Снег идет, веселый и живой.Топает по мягким, белым лужам,Хлюпает по мокрой мостовой,Сам, как кажется, порядочно простужен.Он шагает, будто часовой,В гулкой тьме, бросая всюду тени.Снег идет, веселый и живой,Топает по улицам осенним.Он во всю свою шальную прытьШлепает по-детски там, где хочет.Что ему, дурному, эта стыть,Эта слякоть, тьма угрюмой ночи?И хотя я так спешу домой,Захотелось именно сегодняВместе с ним пройтись по мостовой,По домам и гулким подворотням.
Фантастика
(гастрономическая лирика)
Не надо быть ни Бредбери, ни Лемом,Чтобы рассвет увидеть наяву.Слоеный, как пирог с клубничным кремом,Специально испеченный к Рождеству.
Божественное
(гастрономическая лирика)
Хвала
не Богу, не Аллаху и не КришнеЗа то, что снег – как зернышки крупы,За то, что солнце, как желток яичныйВ сыром белке небесной скорлупы.
Ночная охота
Деревья устали до пятого пота,И ветви их вздулись, как вены.Но все продолжалась ночная охота —Охотникам не было смены.Деревья устали обшаривать небо,И небо пощады просило.А в небе металась смешно и нелепоЛуна, нагулявшая силу.А ветви вздымались в порыве едином,Добычу сетьми накрывая.Но снова она по их жилистым спинамКатилась, покуда живая.Беснуется снова охотничья стая,Цепляя ветвями друг друга.Досадуя сильно – добычу спасаютПросторы небесного луга!И нету светилу полночному ходуТропинками неба ночного.Лишь утро закончит пустую охоту,Чтоб ночь начала ее снова.
Серьезно
Любить – это значит стараться навекСберечь нераскрытую тайну.Ходить, да не просто, – а на головеИ думать, что это нормально.Любить – это значит свихнуться всерьез,Без всяких к тому отговорок,Чтоб каждый друг другу был дорог до слез,До боли сознания дорог.За сердце любимой душою платить,Платить и не требовать сдачи.Любить – это, вобщем-то, значит любить,И больше ни черта не значит.
Последний шанс
Над городом повис протяжный гуд.Он пел и пел, натужно, глухо, грубо.В усталом небе – дыма черный жгутИ свечками стоят стальные трубы.Толпа текла по сбитой мостовойОдним движеньем – люди, чемоданы,Поднятые над чье-то головой,И снова люди, мысли их и планы.А мысль одна – попасть туда, попасть,Уехать, убежать, успеть, умчаться.Пока толпа совсем не взорвалась(Когда-то надо этому начаться?).Толпа теснилась теплой толчеейВ предчувствии того, что что-то будет.Ползла дорога грязной чешуейТуда, куда стекались эти люди.Спасение стояло на парах.Последний шанс. Всех в мире истин мера.В глазах людей – усталость или страх?Отчаянье иль искренняя вера?Но вот протяжный гуд немного сник,И страх еще сильнее заметалсяВ глазах толпы. Настал последний миг.Трамвай рванулся. Мир Вам, кто остался.
Пирамиды
Из камня ли слагали пирамиды,Стремящие вершины в небеса?Висячие сады Семирамиды,Колоссов и другие чудеса?Из камня ли слагали постаменты,Сдаваемые вечности внаем?Слагали, как красивые легенды,Как гимны о величии своем?История течет необратимо,Ей, вобщем-то, до жизни дела нет.Так, скажет ненароком – проходи, мол,А хочешь, так оставь на память след.А лучший след – какое-нибудь чудо,Навроде маяков и пирамид.Из камня ли немые эти груды,Недвижные и мертвые на вид?Вглядитесь в эти выбитые склоны,Они тысячелетьям счет вели.Не красочное имя фараонаВенчает эти метины земли.По этим склонам, граням, – как хотите, —Людская жизнь текла, как кровь течет.И пирамида, – вы ее спросите, —Наверно, помнит всех наперечет.Всех, кто одной могучей вереницейТянул ярмо. А вы бы так смогли б?Величье в том, чтоб вместе с ними слиться,Осилив твердь и тяжесть этих глыб!..Она, конечно, всех прекрасно помнит,Кто единялся с молотом своимИ высекал гранит в каменоломне,Тщеславием нисколько не томим.И тех, кто строил долгие дороги,И кто однажды, вдруг нарушив строй,У вечности споткнулся на порогеИ был раздавлен каменной горой.История, она не дорожилаТаким сырьем, как жизнь ее рабов.Она брала их мускулы и жилы,Чтоб гимн сложить величию богов.Для пирамид, размеренно и вяло,Считает время годы, будто дни.Так все же из какого матерьялаВоздвигнуты, сработаны они?
