Семь смертей Лешего

От себя лично, тюремный начальник пообещал солидный срок тому, кто пусть даже в кругу семьи заикнется о гостиничных постояльцах. И по глазам он понял, ему поверили, его речь не стала пустым сотрясением воздуха. И трудно было ожидать другой реакции. Время было такое, что за одно неосторожное слово, можно было схлопотать срок. Срок, могущий оказаться пожизненным для человека, не приспособленного к тюремной жизни.

Отсюда подвоха ожидать не приходилось. Что касается случайных прохожих, заметивших их прибытие в село, о них позаботились в тот же день. Участковый немедля объехал указанные дома и усадив любознательных типов в канареечного цвета милицейский «Урал», доставил в управу к председателю. Перепуганные мужики, находившиеся к моменту доставки в сельскую управу в изрядном подпитии, предстали пред председателем и заезжим военным в потрепанной форме. Нехорошие предчувствия пробрали мужиков до самых печенок, да так споро, что даже блаженный хмель выветрился из голов. Радужное настроение, в котором они пребывали еще несколько минут назад, до появления участкового, сменилось панически страхом. У каждого из них, как у любого из сельчан, в той, или иной степени, но рыльце было в пушку.

Но это мелочи. Не каждого доставляют к председателю под конвоем участкового, не перед каждым маячат вооруженные до зубов военные. Мужики струхнули не на шутку, лихорадочно вспоминая свои прегрешения, стремясь вспомнить разногласия с законом, которые могли привести к столь плачевным последствиям, как визит по их душу военного, в сопровождении вооруженной охраны. И чем больше размышляли мужики о своих прегрешениях, вольных или невольных, тем пакостнее становилось на душе, тем отчетливее читался безотчетный страх на враз протрезвевших лицах.

Они, как ни старались, не могли припомнить за собой настолько серьезных грехов, чтобы по их душу могли пожаловать такие серьезные люди. Но они здесь, перед ними, и собираются учинить допрос. Если и нет их вины, а они выставлены здесь в качестве провинившихся, значит, стали жертвами злобного оговора. Но кому они могли так насолить?

Тревожные мысли, подобно мельничным жерновам надсадно ворочались в мозгу. Титаническое напряжение мысли явственно читалось на их лицах, отображая смятение и внутреннюю борьбу. В другое время, капитан Шалмин помучил бы их неизвестностью подольше, поигрывая оружием. Но сейчас было не до потехи. Он слишком сильно устал, чтобы отвлекаться на мелочи.

Помучив в непонятках доставленных в управу мужиков минут 10, представители власти принялись за их обработку. Мозги сельчанам промывали по очереди. Председатель, участковый, затем и капитан Шалмин, совместными усилиями нагнали на мужиков жути. Те, мало, что поняли из всего сказанного. Но прекрасно уяснили одну вещь, увиденное сегодня, они должны позабыть напрочь. В награду за молчание они получили из рук председателя литровую бутыль самогона.

Они честно исполнили обещание забыть обо всем, что они видели, и не трепать языками. Языки, после принятия сокрушительной дозы самогона, не могли выдать ни единого внятного слова, не то, чтобы отвечать на вопросы домочадцев о том, по какой такой надобности, катал их по селу участковый. Чуть ли не ползком добирался бедный мужичонка до кровати. И едва подушка касалась головы, как он немедленно погружался в чернильный омут забытья. А поутру, проснувшись с разламывающейся от дикого похмелья головой, он уже и сам ничего не помнил из того, что было вчера. Да и думать о минувшем дне желания не было, когда организм поглощен одной-единственной мыслью, - где бы опохмелиться, вернуть утраченное после вчерашнего здоровье.

Дождавшись ухода из дома супруги, мужик доставал припрятанную в укромном месте, заначку. Кое-как одевшись, спешил по известному адресу, где за умеренную плату, можно прикупить бутылку самогона, для поправки пошатнувшегося здоровья. А здоровье поправлялось, как правило, на другую сторону, а это означало очередное тяжкое пробуждение, и возвращение старых проблем. Так продолжалось до утра понедельника, самого тяжелого дня в жизни настоящего мужика. Дня, когда нужно тащиться на эту чертову работу, против чего бурно протестует организм, а голова разламывается от мучительной боли.

