Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 2
Шрифт:
В сторонке возвышалась сложенная из кирпича высокая квадратная будка, а от нее на высоких столбах тянулись к молотилке три белых провода. По всему току, образуя порядочный круг, тоже поднимались столбы, а на них слепящим светом горели лампы, такое же сияние разливалось и над полками молотилки, освещая покрытые пылью лица двух женщин, развязывавших снопы, и согнутую, усыпанную остюками могучую спину зубаря. Из-под соломотряса и там, где решета выбрасывали полову, пробивались яркие пучки света, отчего падавшая на волокушу солома отсвечивала серебром. От женщин, выгребавших полову, ложились черные тени, и Евсею казалось, что лампы горят где-то в самом соломотрясе. Особенно много света
Молодые парни, взобравшись на скирду, бросали вилами, точно играя, снопы, и колосья, попадая в лучи лампы, как бы загорались красным светом. Но особенно Евсей присматривался к тому продолговатому и черному, похожему на большого жука, мотору, который находился рядом с зубарем и был прикрыт фанерой в виде крохотного сарайчика. Издали казалось, что и ремень к главному шкиву и сам мотор стоят недвижимы, и только ровный гул молотилки говорил, что вращается он удивительно проворно.
«Да, картина дюже заманчивая, — подумал Евсей. — Гудит и гудит, — сила!»
Залюбовавшись видом молотьбы, Евсей на какую-то минуту забыл, за каким делом его послал в степь Хохлаков и почему он оказался на коне перед этим шумным и озаренным лампами током, и в нем заговорила обычная любознательность. Ему захотелось подъехать к молотилке, поздороваться с людьми, а потом поподробнее расспросить их, как устроен этот двигатель; захотелось самому все осмотреть и руками пощупать, и он уже было тронул Буланого, чтобы выехать за черту ночной темноты. Но тут же он понял, что за эту черту выехать нельзя, что между ним и этим разливавшимся над землей светом лежит не ночная тьма, а пропасть, через которую не проехать теперь ему даже на Буланом… С грустью глядя на ночную молотьбу и не решаясь показаться на свет со своей разорванной штаниной, он повернул коня и шагом поехал по скошенному полю.
Но оглядываясь и все еще думая о себе и о виденном, Евсей ослабил поводья и снова доверился Буланому, — пусть идет куда знает, лишь бы не стоял на одном месте. Так он ехал долго, угрюмо склонив голову и не глядя вперед. Буланый шел и шел, а потом, очевидно, решил, что хозяин вздремнул, начал отыскивать что-нибудь съестное. За день он изрядно проголодался, а тут ему посчастливилось напасть на вкусную пищу — морда его ткнулась в копну свежего, только что скошенного ячменя. И только тут Евсей поднял голову и по частым огням на фоне темной Верблюд-горы понял, что находится вблизи Усть-Невинской.
«Придется заночевать под копной, — подумал Евсей, тяжело слезая с коня, который уже лакомился сочными колосьями. — Малость посплю, отдохну, а утречком я быстро разыщу Артамашова…»
На всякий случай привязав конец повода к ноге, Евсей оставил Буланого наслаждаться ячменем, а сам лег под копну. Положив руки под голову и чувствуя приятный запах, исходящий от копны, Евсей задумчиво смотрел на темное небо, густо-густо унизанное звездами; ему хотелось уснуть, а сна не было. Только теперь он ощутил боль во всем теле: от непривычки долго ездить верхом ноги ломило, в пояснице что-то стреляло, руки ныли. Надо было бы уснуть и к утру отдохнуть, а в голову лезли мысли о дневных встречах: то он видел смеющиеся лица яман-джалгинских колхозниц, то хитрый взгляд сторожа-тезки, то страшную
морду волкодава…7
Уснул Евсей только перед утром и спал тревожно. Ему показалось, что глаза его только-только сомкнулись, и вдруг кто-то начал хлестать его плеткой. Сквозь сон послышался грубый голос, смачная ругань. Евсей, как ужаленный, вскочил и увидел перед собой всадника. Протирая глаза и еще толком ничего не соображая, Евсей со страхом подумал, что какой-то смельчак решил угнать Буланого и уже взобрался ему на спину.
— Проснись, чертяка с коршунячьими глазами! — сказал всадник, ударяя Евсея плеткой по плечу.
— Ба! — обрадованно крикнул Евсей. — Артамашов! Алексей Степанович! Да не сон ли это? Вот какая мне удача!
— Погоди радоваться, — строго сказал Артамашов. — Ты это по какому праву копну ячменя истребил?
Евсей осмотрелся. Оказывается, Буланый успел уничтожить почти всю копну и преспокойно улегся на отдых. Стараясь и взглядом и улыбкой показать, что при такой важной встрече не следует жалеть какой-то копенки ячменя, Евсей осклабился и, хватая руку Артамашова, сказал:
— Алексей Степанович! Дорогой мой друг! Да у нас с тобой есть дела поважнее ячменя.
— Нет, ты скажи мне: кто тебе позволил учинять потраву хлеба? — стоял на своем Артамашов, косясь на Евсея злыми, налитыми кровью глазами. — Какой тебя черт сюда принес?
— Чего ты так печалишься? Или это твой ячмень?
— А ежели не мой, так его можно уничтожать?
— Да пустяки же, Алексей Степанович!
— А я тебе говорю, что это не пустяки. — Артамашов помахал плеткой перед лицом Евсея и зло усмехнулся. — А ну, бери своего скакуна. Отведу я тебя к хозяину этого ячменя — пускай он сам с тобой рассчитается.
— А кто же хозяин?
— Рагулин. Знаешь такого? Это такой хозяин, что он с тебя две шкуры спустит…
— Коня своего я возьму, — спокойно заговорил Евсей, — и мы отойдем куда-нибудь в укромное местечко…
Артамашов смотрел на Евсея и чувствовал, как внутри у него все горит. Заметив в глазах Евсея знакомых чертиков, он даже побледнел от злости и сказал:
— А дальше что?!
— Далее, — все так же спокойно продолжал Евсей, — далее я тебе сообщу такую новость, что ты в одну мгновению забудешь и о потраве и о Рагулине.
— Хорошо, бери коня… Поедем!
Они ехали молча. Кони шли шагом. Евсей предложил завернуть вправо и поехать мимо кургана, за которым виднелась ложбина, густо усеянная копнами сена. Утро только-только нарождалось, и было оно светлое и чистое, с обилием росы на стерне и на траве. Солнце еще не взошло, но верхушки далеких гор озарились розовым блеском. Давно проснулись птицы и запели на все голоса. Прислушиваясь к степным певчим, Артамашов болезненно хмурил брови и думал:
«И надо же мне было наскочить на этого зверя… Ехал в станицу по срочному вызову Никиты Мальцева — и на тебе, Евсей лежит под копной… И чего это у него штаны разорваны? Или с кем дрался, или удирал, прохвост… И что-то он хочет мне сказать? Наверное, что-нибудь случилось с Хохлаковым — его же холуй…»
Тем временем они спустились в ложбину, и когда подъехали к копне сена, Евсей сказал:
— И за каким дьяволом ехать нам к Рагулину! Лучше мы посидим и побеседуем возле этой пахучей копенки… Люблю запах скошенной травы.
Он первым спешился, за ним, не говоря ни слова, последовал Артамашов. Они сели под копной, от которой действительно исходил ароматный запах сухих цветов. Молча закурили, и оба смотрели на восход солнца так внимательно, точно впервые это увидели.
— А чего у тебя штанина болтается? — спросил Артамашов, продолжая глядеть на восход.