Семь столпов мудрости

Глава 48

В Небхе, где планировалась наша следующая стоянка, было много воды и достаточно подножного корма для верблюдов. Ауда сделал его нашим сборным пунктом из-за близости Блейдата, так называемых соляных селений. Здесь они с шерифом Насиром целыми днями сидели над планами набора новобранцев, а также занимались подготовкой маршрута, по которому нам предстояло двигаться. Они вступали в переговоры с племенами и шейхами, жившими в районах нашего следования. Насиб, Зеки и я бездельничали. Как обычно, нестабильное мышление сирийцев, неспособное сосредоточиться на какой-то конкретной задаче, циркулировало по широкому кругу. В пьянящей атмосфере первого порыва энтузиазма они не принимали в расчет Акабу и игнорировали ясную цель нашего похода туда. Несиб хорошо знал шааланов и друзов. Он предпочитал вербовать их, а не ховейтатов, ударить по Маану, а не по Дераа и занять Дамаск, а не Акабу. При этом он подчеркивал полную неготовность турок, утверждая, что мы наверняка достигнем своей первой цели, обеспечив полную внезапность, и что поэтому нужно поставить перед собой максимальную цель. Перст неумолимой судьбы указывал на Дамаск.

Я тщетно пытался напоминать ему о том, что Фейсал был еще в Ведже, что англичане все еще не взяли Сайду, что в Алеппо стягивается новая турецкая армия для возвращения туркам Месопотамии. Я доказывал ему, что в Дамаске мы останемся без поддержки, без снабжения, что у нас не будет ни базы, ни даже линии связи с друзьями. Но Несиб пребывал вне реальности, и спустить его с небес на землю могли бы только грубые приемы. Тогда я пошел к Ауде и сказал ему, что в случае принятия этой новой тактики деньги и кредит достанутся не ему, а Нури Шаалану, затем отправился к Насиру и использовал все свое влияние и нашу симпатию друг к другу, чтобы склонить его к принятию моего плана, к тому, чтобы раздуть легковоспламеняющуюся ревность между шерифом и дамаскинцем, между истинным шиитом, прямым потомком Али и мученика Хусейна и пользовавшимся весьма сомнительной репутацией потомком «преемника» Абу Бекра.

Это был вопрос жизни или смерти для нашего движения. Я был убежден, что если бы мы и взяли Дамаск, то не удержали бы его и на полгода, потому что Мюррей не смог бы ни немедленно атаковать турок, ни мгновенно обеспечить морской транспорт в момент объявления о высадке британской армии в Бейруте. Я заметил, что, оставляя Дамаск, мы были бы вынуждены оставить и своих сторонников (результативен только первый порыв: восстание, которое останавливается или отступает, обречено), не взяв при этом Акабы, последней безопасной базы на побережье, по моему мнению представлявшей собою единственную, исключая Средний Евфрат, дверь, ведущую к верному успеху вторжения в Сирию.

Особое значение Акабы для турок состояло в том, что они в любой момент могли превратить ее в источник угрозы для правого фланга британской армии. В конце 1914 года турецкое верховное командование подумывало о том, чтобы сделать ее своей главной дорогой к Каналу, но из-за серьезных трудностей с обеспечением продовольствием и водой отказалось от этого плана в пользу беэр-шебской дороги. Однако теперь британцы оставили позиции на Канале и прорвались к Газе и Беэр-Шебе. Это облегчило снабжение турецкой армии в результате сокращения пути транспортировки грузов, и, следовательно, в распоряжении турок оказались дополнительные транспортные средства. Кроме того, Акаба приобрела еще большее стратегическое значение, чем прежде, поскольку теперь она была позади правого фланга англичан, и даже небольшие силы, базировавшиеся в ней, могли серьезно угрожать либо Эль-Аришу, либо Суэцу.

Арабам Акаба была необходима, во-первых, для расширения их фронта, что было принципом их тактики, и, во-вторых, для связи с англичанами. Если бы они ее взяли, в их руках оказался бы и Синай, а также была бы обеспечена надежная связь между ними и сэром Арчибальдом Мюрреем. Став таким образом практически полезными, они получили бы материальную помощь. Никакой другой фактор, кроме практического опосредования нашего успеха, не смог бы убедить членов этого штаба Мюррея в значительности нашего дела. Мюррей был настроен к арабскому движению дружелюбно, и, если бы мы стали его правым флангом, он экипировал бы нас должным образом, вероятно даже без специальных обращений по этому поводу. Соответственно, окажись Акаба в руках арабов, были бы полностью удовлетворены ее потребности в продовольствии, деньгах, артиллерийских орудиях, советниках. Я хотел контакта с британцами. Хотел, чтобы мы действовали как правый фланг союзников при захвате Палестины и Сирии, хотел заявить о наличии воли арабоязычных народов пустыни к свободе и самоуправлению. Я считал, что, если восстание не примет участия в генеральном сражении с Турцией, оно будет вынуждено признать свое поражение и остаться в истории всего лишь исполнителем отвлекающего удара. Еще при моей первой встрече с Фейсалом я говорил ему, что свобода завоевывается, а не даруется.

