Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 3

— Как их продать? Надо везти на базар. А на чем? Что-то обещанный грузовик не едет.

— Приедет! Ребята грозились меня обогнать.

«Так вот, кто она, эта юная бахчевница с ружьем, — думал Холмов. — А я-то стыдил ее, поучал».

От того, что он услышал, Холмову стало неловко. Он положил деньги на седло велосипеда и, понуря голову, быстро ушел к скирде. Разбудил Кузьму. Тот вылез из соломы и удивился: не ждал, что брат проснется первым и в такую рань.

Еще только-только начинал бледнеть восток, когда братья Холмовы, ведя на поводу оседланного коня, тронулись в путь. Проходили мимо куреня и видели, как к бахче подкатил грузовик и как юноши рассыпались по бахче.

— Мальчики! — кричала Галя. — Будете носить только те арбузы, какие я отберу. Я могу выбирать спелые!

— Что же это получается, братуха? — Кузьма замедлил шаг. — То одна бахчевница продавала нам чужое добро, а теперь эта ватага гуртом крадет кавуны? Машину даже пригнали. Значит, повезут на базар!

Холмов не ответил. Кузьма смотрел на грузовик, куда ребята приносили свежие, умытые росой арбузы, и сокрушенно качал головой. Тяжело вздохнул и сказал:

— Ведь это что же происходит с подростками? Чему они научились? Беда! — И к Кузьме Крючкову: — Ну, ты! Чего поглядываешь на бахчу? Кавуна захотел? Плетка тебе нужна, а не кавун! Ну, шагай, шагай!

Глава 13

Потянулись все те же однообразные поля. Так же, как и вчера, палило солнце, и так же дул ветер — то порывисто, то совсем слабо. И так же, как вчера, тут и там гудели моторы, и могучие их голоса тревожили сердце.

Вблизи гусеничного трактора, горячего и окутанного пылью, братья остановились. У рычагов управления сидел коренастый парень в измятой кепчонке, и Холмов подумал, что когда-то и он вот так же управлял трактором. Не гусеничным, а колесным, марки Путиловского завода. Поблескивали начищенные траки, как шпоры, и безответный трудяга, натужась, потянул плуг мимо Холмова. Над лемехами курчавилась пыль. Грачи стаями накрывали взрыхленную землю. Тракторист поправил кепчонку и, блестя зубами и глазами, тепло и дружески посмотрел на Холмова, как бы говоря ему: «Ну чего, дружище, стоишь? Садись, поедем! Или уже позабыл, как ездят на тракторе?»

И когда плуг, оставляя свежую борозду, удалился, Холмов неожиданно для Кузьмы присел на стерню рядом с отвалом земли. Быстро снял свои запыленные кеды, стянул со вспотевших ног повлажневшие носки и, засучив до колен штанины с резинками, пошел по борозде. Босые жилистые ноги вдавливали взрыхленную землю, оставляли следы. Земля была теплая и мягкая, может, даже мягче ваты.

Холмов шагал широко. Ему было так приятно чувствовать ногами знакомую с детства теплоту земли, было так чудно ощущать давно забытую щекотку подошв, что он не в силах был сдержать нахлынувшую радость и по-юношески весело рассмеялся. А Кузьма смотрел на брата и не мог понять, что с ним.

— Братуха, что это вздумал топтать пахоту? — спросил он. — Да еще и смеешься?

— Вспомнил, как когда-то вот так же босиком ходил по рыхлой земле, — ответил Холмов, продолжая идти по борозде. — Давненько не ступал босыми ногами по свежей землице, ох как давненько! Думал, что уже отвык.

— Ну и как? Не отвык?

— Хорошо!

— Это ежели недолго, то хорошо, — заметил Кузьма, ведя на поводу коня. — А ежели долго идти, то сильно приморишься. Ногам тяжело. И простудиться можно. Так что, братуха, от греха натягивай свою обувку.

