Семь смертей Лешего

Он продолжал ждать неведомо чего, оттягивая до бесконечности возвращение, и те последствия, что последуют за ним. И он дождался. Спустя еще неделю, мерное течение жизни на Халявинском подворье было грубо разрушено рычанием автомобильных моторов. Возле дома остановилась легковушка, из которой вышел седовласый, подтянутый полковник, в сопровождении шустрого лейтенанта, угодливо распахнувшего перед ним дверь. Из подъехавшего следом, крытого брезентом грузовика, спрыгнуло с десяток автоматчиков, поправляя на себе обмундирование, прилаживая разболтавшуюся по дороге амуницию. Построившись в две шеренги, пожирая начальство глазами, они выслушали краткий инструктаж, после которого устремились внутрь подворья. Заглядывая в каждую щель, не упуская из виду ни одного места, где мог спрятаться человек.

Спустя пару минут, перед полковником стояли заспанные обитатели дома, - дед, бабка, и Лешка, выдернутые прямо из постели. Немного в стороне, с угрюмыми лицами, босиком и без оружия, стояла пара их бывших охранников. Их оружие лежало возле ног полковника, нетерпеливо поглядывающего на часы. Шалмина, среди задержанных не было, и это заставляло офицера нервничать.

Он приехал сюда не для того, чтобы любоваться стариками да пацаном, даже не для того, чтобы вернуть в строй вконец опустившихся за долгое безделье солдат. Он прибыл в Шишигино за Шалминым, бывшим начальником тюрьмы, ныне кандидатом на «вышку», или пожизненное заключение. Он трясся по разбитым лесным дорогам сотни верст и еще столько же ему предстоит добираться обратно. И нет желания торчать в этой глухомани до вечера, и уж тем более провести здесь ночь.

Он не выспался, поскольку ночь провел в дороге и те клевания носом в машине на пути сюда, конечно не в счет. Это не сон, и не дремота даже, только лишняя морока и головная боль. Он торопился поскорее сделать дело и вернуться восвояси, чтобы как следует выспаться. А с утра пораньше, он устроит капитану-ренегату допрос с пристрастием, расковыряет гнойный нарыв, что назрел здесь при попустительстве гнусного капитанишки. Пересажает к чертовой матери половину военных и гражданских служащих тюрьмы. Всех, кто даже косвенным образом причастен к творимому на зоне беспределу.

За время пребывания в здешней тюрьме, он наслушался такого, что волосы вставали дыбом. Подобного беспредела, как тот, что творился здесь при попустительстве и непосредственном участии тюремного начальства, он и представить не мог. Нашлись доброжелатели, которые шепнули заезжему начальству о творящихся беззакониях.

На основании полученной информации, пользуясь имеющимся у него правом, он уже осуществил несколько арестов. Информация полностью подтвердилась, и появилась новая, касающаяся сотрудников и служащих тюрьмы. Постепенно распутывался клубок должностных и имущественных преступлений, случаев воровства и казнокрадства среди офицеров. Во главе преступного сообщества находился капитан Шалмин, арестовывать которого он прибыл лично, не доверяя замам его поимку. Показания бывшего капитана дорогого стоят.

Полковник был уверен, что и тюремный начальник далеко не та иголка, вокруг которой и намотан весь клубок. Он всего лишь промежуточное звено, между клубком и той самой иголкой, затерявшейся где-то наверху, в районе, а то и в столице. Доберись он до этой иголочки, и полетят на землю с чьих-то плеч генеральские звезды. И освободятся нагретые откормленными задницами генеральские кресла. Роскошные кабинеты, спецдачи, спецмашины, спецпайки и персональные пенсии союзного значения. И уж кому, как ни ему, разоблачителю преступного сообщества, претендовать на одно из освободившихся его стараниями вакантных мест. Он уже мысленно примерял на себя генеральский мундир с лампасами.

До получения заветных генеральских звезд оставалось всего ничего, арестовать гнусного капитанишку и доставить на зону. А уж там, он сумеет вытянуть какое угодно признание. Он все устроит так, чтобы упавшие с чужих погон генеральские звезды, прямиком угодили к нему.

Он снова взглянул на часы и недовольно поморщился. Опальный капитан заставлял себя ждать, и это еще больше портило настроение не выспавшемуся и злому полковнику. Из дома выскочил солдат, отрапортовав о том, что капитан Шалмин забаррикадировался в одной из комнат и не желает открывать двери. Какие будут указания на этот счет?