К счастью, Ауда и Насир прислушались к моим словам, и после взаимных упреков Несиб распрощался с нами и уехал вместе с Зеки в Друз-Маунтин, чтобы проделать предварительную работу, необходимую для начала осуществления своего великого дамасского плана. Мне было известно об отсутствии у него созидательных способностей, но в мои расчеты совершенно не входило позволить возникнуть там какому-то новоиспеченному восстанию, способному лишь испортить нам все дело. Поэтому я, проявив достаточную осторожность, прежде чем он успел уехать, забрал у него большую часть денег, выделенных ему Фейсалом. Этот глупец облегчил мне задачу, так как понимал, что того, что у него было, совершенно недостаточно для осуществления всего им задуманного, и, оценивая нравственность Англии по мерке собственной низости, пообещал мне больше, если поднимет в Сирии движение, независимое от Фейсала, и станет его вождем. Меня не слишком пугала эта довольно фантастическая перспектива, и, вместо того чтобы обозвать его трусом, я с готовностью заверил его в своей помощи, если он сразу же передаст мне оставшиеся у него деньги, необходимые для того, чтобы мы смогли дойти до Акабы, где я смогу сколотить средства, нужные для нашего с ним общего дела. Он принял мое условие с заметным неудовольствием; Насир же был в восторге от неожиданно оказавшихся в его распоряжении двух мешков золота.

И все же оптимизм Несиба оказал на меня некоторое влияние. Хотя я по-прежнему считал, что освобождение Сирии должно происходить постепенно и первым шагом было бы совершенно необходимое взятие Акабы, но теперь полагал, что эти шаги должны сочетаться. И как только Несиб сошел с намеченного пути, я решил сам, отчасти в его духе, отправиться в длинное путешествие по северным областям. Я чувствовал, что еще один взгляд на Сирию расставит по местам стратегические идеи, позаимствованные мною у крестоносцев и руководителей первого арабского завоевания, и приспособит их к обоим новым факторам – железным дорогам и присутствию Мюррея в Синае.

Кроме того, любая непродуманная авантюра в тот момент отвечала моему подавленному настроению. Это должно было быть восхитительно – чувствовать себя свободным, как воздух, наблюдать, как жизнь пытается обеспечить всем самым лучшим выбранный мною путь, но сознание того, что я тайно подтачивал некую важную ось, разрушало мою убежденность.

Арабское восстание началось под фальшивым предлогом получения шерифом предложенной Англией через сэра Генри Макмагона помощи для поддержки формирования местных правительств в частях Сирии и Месопотамии «при сохранении интересов нашей союзницы Франции». За этим последним скромным условием стоял договор (хранившийся до совсем недавнего времени в тайне от Макмагона, а значит, и от шерифа), по которому Франция, Англия и Россия соглашались аннексировать некоторые из обещанных арабам зон и поделить всю остальную территорию на сферы влияния.

Слухи об этом обмане дошли до ушей арабов через Турцию. На Востоке отдельным людям доверяют больше, чем официальным учреждениям. Поэтому арабы, проверившие мое дружелюбие и искренность в огне сражений, попросили меня как независимого посредника своим поручительством подтвердить обещания британского правительства. Мне ничего не было известно ни об обязательствах Макмагона, ни о договоре Сайкса – Пико, которые были сформулированы предусмотренными для военного времени отделами Форин-офиса. Однако, не будучи последним идиотом, я отдавал себе отчет в том, что если мы выиграем войну, то принятые перед арабами обязательства превратятся в простую бумагу. Будь я порядочным советником, я распустил бы своих людей по домам, не позволив им рисковать своими жизнями ради такого блефа. Но арабская воодушевленность была главным инструментом нашей победы в восточной войне. Поэтому я заверил арабов, что Англия будет следовать духу и букве своих обязательств. Уверенные в этом, они совершали свои подвиги, что же касается меня, то я, разумеется, вместо того чтобы гордиться нашим общим делом, постоянно испытывал горький стыд.

Ясное понимание положения, в котором я оказался, пришло ко мне однажды ночью, когда старый Нури Шаалан принес в свой шатер пачку документов и спросил, какому из обещаний британцев следует верить. От моего ответа и от его последующей реакции зависел успех или провал Фейсала. После мучительного раздумья я посоветовал ему положиться на самый последний по времени из противоречивых документов. Благодаря этому ответу, по существу отговорке, я за шесть месяцев стал самым доверенным его советником. Шерифы в Хиджазе были носителями истины в последней инстанции, и я успокоил свою совесть, дав Фейсалу понять, насколько ненадежна его опора. В Сирии всемогущими были англичане, шериф же не решал ничего. И таким образом, я стал главной фигурой.

Но я дал себе обет превратить арабское восстание как в двигатель его собственного успеха, так и в инструмент для нашей египетской кампании и вести дело к его окончательной победе так самозабвенно, чтобы простая целесообразность подсказала заинтересованным державам необходимость удовлетворить справедливые нравственные требования арабов. Это предполагало, что я (что само по себе было довольно проблематично) должен был выжить в этой войне, чтобы выиграть самое последнее сражение – в Палате – и поставить последнюю точку [10] . Однако не могло быть и речи о том, чтобы разоблачить этот обман.

10

Двумя годами позднее наш утомленный кабинет министров поручил мистеру Уинстону Черчиллю урегулирование на Ближнем Востоке, и тот за несколько недель на Каирской конференции развязал весь узел, найдя решения, обеспечивавшие соблюдение (по крайней мере, я так полагаю) буквы и духа наших обещаний в такой степени, в какой это было в человеческих силах, и не требовавшие жертв никакими интересами нашей империи и ни одним из интересов других народов. Таким образом, мы вышли из военного аспекта ближневосточной авантюры с чистыми руками, но три года были слишком большим сроком, чтобы завоевать благодарность народов, если не государств. (Примеч. авт.)