Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести

— Это он в школе не проходил, — вставил Кислов, — выперли за неуспеваемость.

— Я сам из девятого класса ушел, — обезоруживающе сказал Солдатов. — Неохота было на батиной шее сидеть… Ладно, Боря, не кипятись, считай, что провел среди меня разъяснительную работу. Только все равно не лежит у меня душа к твоей Арктике, я человек городской.

— А тут все деревенские, — Кислов зевнул.

— Друзья, — мягко сказала Невская, — нет скуки, когда есть заботы. Вот мы здесь говорили с Борисом Павловичем, у него интересное предложение: почему бы нам не сделать флагшток? Может быть, летчик увидит.

— Это можно, — поддержал Кулебякин, — шест я вырублю. Только что на него присобачить, простыней-то у нас нет.

— Да хоть бы мою рубашку, — сказал Седых.

— На флагшток надежды мало, — Анисимов покачал головой, — вряд ли Блинков его заметит. Нужен костер.

— Который это Блинков? — спросил Белухин. — Их двое, старого, Константина, я знал, а про молодого только слыхивал.

— Константин Алексеич уже два года на пенсии, — ответил Анисимов, — это его племянник, Михаил, он со Среднего с СП работает.

— Мама моя… — Лиза часто задышала. Принужденно улыбнулась: — Накурили… Чистяков поспешно распахнул дверь в сени.

— Последние докуриваем, — успокоил Белухин, ковыряя пальцем в измятой пачке. — Две штуки осталось. Порядок нужно навести, мужики, у кого сколько?

Всего сигарет и папирос оказалось пятнадцать штук. Для экономии их решили отдать на хранение Анне Григорьевне.

— А что нужно для костра, Николай Георгиевич? — спросил Гриша.

— Мелких щепок, коры, дровишек посуше, — стал перечислять Белухин, — зажигалки, про которые Илья говорил… И двух дежурных выбери, пусть там, на склоне, и караулят. Как услышат самолет — разожгут.

— Газета у меня есть в портфеле, — спохватился Зозуля.

— И марки, что Дима геройски вытащил, — с усмешкой сказал Кислов. — На растопку, хоть польза какая от них будет.

— Захар Петрович, почему вы упорно стараетесь выглядеть хуже, чем есть на самом деле? — тихо спросила Невская. — Почему вы не хотите допустить, что человеку что-то может быть очень дорого, дороже всех жизненных благ?

— В жизни каждого человека должно быть хобби, — подал голос Гриша. — Мы с Зоей тоже собираем марки.

— Съел? — спросил Солдатов побагровевшего Кислова. — А у тебя какое хобби? Водка и «подкидной дурак»!

— Не оправдываться! — приказал Анисимов Кислову. — Покритиковали тебя вполне правильно. А между прочим, у Захара, да будет вам известно, одна из лучших в Арктике коллекций по радиосвязи — тысяч десять карточек, которые он ни при каких обстоятельствах не бросил бы в костер.

— Не теряй времени, Илья, — сказал Белухин, — распорядись насчет дровишек и остального.

Анисимов взглянул на Кулебякина, тот молча взял топор и вышел.

Белухин одобрительно крякнул,

— Вот этого ты воспитал правильно, и приказывать не нужно.

— За правый мотор выслуживается, — снова не выдержал Кислов.

— Чья бы корова, Захар, мычала… — резко бросил Анисимов.

— Я, что ли, во всем виноват?

— Виноватых после будем искать. У кого зажигалки — кладите на стол. Игорь, у тебя, кажется, тоже была?

— У меня газовая, «Ронсон», — Чистяков торопливо достал зажигалку. — Не потерялась бы…

— Мы тебе расписку дадим, — пообещал Солдатов.

— Расскажи подробнее, Георгич, — попросил Анисимов. — Тут мелочи важны, как складывать и тому подобное.

— Да я сам пойду. Анисимов покачал головой.

— Извини, но можешь стать обузой, — прямо сказал он. — А если по дороге схватит? Пойдем мы с Кулебякиным.

— Проклятая нога, — виновато сказал Седых. — Бесполезным я стал, Матвеич.

— Мы с тобой еще повоюем, — с неожиданной лаской отозвался Анисимов.

* * *

Печку больше не топили — жарко, а без нее стало совсем темно и неуютно. Сначала по углам жгли лучины, но от них шел едкий дым, и в конце концов решили ограничиться одной, которой женщины освещали свой угол.

Они склонились над Лизиным чемоданом, который она потрошила, и тихо, шепотом переговаривались — чтобы не мешать мужчинам. Лиза достала из чемодана широкую белую блузку — «Борис, как раз для твоего флагштока!», повздыхала над туфельками — когда еще их обуешь, похвасталась шелковым бельем — «может, попросим мужчин отвернуться и переоденемся, бабоньки?» Посудачили над тем и над другим, повздыхали, и Лиза хотела было закрыть чемодан, как Анна Григорьевна спросила:

— А для кого приданое, дочка?

— Подружке везу, — ответила Лиза, и, поколебавшись, раскрыла большой целлофановый пакет. — Ребенка ждет.

— Колготочки, пинеточки, — расплылась Анна Григорьевна. — В наше время такой красоты и не видывали.

— Чешские, — с гордостью сказала Лиза.

— Своих нужно рожать, девки пустобрюхие, — сердито упрекнула Анна Григорьевна. — В ваши годы у меня двое за подол цеплялись, а третий на руках сидел. И чего замуж не выходите? Грамотные чересчур, самостоятельные.

— Все это не так просто, тетя Аня, — сказала Невская.

— Чепуха, сложности себе выдумываете! Тебе сколько, за двадцать пять небось?

— Двадцать семь.

— Довыбираетесь… Мужика надо брать такого, какой он в натуре, все они нынче балованные. Дима вон неженатый, парень вполне хороший, работящий.

— Ради бога, тише, тетя Аня, — умоляюще попросила Невская.

— Все они хорошие, когда спят, — сказала Лиза.

— А тебе, Елизавета, Игоря, — увлеклась сватовством Анна Григорьевна. — Скромный такой, красивенький, только на тебя и смотрит. Да и сама ты лакомый кусочек, рвешься из одежи, как тесто из квашни. Повнимательней будь к нему, ключики подбери, он и сам не заметит, как предложение сделает.

— Предложений много, тетя Аня, — сказала Лиза, — только таких, что хочется по физиономии дать. Никто мне не нужен, мне и так хорошо. Вот будем с Зоинькой ходить в гости друг к дружке, правда, Зоинька?

— Ну и дуры, — Анна Григорьевна в сердцах махнула рукой. — Засидитесь в старых девах, волосы рвать на себе будете. Я свое пожила, вы меня слушайте; за мужика драться надо. И не только до венца, когда он от любой бабы шалеет, главное — потом его удержать, когда дети пойдут.

— Пусть они за нас дерутся, — с неожиданной злостью выпалила Лиза, — уж я-то за них не буду.