Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1

Тихон Ильич закашлялся и промолчал. «Ах ты, горе! И принес меня дьявол в такой час», — подумал он, чувствуя неприятный озноб в теле.

— Ты, Иван Иванович, — говорила Чикильдина, — поедешь сейчас же в Беломечетинскую. Там посидишь недельку, наладишь дело. А я поеду к Тихону Ильичу. Ты на чем приехал? — обратилась она к Осадчему.

— Верхи.

— У меня вездеход в ремонте. Так что я тоже подседлаю коня. Да, Головко, проводи своих агрономов в поле. Пусть они соберут опыт. Ведь есть же у нас ударники.

Тихон Ильич сидел на диване, опустив лысеющую голову.

— Что у тебя ко мне, Тихон Ильич? — спросила Чикильдина.

Осадчий с трудом поднялся. Бледнея в лице, он подошел к столу.

— Ослобони от должности, — сказал он слабым голосом. — Жизни нету.

— Как же я тебя освобожу? Проси людей. Они тебя избирали. А в чем дело?

— Крошечкина… Живым в могилу загоняет.

— Да чем же она тебя так обидела?

Осадчий молчал.

— Говори, что ж молчишь?

— Шельмует и шельмует, — с трудом выговорил Тихон Ильич.

— Чем же? Поссорился с ней или еще что?

— Ты ж знаешь — всем обижает. Думает, что как она есть баба, то ей всё нипочем. Дюже ты ее избаловала. Так что уволь.

— Ну это ты зря, Тихон Ильич, — сказала Чикильдина, складывая в полевую сумку бумаги. — Поедем к тебе и на месте все обсудим.

В дороге Тихон Ильич успокоился, но ни словом не обмолвился о том, что произошло в эту ночь в Черкесской балке. Конь Чикильдиной шел мелкой иноходью и все норовил выскочить вперед. Тихон Ильич подбадривал каблуками своего коня, побаиваясь, как бы Чикильдина не встретилась с лагерем Крошечкиной в Черкесской балке. Нарочно рассказывая всякие смешные истории, Тихон Ильич незаметно свернул на дорогу, ведущую по берегу Кубани, и Черкесская балка осталась от них правее километров на восемь.

— Тихон Ильич, зачем же мы делаем такую дугу? — спохватилась Чикильдина. — Надо было ехать через Черкесскую балку — это же намного ближе!

— По этой дороге хоть и дальше, а сподручней ехать на конях, — пояснил Тихон Ильич. — Вода завсегда рядом. Мы ж все время едем по берегу. Коней можно попоить.

Чикильдина промолчала. На заходе солнца они приехали в Яман-Джалгу.

На этом и обрывается короткая повесть о сестрах из казачьего хутора Садовый… С той поры, как в Черкесской балке зазеленел ячмень, прошла не одна весна и очень много прошумело в Кубани вешних вод. Прошли год за годом, а у каждой сестры сложилась своя, не похожая на другую жизнь.

После войны Прасковья Крошечкина окончила двухгодичную колхозную школу в Краснодаре. В тот год на Садовых хуторах из пяти артелей была создана одна — имени Ленина. Председателем ее и была избрана Крошечкина. По-прежнему она была женщина боевая, энергичная и непоседливая. Правда, стычек у нее с Осадчим больше не было — старик вскоре после Победы захворал и умер.

Муж Прасковьи, Савва Крошечкин, вернулся домой без правой руки. Узнал, конечно, солдат горькую правду о том, как в военные годы приезжал к Прасковье хромой Краснобрыжев. Да и как же можно было об этом не узнать — соседки рассказали. До крови сцепил Савва зубы, сделался чернее земли, одеревенел единственный кулак. Стонал, бедняга, выл и плакал, а все ж таки сдержался и в драку не полез. Как-то вечером, глотая слезы, проговорил: «Скажи, Прасковья, спасибо фашистам, что оторвали у меня одну руку, а то обоим бы вам не жить». Прасковья промолчала, знала, что виновата. Ей было жалко Краснобрыжева. Он так и не женился; досужие языки говорили, что виной тому была Прасковья Крошечкина. Даша Сорока все так же тайно любит Краснобрыжева и по-прежнему выщипывает брови и румянит уже исписанные морщинками щеки.

