Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров

–  С Кипра?
– усмехнулся король.
– С того самого Кипра, где говорят, что девица, не переспавшая с тамплиером, еще не годится в невесты? С того самого Кипра, где матери предупреждают своих отроков словами: "Бойся тамплиерского поцелуя"?

–  Ваше Величество, я не помню, чтобы мать говорила мне такие слова в мои отроческие годы, - заговорил я, собравшись с духом.
– Честно признаюсь вам, Ваше Величество, что даже не помню никакого Кипра. Ныне я стою здесь, посреди кладбища Невинноубиенных младенцев, и готов во всем исполнять волю Вашего Величества.

–  Однако выговор вполне может считаться кипрским или даже палестинским, - заметил королю Вильям Ногарэ.

Король кивнул, и наши взгляды встретились.

–  Вам будет предоставлено место во дворце, - неторопливо и даже вкрадчиво проговорил король и тряхнул головой, отчего с его черной шапки посыпался вниз белый пух.

–  Ваше Величество, места вполне достаточно и здесь, - отвечал я.

–  Старик, твой ученик хочет сказать, что для лечения потребуется всего одна молитва?
– с напускным изумлением вопросил Ногарэ.

–  Мой ученик готов исполнить волю короля Франции, - отвечал дервиш.

По моему указанию бледного юношу поставили прямо передо мной. Я вперился взглядом в его глаза и стал намеренно думать о чем угодно, только не о самом лечении и возможной неудаче. "Неудачи быть не может, - заранее решил я, - если, по расчету дервиша, я избавлюсь от всякого страха и попробую на один час сделаться святым". Я долго думал о моей любимой Фьямметте, а затем размышлял о том, что, простившись с нею, наверно опять заснул необыкновенным сном, раз попал на кладбище, куда запросто по вечерам приезжает в гости к покойникам сам французский король.

В таких размышлениях я провел половину часа, а, может статься, целый час. Сумерки густели, и, когда я почти перестал различать лицо юноши, стражники короля окружили нас потрескивавшими факелами.

Тогда, в тревожном свете факелов, я увидел, что все лицо юноши покрыто каплями влаги, и подумал, что, наверно, он уже плачет от усталости. Мне захотелось пожалеть его, но я подумал, что жалеть ни в коем случае не полагается, иначе все надежды старца на своего ученика пойдут прахом.

"Доблестный дворянин не может плакать, - заключил я, видя, как он мучительно жмурится и роняет одну за другой слезы.
– Он, как и я, нестерпимо захотел спать. Еще немного, и мы повалимся друг на друга. Пора завершать это надувательство".

Не сводя глаз с влюбленного безумца и не обращаясь ни к кому определенно, я, насколько мог властно, повелел:

–  Дайте ему меч!

По короткому порыву теней и по тому, как болезненно искривились губы безумца, я определил, что ему в правую руку вложили рукоятку меча.

–  Отвечайте на три вопроса, сударь!
– в полный голос приказал я.

–  Да, мессир!
– едва живым голосом ответил юноша, чем подтвердил то, что я пока еще не совершил ошибки.

–  Вопрос первый!
– изрек я.
– Вы видите меня теперь перед собою?

–  Да, мессир, - был покорный ответ.

–  Вопрос второй! Вы видели меня когда-либо раньше?

–  Нет, мессир, - был столь же покорный ответ.

"Если я сумею задать и третий вопрос, - мелькнула у меня в голове мысль, - значит, из меня и вправду выйдет искусный джибавия, целитель безумия".

В продолжение этой мысли моя правая рука успела неторопливо размахнуться, затем - прицелиться, и, как только, покончив со всеми мыслями, я отдал ей последний приказ, она изо всей имевшейся в ее мышцах силы, закатила моему безумному дворянину увесистую оплеуху.

Юноша отшатнулся, факелы вздрогнули, а меч взлетел над моей головой.

–  Вопрос третий!
– сорвав голос, выпалил я.
– Вы дали слово ответить! Слово благородного человека!

Юноша окаменел.

–  Вопрос третий!
– уже с должным спокойствием произнес я.
– Если вы меня никогда не видели раньше, откуда вам известно, что ударил вас именно я?

Юноша остался передо мной бездвижным изваянием.

–  Погасите факелы!
– повелел я.
– Немедленно погасите факелы!

Тьма обрушилась на нас и поглотила обоих. Я затаил дыхание.

Миновало одно мгновение, потом миновало второе. Так, возможно, миновала половина той необыкновенной ночи.

И вот, наконец, я услышал донесшийся из темноты шепот:

–  Благодарю вас, мессер! Благодарю вас! Мне уже лучше. Мне стало гораздо лучше.

–  Вы уверены в своих силах, сударь?
– столь же тихо и при том весьма участливо проговорил я, успев вытереть с лица горячий, как факельная смола, пот и возблагодарить Господа за то, что Его волею я остался-таки живым и невредимым.

–  Да, мессер, - прошептал юноша.
– Вы избавили меня от страха.

–  Теперь свет станет весьма уместен, - сказал я, решив, что настала пора немного погордиться своей находчивостью.

Факелы вновь вспыхнули передо мной и выстроились длинной цепью, освещая королевскую свиту, которая едва не на целую милю вытянулась позади своего повелителя. У меня появилось предчувствие, что один из факелов уже освещает уготованное мне а, может быть, и могильному старцу, место в свите.

Я увидел, каким решительным жестом паж вытер капли влаги, покрывавшие его лицо, и как преданно посмотрел он на своего короля, заговорив наконец живым и звонким голосом:

–  Мне стало гораздо лучше, Ваше Величество!

Король коротко переглянулся с Вильямом Ногарэ, и тот ответил важным кивком.

–  Что ты скажешь на это, Карл?
– раздался у меня за спиной голос дервиша.

–  Кар-рл Великий пришел!
– громко протрещала ворона.
– Откройте двери!

На лице юноши появилась изумленная улыбка. Он растерянно огляделся по сторонам, а затем, к моему окончательному облегчению, убрал меч в ножны.

–  Король, твой паж выздоровел, - сказал кладбищенский пророк.
– Для него наступила добрая ночь. Теперь он не опасен ни для себя самого, ни для собственной тени.

–  Чудо!
– донеслось из королевской свиты тихое слово.

–  Чудо! Чудо!
– шепотом вторили другие голоса.

Паж подошел к королю, и тот, чуть наклонившись с коня, пригляделся к лицу своего любимца и ласково потрепал его за щеку.

–  Теперь я вижу, старик, - проговорил король, коротким жестом указывая пажу на его обычное место в своей свите, - теперь я вижу, что твоего ученика можно отправлять послом в страну безумцев вместе с твоей ученой вороной.
– И обратившись ко мне, король вопросил: - Назови свое имя, искусный целитель любовной горячки.