Весна
Пролог
I
В солнечной прозрачной акварели,Там, где синь чиста и глубока,Слышу звуки мартовской свирели,Теплые, как талые снега.В солнечной прозрачной акварелиЯ поверил каждому штриху,Как соблазну сладостному верятИ
как верят тайному греху…В этой вере – вся шальная сила,Молодость – как брызгами волна!А весна вовеки б не простила,Если не поверить ей сполна.Да, сполна признать ее всевластье,Встретив звоном ратного щита.Так встречают день большого счастья,День, когда сбывается мечта.Главное, надежды б не сгорелиЧувства не помялись бы, покаВ солнечной прозрачной акварелиНеба синь чиста и глубока.
Весна
Основная часть
II
Из солнца вылупился солнца смешной птенец.Ну, наконец!И молодым своим задоромЗаставил петь все в мире хором.Из неба вылупилось солнце.Счастливый глаз.В который разОно властительно и смелоВзялось решительно за дело:«А дай-ка, – думает оно, —Я этот мир ополосну.Таким чумазым все равноОн не рискнет идти в весну».И вот открыт весенний душ,И мир, немного погодя,Ложится в ванну теплых луж,Резвясь, как малое дитя.И вот он чистый, как трамвай,Влетает, грохотом горя,В такой земной весенний рай,Где радость плещет через край,Где все случается не зря,Как в сказке,В которой нет несчастных,В сказке,Где нет людей напрасных.В сказке,В которой все добрее,В сказке,Где люди не стареют,В сказке,Которой имя мы придумали —Любовь…Из неба вылупился солнца смешной птенец,Зиме конец.И я иду как на парад,Ему черезвычайно рад.А солнце целый день без лениПрохожих ловит на блеснуСвоих улыбок, настроений,На откровенную весну.А люди в принципе просты,Им дай немного теплоты —Они без чьей-либо указкиКлюют и ловятся как в сказке.Весна… весна!
Ода себе
Земля полна лишь мудростью гигантов,Таких, как я, отмеченных судьбой.Плеядами немеркнущих талантов,Несущих крест незримый над собой.Мой стих глубок и так проникновенен,В нем только суть земного бытия,Не будь я выше, буду откровенен,Заплакал бы над строчками и я.Вопрос не только в силе интеллекта:Мне равных нет, замолкни, Цицерон,В искусстве слова – я достойный лектор,Великолепен я со всех сторон.И если ослепительная внешностьИным не служит признаком ума,То я скажу, и это не поспешность,Я как царица Савская сама!Мне покорилась кисть, как виртуозу,Непревзойден я в области пера,Мои поклонницы бросали б слезно розыК ногам, когда б я пел в Гран-Опера.В мой смертный час Вселенная сомкнетсяВ глубоком трауре, и будет мир скорбить.Ну как, пока такое сердце бьется,Ну как меня, друзья, не полюбить?
Есенину
Физиономия, как у детки,Глуповата чуть-чуть и робка,И взирает на нас с этикетки,Что со спичечного коробка.Мне б без всякой фальшивой дрожи,Тихо эдак, спросить, не кричать:Что, за этим ты жил, Сережа,Чтобы спички тобой венчать?Чтоб брелки, от печати плоски,Продавали, как лик святой,Чтобы в каждом табачном киоске,Бесшабашный и молодой,Ты взамен запрещенной рекламыУкрашал своей трубкой брошь,По которой страдают дамы,Унимая блаженную дрожь?Чтобы голосом раскаленнымИ набухшим чуть-чуть в винеКто ни попадя пел о кленахИ о матери в шушуне?И вдруг на тебе: с этикеткиТы кокетливо клонишь глаз,Мол, желаете ль сигаретки?Я специально припас для Вас…Ты прости, эти брошки, песни…Я не дал бы за них и гроша,Это очень нечестно, еслиПродается твоя душа.Эх, махнуть бы с плеча по рожеТем, кто выдумал эту брошь!И я знаю, что ты, Сережа,И простишь меня, и поймешь.
«А я не вспоминаю этот май…»
А я не вспоминаю этот май,Его последних слез, последних встреч его.И ты его, мой друг, не вспоминай,Пусть и тебе в нем вспомнить будет нечего…Пустая и нечестная играОкончилась, как майская симфония.Мы разошлись из зала кто куда,Но долго, долго жил на этом фоне я.И, жадно вспоминая каждый звук,Не мог спастись я от виденья странного:Твое лицо в изломе тонких рук,Как будто в рамке, возникало заново.А музыка, она звучит во мне,Другая, непохожая на прежнюю.Да, пусть горит тот самый май в огне,Со всей его возвышенностью вешнею.А я не вспоминаю этот май,Его последних слез, последних встреч его,А ты, мой друг, как хочешь, понимай,Пусть и тебе в нем будет вспомнить нечего.