Таисия вышла замуж за Семена Матюхина. Случилось это летом 1945 года. Матюхин приехал на побывку в Родниковую Рощу. Узнав от Ольги Алексеевны, что ее младшая сестра в Садовом, Матюхин уехал на хутор и через месяц увез Таисию. Сейчас они живут в Краснодаре — там расквартирован полк, в котором служит полковник Матюхин. Таисия работает в краевой библиотеке. Есть у них дети — две девочки. С того памятного лета Таисия и Ольга не только не пишут друг другу писем, но даже избегают случайных встреч. Ольга Алексеевна до сих пор живет все в той же Родниковой Роще и все так же — председатель райисполкома. Она заметно постарела, но по-прежнему гордо носит свою красивую седую голову.

Старшие сестры Секлетия и Антонина осенью 1943 года покинули Яман-Джалгу и перебрались на хутор Грушка. Их мужья Кирилл Гамацкий и Яков Погребнов не вернулись с фронта, и не видели они, как на новом месте возродилась Грушка. Сперва вдовы жили в землянках, а через год взяли в райфинотделе долгосрочную ссуду и построили один дом — вдвоем живут в нем и поныне.

Дом Новиковых — крайний от Кубани. После войны Василиса руководит огородной бригадой: огород тут же, в пойме реки. Ее муж вернулся с фронта шофером и сейчас работает на грузовике. Живут они дружно. Дочь Варя вышла замуж, и Василиса теперь стала бабушкой. Двое Новиковых учатся в институтах. А вот Мишутку Новикова вы бы ни за что не узнали. Мало того что он комсомолец, что учится в восьмом классе и что носит кубанку с красным верхом, но вы бы посмотрели, какой у него русый вьющийся чуб — ну точь-в-точь как у отца!

Тем читателям этой повести, кому доведется побывать в верховьях Кубани, советую непременно навестить Грушку. Сделать это нетрудно. Мимо Яман-Джалги теперь проходит железная дорога, и есть там небольшой разъезд. Недалеко от разъезда косматой гривой подымается Черный лес, а за лесом, по ту сторону Кубани, висит отвесная скала. Подойдите ближе и на фоне леса и скалы вы увидите домики, похожие на ульи: они стоят двумя рядами, один в один, образуя широкую улицу, — это я есть новая Грушка.

1945

КАВАЛЕР ЗОЛОТОЙ ЗВЕЗДЫ Роман

Книга первая

Глава I

— Сережа! А ну, осмотрись хорошенько. Сдается мне, будто мы сошли не на том полустанке. Что-то и местность мне эта не нравится, да и не вижу я ни людей, ни духового оркестра.

— Полустанок тот самый, а люди, по всему видно, в поле, вот им и некогда нас встречать. Да оно так и лучше.

— Может быть, оно и лучше, а помнишь, как ты расхваливал свою Кубань? Поедем ко мне, у нас такие хорошие люди, они нас будут встречать, у нас и то есть, и это есть, духовой оркестр и прочее… А получается, видишь, как некрасиво: два фронтовика стоят на безлюдном полустанке, как иностранцы. Хотя бы твоя сестренка вышла нас встречать.

— Ах, вот ты о ком беспокоишься. Скоро, Семен, ты увидишь мою сестренку. Теперь мы уже дома!

— Ты-то — дома, а я — в гостях.

Так разговаривали два друга — Сергей и Семен. Пассажирский поезд, на котором они приехали, давно скрылся в степи, а друзья все еще стояли на платформе возле своих вещей.

Сергей Тутаринов был высокого роста, чернолиц, худощав и немного сутуловат. На нем была гимнастерка с погонами младшего лейтенанта, подпоясанная ремнем с портупеей; на груди — медаль «Золотая Звезда» и три полоски орденских ленточек. Новенькие бриджи, запыленные сапоги со сдвинутыми на щиколотки мягкими голенищами придавали его высокой фигуре стройный вид. Резкий очерк плотно сжатых губ, природная смуглость кожи, сросшиеся на переносье брови шириной в палец.

Старшина Семен Гончаренко был роста невысокого, широкоплечий, — таких юношей обычно называют крепышами; чуб белесый, глаза большие и голубые-голубые, — даже слишком много в них этой небесной голубизны; брови узкие и такие белые, что в пасмурный день их почти не заметно, а в солнечный — они поблескивают, как крылышки бабочки.