке и помогал поднимать вёдра и котелки тем, кто был не в состоянии это сделать самостоятельно. Получивший еду счастливец уходил от окошка медленно, чтобы не расплескать драгоценную жидкость. Девочка лет четырнадцати подала небольшое ведёрко, женщина на раздаче сделала два движения рукой с половником, отпуская положенную ей порцию. Марк смотрел на картин – ку, которая как в страшном сне прокручивалась в его мозгу ещё десятки и сотни раз. Вот детские худые руки тянутся к окошку, чтобы принять ведёрко. Вот мужчина помогает девочке взяться за дужку. И наконец ведро, которое ослабевшие руки удержать не смогли, выскальзывает и летит вниз. Содержимое ведра выплёскивается на девочку и на землю. Девочка в ужасе смотрит на мужчину, тот смущённо разводит руки в стороны – он ничем не может ей помочь, в очереди ещё сотня не менее голодных и обессиленных. Девочка опускается на колени и пытается горстями собрать то, что ещё не успела впитать земля. Марк в ужасе проходит мимо, он может только представить себе, что это значит для её семьи.

Они заходят ещё в один двор, где Марка опять оставляют для подсчётов. Ему уже давно вручили лист бумаги и карандаш. Он записывает адрес и количество мешков. К нему подходит исхудавшая пожилая женщина, судя по выражению лица, тронувшаяся умом, и начинает наседать на него с кулаками.

– Что ты делаешь здесь, мерзавец! Ты убил моего сына и Марусеньку! Зачем ты пришёл опять? Ты хочешь всех нас убить! Вон отсюда! Вон!

И она начинает бить его с размаха по лицу, по груди. Удары несильные, но женщина не успокаивается, несмотря на то, что Марк говорит с ней по-русски, убеждая её прекратить. Она ведь в чём-то права, он ведь знает, что жить им всем осталось не более двух месяцев, и пришёл сюда, чтобы помочь их убийцам. Что? Что он может сделать для этих несчастных? Он сам пленный, не попавший в их компанию только потому, что Ольга решила его не выдавать. Одно неверное движение – и ему жить останется ещё меньше, чем этим бедолагам. Женщина пытается вцепиться ему в горло длинными костлявыми руками. Марк пытается отодвинуть от себя её руки, но она оказывается неожиданно сильной, может быть, от отчаяния она вложила все остатки своих сил в эту атаку. Её безумные глаза прямо напротив его лица, а из плохо пахнущего рта с несколькими жёлтыми зубами с шипением и проклятиями прямо в лицо Марку брызжет слюна. Внезапный звук выстрела прерывает эту сцену, старуха сползает на землю, продолжая по инерции ещё несколько мгновений удерживать Марка за одежду. Возле её уха Марк видит входное пулевое отверстие, а на своём лице чувствует горячие брызги. Он поворачивается и видит Ганса, вкладывающего пистолет в кобуру. Ганс явно доволен своим выстрелом: Марк не задет, помеха устранена, значит, можно продолжать выполнять задание. Беббер медленно и методично аплодирует Гансу, Ольга стоит, не в силах вымолвить ни слова. Старуха замерла на земле, а Ганс делает Марку знак продолжать работу, как будто ничего не случилось. Да и что, собственно, произошло? Ганс здесь для того и находится, чтобы очищать, по указанию фюрера, захваченные земли от евреев. Он даже не в состоянии вспомнить, скольких из них он убил лично, да и какое это имеет значение, ведь впереди ещё столько работы, всё равно он собьётся со счёта. Вот ещё одной мерзкой жидовкой на земле стало меньше. Нет, они не приходят к нему по ночам, спит Ганс крепко, ему нужны силы, чтобы на совесть выполнять свою работу. Стоит ли забивать голову такими мелочами, как важность жизней этих напуганных, плохо пахнущих жидов. Может быть, какие-нибудь профессора и важны для человечества, но здесь, в этом диком краю, только полуграмотные обыватели, какую они могут представлять из себя ценность? А снится ему его красавица жена и двое ребятишек, индейка на рождество и штрудель, так вкусно приготовленный его Герлиндой. Скорее выполнить свою работу по очистке земли от жидов и вернуться в сладострастные объятия Герлинды. Её объятия такие же сладкие, как и штрудель, а он, Ганс, знает в этом толк. А местные женщины, хоть и пытаются строить из себя дам полусвета, но дурно пахнут подмышками и мало что понимают в любви, слишком зажаты и плохо объезжены своими грубыми мужчинами.