Таким образом, совместными усилиями представителей власти, вопрос со свидетелями был улажен. Дальнейшие их обязанности, были четко распределены. Председатель наблюдал за колхозниками. В силу занимаемой должности он бывает везде, быть может, где-нибудь что-нибудь увидит, или услышит краем уха что-то, что позволит им выйти на след беглого преступника. Участковый приглядывает за тем, чтобы не брякнул языком кто-нибудь ненароком из числа тех, кто знает о прибытии в село капитана Шалмина с бойцами. Своим присутствием, он напоминал о том, что нужно держать язык за зубами, во избежание неприятностей.

Капитан Шалмин со своими людьми, приступит к осуществлению финальной части плана. Он заявился в дом Халявиных, где устроил допрос с пристрастием, пытаясь выяснить, что им известно о местонахождении сына. Не смотря на хитрости и уловки, вопросы с подвохом, коими он терроризировал обитателей Халявинского подворья несколько часов кряду, ему так и не удалось уличить их во лжи. Из этого следовало, что они и в самом деле, ни сном, ни духом, не ведали о том, что их сын в бегах.

Капитан Шалмин оказался прав, они изрядно опередили беглеца на пути к дому. И это хорошо. Оставалось возносить к небесам молитвы, чтобы беглец прибыл туда, куда первоначально и направлялся.

Бойцы капитана Шалмина присматривали за тем, чтобы никто из домочадцев не покидал подворья, не вступал в контакт с сельчанами. Усилиями председателя и участкового, было объявлено, что на Халявинском подворье случилась эпидемия неизвестной заразной болезни, контакты с ними не только не желательны, но и смертельно опасны.

Сельчане народ доверчивый и боязливый, особенно если дело касается неведомой болезни. Поэтому пущенного по селу слуха, было вполне достаточно для того, чтобы к дому Халявиных никто и близко не подходил. Домочадцы были под присмотром, особенно Лешка, который в силу возраста и пронырливости, был для Шалмина источником наибольшей опасности. Пацан оказался под домашним арестом. Ему запрещалось выходить из дома во двор, по какой-либо надобности. Капитан Шалмин лично наблюдал за ним во избежание неприятных неожиданностей.

Первые дни они спали по очереди, деля ночные часы в ожидании гостя. К концу недели, перестали дежурить по ночам, к концу второй, разрешили пацану бегать по улице в компании друзей. Леха сразу же обрел вес, поведав друзьям о двухнедельном заточении под присмотром вооруженных автоматами, бородачей.

Сбежавший преступник не появлялся. То ли в последний момент передумал возвращаться домой, то ли он все-таки вернулся и кто-то из сельчан, знавший о засаде, успел предупредить об этом, наплевав на возможные последствия. Был и третий вариант, объясняющий его столь долгое отсутствие, также неутешительный для впавшего в прострацию, капитана. Может быть, россказни об этой проклятой аномалии не выдумки, и это правда, что она убивает, дерзнувших нарушить ее пределы людей.

Какой бы не была на самом деле причина невозвращения домой беглого преступника, последствия этого были одинаково печальны для тюремного начальника. Он впал в прострацию, грезил наяву, и являлись ему в лихорадочных видениях, серые казенные стены тюрьмы. И он в этих стенах. Но только не всесильным начальником, а грязным, зачуханным петухом, используя которого гнусное тюремное быдло, удовлетворяло похоть. Грезился и страшный конец, спустя несколько месяцев, когда его аппетитная задница приестся сокамерникам, и они найдут на петушиное место кого-нибудь помоложе и посвежее.

К концу второй недели пребывания в Шишигино, охота на беглого зэка, потеряла всякий смысл. Это было понятно и председателю, и участковому, и даже прибывшим с ним бойцам. И только капитан Шалмин не мог признаться себе в этом, упорно продолжая цепляться за призрачную надежду. Подспудно и он не верил в благоприятный исход здешнего сидения, тем более, что весть об устроенной в доме Халявиных засаде, не только расползлась по всему селу, но уже давно вышла за его пределы.

Он продолжал торчать в Шишигино только потому, что боялся возвращаться. Его ждали. Ни лавры и триумф победителя, а наручники и позор проигравшего неудачника. Арест, приговор суда, и тот кошмар, что приходит к нему во сне, и наяву, в лихорадочных видениях.