Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 2

Старики одобрительно принимали такое важное сообщение и посматривали на своего одногодку с явным поощрением.

Домой Тимофей Ильич вернулся поздно вечером. Электричество светило и возле порога и в обеих комнатах. Ниловна сидела на кровати, свесив ноги в шерстяных чулках. Анфиса склонилась над детской зыбкой и кормила грудью маленькую Василису.

— Тимофей, и где ты все ходишь и ходишь? — спросила Ниловна. — Семен давно вернулся, пора бы и вечерять, а ты все разгуливаешь.

— Не разгуливаю, а с делами управляюсь, — с достоинством ответил Тимофей Ильич. — Разве без меня будет порядок? Кондратьев велел прибыть пораньше, чтоб успеть обо всем посоветоваться… У Саввы был, с этим мы договорились. К Никите зашел. Без меня он бы и к обеду не выехал, а я его поторопил… Молодой, ничего не смыслит.

Это было сказано таким тоном, что Ниловна уже не могла возразить. Она тяжело подобрала ноги, легла и укрылась одеялом, а Тимофей Ильич подошел к зыбке, тронул толстым, заскорузлым пальцем пухлую щечку внучки, заметил на губах капельку молока и усмехнулся. Васюта смотрела на закопченные усы деда испуганно, и ее крохотные глазенки блестели от яркого света подвешенной к потолку электрической лампы.

— Глазенятами водит. Знать, что-то уже себе в уме маракует, — сказал Тимофей Ильич и, искоса взглянув на жену, тихонько обратился к Анфисе: — Дочка, давай я понянчу Васюту, а ты утюжком подправь мой праздничный бешмет, а заодно рубашку и шаровары… Залежались они, помятые…

— Вот беда, батя: как на грех, утюг испортился, — сказала Анфиса, — что-то у него внутри перегорело. Надо сказать Семену, чтоб исправил.

— И чего тебе, старый, утюжиться! — вмешалась и разговор Ниловна. — Не жениться едешь и не на свадьбу.

— А ты лежи, у тебя сердце слабое, в наши дела не вмешивайся, — сказал Тимофей Ильич и пошел в соседнюю комнату к Семену.

Семен склонился над столом и что-то писал. Тимофей Ильич подошел к нему неслышно, постоял, посмотрел через плечо.

— Речь подготовляешь? — спросил Тимофей Ильич.

— Да, батя, кое-что хочу на память записать.

— Едешь с Никитой?

— Нет, Савва обещал взять с собой.

— И правильно, поезжай с Саввой. — Старик подсел к столу, взял тетрадку, посмотрел на исписанный лист. — Ну, Семен, какие тут у тебя итоги по электричеству? Чем похвалишься активу?

— Покамест итоги не очень радостные, — отвечал Семен, взяв из рук старика тетрадь. — И похвалиться особенно нечем.

— Какая ж тому причина?

— Все та же, — неохотно ответил Семен. — Надо увеличивать потребление энергии.

— Говоришь, увеличивать? А Сергей еще одну турбину привез.

— И не только турбину, — поправил Семен. — Усть-Невинской МТС занаряжено для района — восемь комплектов автопоилок и автодоилок, двадцать восемь аппаратов по электрострижке. Так что вторая турбина очень нам нужна, и мы ее установим быстро. Водонапорная труба готова, фундамент тоже заложен. Ко мне на ГЭС уже не раз приезжал Виктор Грачев, все осмотрел. Тут у нас остановки не будет. А вот с подводкой электричества задержка. Необходимо вести линии в горы, на пастбища, в степь, на молочные фермы. — Семен закрыл тетрадь и задумчиво посмотрел на тестя. — Вот я и хочу выступить с конкретным предложением: техническая учеба — дело нужное, но необходимо уже сейчас, наряду с лесопосадками, начать строительство электролиний.

— Так, так, значит, и светить, и доить, и поить, и стричь, а вдобавок лес сажать, — дела много… А как все это поднять?

— Если пожелаем, то подымем.

— Трудновато, но я тоже так думаю: ежели актив порешит — можно. — Тимофей Ильич скомкал в кулаке усы и задумался. — Семен, вторую турбину ставишь, а домашнее электричество починить сможешь?

— Это вы о чем?

— Чего-сь наш утюжок не действует.

— А зачем он вам? — удивился Семен.

— Да не мне, а Анфисе требуется, — сказал Тимофей Ильич, не глядя на зятя. — Женщины без этого не могут…

— Ну, если Анфисе нужно, то я сейчас займусь утюжком.

Пока Семен занимался починкой утюга, Тимофей Ильич вынул из-под кровати свои, еще совсем новые, но серые от пыли сапоги и вышел в сенцы. Там он взял с полочки махотку с дегтем и с квачом величиной с кулак, и сапоги от носков до верха голенищ в один миг заблестели черным глянцем. В комнату он вошел осторожно, боком, хотел поставить сапоги снова под кровать так осторожно, чтобы этого никто не заметил, но разве от жены можно что-либо скрыть?

— Боже мой, Тимофей! — сказала Ниловна. — Для чего ты их так намазал? Или собираешься в такую жару ехать в чеботах?

— Ежели тебя пригласят, то поезжай хоть босиком. — С усмешкой ответил Тимофей Ильич и, не желая больше разговаривать с женой, подошел к Семену. — Ну, как машина? Действует?

— Папаша, все в порядке, — ответил Семен, передавая утюг Анфисе. — Поломка пустяшная: не было контакта.

— Это как у меня с Ниловной: нету в жизни контакта, — усмехаясь и поглаживая усы, добродушно проговорил Тимофей Ильич. — Вот и зараз — больная, а все мои действия ей не по душе.

— А чего ж ты, как молодой, принаряжаешься? Никогда с тобой этого не было.

— А теперь есть. — Тимофей Ильич обратился к Семену: — Пойдем, Семен, в ту половину, поговорим, посоветуемся перед отъездом. — В дверях, нарочно пропустив Семена вперед, старик посмотрел на Анфису: — Дочка, достань из сундука бешмет и все прочее и тоже малость утюжком подравняй.

Вскоре загремела у двери тачанка, в открытые окна послышался хриповатый бас Дорофея:

— Прр, окаянные, так и скачете, как птицы!

После этого знакомого возгласа в хату вошел Савва, поклонился Ниловне и подошел к Анфисе, которая как раз разглаживала на столе отцовский бешмет.

— Хочу знать, — сказал Савва, — кого это вы так наглаживаете? А! Догадываюсь и одобряю! Вот это по-моему! Устьневинцы во всем должны отличаться! А где делегаты?

— Там сидят, — сказала Ниловна, указав слабой рукой на дверь, — все совещаются…

— И это одобряю! Могу им в этом деле составить компанию.

И Савва решительно пошел в соседнюю комнату.

19

После войны, оставшись без мужа и без детей, Варвара Сергеевна Аршинцева никак не могла привыкнуть к одинокой жизни. По вечерам, бывало, придет домой и не может найти себе места. Тишина в комнатах пугала, на сердце было тяжело и тоскливо, к глазам подступали слезы, а ночью мучила бессонница. Из дому Варвара Сергеевна выходила обычно рано. Ее тянуло к людям, и поэтому она каждый год на все лето выезжала в поле. Там, работая в бригаде, находила утешение в разговоре с колхозницами, в постоянных хлопотах, в заботах о бригаде, и вдовье горе стало постепенно забываться. Ни своей коровы, ни кур, ни даже поросенка она не имела.