Полковник зарычал от ярости. Мало того, что ничтожный капитанишка заставляет его, полковника, ждать, так он еще вздумал не подчиняться приказам. Полковник, размахивая извлеченным из кобуры наганом, лично возглавил штурм цитадели капитана Шалмина.

Эта мразь заставила старого боевого офицера, подобно зеленому юнцу скакать по ступенькам. Ну, ничего, он с ним поквитается прямо сейчас. Не спроста достал покоящийся в кобуре наган. Он не станет убивать капитанишку, слишком ценный кадр в плане дачи показаний, и добычи с их помощью вожделенных генеральских звезд. Он прострелит ему колено, только и всего. Пускай помучается, покатается, скрежеща зубами по полу, обоссытся и обсерется от боли. Такое ранение делает человека инвалидом на всю оставшуюся жизнь, но подобные мелочи полковника не смущали.

Капитан Шалмин обязан адекватно ответить за причиненные полковнику неудобства. А то, что он обречен, провести остаток дней калекой, плевать, сам на это напросился. Он еще потрясется с простреленным коленом в грязном кузове раздолбанного грузовика, под обстрелом едких солдатских шуточек, тычков и пинков, а также прочих издевательств, на которые столь падки солдаты, по отношению к бывшему начальству, низвергнутому до положения полного ничтожества.

Дорога в зону, покажется мучительной вечностью и ради кровати в лазарете, и отдыха для простреленной конечности, он выложит все, как на духу. Расскажет то, что нужно полковнику, а если вдруг что-то и позабудет, то полковник напомнит ему об этом. Будет допрашивать его день и ночь, столько времени, сколько будет нужно для того, чтобы выжать из капитана всю интересующую его информацию.

А когда он выдавит из него все до последней капли, когда слова подследственного будут запротоколированы и дальнейшая надобность в бывшем капитане отпадет, он даст ему отдохнуть. Вот только для отдыха ему будет предложена не отдельная койка в медицинском лазарете, а тюремная шконка, в одной из общих камер.

Он злорадно ухмылялся при мысли о том, как обрадуются, увидев бывшего всесильного тюремного начальника, коренные обитатели камеры, как начнут потирать руки, похотливо поглядывая на его аппетитную задницу. Подумав о том, что случится с капитанишкой с наступлением ночи, полковник улыбнулся. Шалмин сделал свое дело и если он вдруг скоропостижно умрет, полковника это нисколько не опечалит, ведь все показания бывшего начальника будут у него под рукой. Его смерть даже к лучшему. По крайней мере у этого говнюка не будет шанса изменить показания, заявив во всеуслышание, что предыдущие его показания сделаны под нажимом, с использованием недозволенных методов дознания.

Полковник ознакомился с личным делом капитана Шалмина, отличника с красным дипломом и прекрасно понимал, что тот готов на что угодно, ради спасения собственной задницы. Но он не даст ему шанса оправдаться, а его задницей вплотную займется тюремный контингент, что даже в мечтах, не грезил о подобной встрече.

Вскоре полковник стоял у комнаты, за дверями которой укрылся бывший начальник тюрьмы, капитан Шалмин Максим Олегович. Прежде чем отдать команду на штурм, полковник попытался повлиять на ренегата силой приказа. Но в ответ услышал такой отборный, трехэтажный мат с посланием его лично, всех родственников, предков и грядущих потомков в такие дали, что на несколько бесконечно долгих мгновений, потерял дар речи. Так и застыл он, выпучив глаза и раскрыв рот, красный как рак, перед запертой дверью, из-за которой сыпался, не прекращаясь ни на миг, отборный мат.

Но полковник нашел в себе силы прервать поток нецензурной брани, дав команду начать штурм. Мгновение спустя солдатские плечи ударили запертую дверь, с оглушительным треском, напоминающим хлопок выстрела. Замок вылетел из двери, но им понадобилось некоторое время, чтобы отодвинуть придвинутые к двери, шифоньер и диван. И все это происходило в оглушительной тишине. Слышалось лишь сопение и кряхтение двигающих мебель солдат. Ни единого звука не раздавалось из комнаты, откуда еще мгновение назад, полковника поливали ушатами словесных помоев.