Снова перед глазами серый пояс дороги, пыльной, изрезанной колесами. По ней катились, грохоча и подпрыгивая, грузовики, укрывая наших путников густой пылью. Пришлось отойти подальше от дороги. Шли то по колючему жнивью, с неубранными валками соломы, то снова по пахоте или по кукурузе. Подошли к лесной полосе, и Холмов вспомнил, как лет тридцать пять назад по всему Прикубанью сажали деревца. Теперь те саженцы стали деревьями, иные поднялись метров на пять, и над степью, сколько было видно, горбатилась зеленая грива.

Привал и обед братья устроили на берегу Малюги. Небольшая степная речка впадала в Кубань, и была она тихая, сонно-спокойная. Низкие берега поросли пыреем. Вербы кланялись, касаясь воды ветками. Недалеко от Малюги раскинулась большая станица. Крыши завьюжены пылью. Сады — в желтых подпалинах, повсюду уже тронутые ранним дыханием осени.

— Братуха! — сказал Кузьма. — А погляди-ка на свою карту, какое это поселение?

Холмов не стал смотреть на карту и сказал, что перед ними станица Усть-Малюгинская. В этой станице он недавно встречался с Работниковым. Холмов узнал не только Усть-Малюгинскую, но и дорогу, которая спускалась с бугра и входила в станицу.

Усть-Малюгинская лежала в ложбине, и если смотреть на нее со стороны речки, то улицы, дома, сады были как бы слегка повернуты к солнцу. «Значит, снова я попал к Работникову? — думал Холмов. — Как же его звать? Кажется, Афанасий Никитич. Надо заехать к нему. Скажу, что теперь камера мне не нужна, что заехал просто так, повидаться. У него можно и заночевать».

— Красивая станица Усть-Малюгинская, — сказал Холмов, взглянув на карту. — Слыхал такую, Кузьма?

— На Кубани станиц много. Разве все узнаешь?

— В Усть-Малюгинской живет один человек. Вот мы и заедем к нему.

— Знакомец твой тот человек? — осведомился Кузьма. — Или так, известный по прежней работе?

— Мы с ним давно знакомы. — Холмов посмотрел на станицу, залитую солнцем, на сады в желтых пятнах. — Известный на Прикубанье председатель колхоза «Авангард». Работников Афанасий Никитич.

— Это хорошо, — живо отозвался Кузьма. — Самый раз у него заночевать. Попросим овса или ячменя для коня. Как думаешь, дасть, а?

— Не знаю, — ответил Холмов. — Может и не дать. Он из тех, из скупых. Как-то просил у него камеру для автомашины. Сперва скупился, не давал, а потом смилостивился.

— Значить, и овса дасть, — уверенно заключил Кузьма. — Поднимайся, братуха. Будем двигаться. Лучше всего заявиться к тому Работникову засветло.

К низкому полдню братья Холмовы вошли в Усть-Малюгинскую. Улица была безлюдна, и их появление в станице никем не было замечено. На них даже не лаяли собаки. Только подслеповатая старуха, сидевшая на завалинке возле своего двора с девочкой лет трех, из-под темной ладони посмотрела не столько на братьев, сколько на оседланного коня. Девочка, игравшая у ее ног с самодельными куклами, тоже посмотрела на коня.

Когда путешественники поравнялись со старухой, Холмов спросил, не знает ли она, где живет Работников. Не отнимая от глаз сухую, старческую руку, старуха сказала:

— Это какой же тебе требуется Работников? Тот, что главарь?

— Тот самый. Афанасий Никитич, ваш председатель.

— Тот Работников проживает отсюдова, милок, далече. Идите аж до площади. Там свернете направо в проулок, а уже в проулке глядите по правой руке его хату под камышом.

Дом Работникова под камышовой крышей, точно, стоял в переулке недалеко от площади. Сворачивая в переулок, Холмов увидел то место, где их машины вынуждены были остановиться, когда он ехал в Береговой, и невольно улыбнулся. «Не мечтал и не гадал, что вернусь сюда, а вот пришлось», — подумал он.