Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 4

Сухими листьями прошумел смех. Улыбнулся и Щедров.

— Не можешь, Якимчуков, без иронии? И смех, товарищи, тут ни к чему. — Емельянов раскрыл перед Щедровым папку. — Вот оно, Антон Иванович, наше решение, изложенное по пунктам. Пункт первый: партбюро с активом отстранило Ефименко от должности и записало ему строгий выговор. Пункт второй: Черноусова оставить на год, записать ему выговор и предупредить: если через год дела в «Кавказе» не изменятся к лучшему, то Черноусов поплатится партийным билетом.

— Почему же с вами не приехал Черноусов?

— Мы говорили: поедем! Не пожелал, стыдно показываться в райкоме. Но на партбюро дал твердое слово…

— Якимчуков правильно подметил: ходили они, как сналыгованные! — Это заговорила Андрианова. — И мы так рассудили: рядом с Черноусовым поставить другого, не похожего на Ефименко. Поглядим, что из этого получится.

— Кого же вы решили поставить рядом с Черноусовым? — спросил Щедров. — Нашли достойного товарища?

— Еще не подыскали, — за Андрианову ответил Емельянов. — Прибыли к вам за советом. Может, райком кого пришлет?

— Надо подыскать кандидатуру в самом «Кавказе», — ответил Щедров. — Какие у вас есть на сей счет соображения?

Разговор оживился. Назывались фамилии — и Емельянова, и Якимчукова, и бригадира четвертой бригады Поликарпова.

— Вот видите, сколько в «Кавказе» достойных товарищей, — поднявшись, сказал Щедров. — Так что давайте подумаем вместе: вы у себя дома, а мы тут, в райкоме, и после этого примем согласованную рекомендацию.

Довольные своим приездом в райком, елютинцы уселись в грузовики и умчались. Щедров остался с Митрохиным, молча сидел за столом, как бы прислушиваясь к удалявшемуся шуму грузовиков.

— Василий Иванович, завтра поедем в «Кавказ», — сказал он, подойдя к окну. — Надо помочь елютинцам. Что скажешь, если нам остановиться на Емельянове?

— Кандидатура вполне подходящая. А как быть с мастерскими? Где мы найдем замену Емельянову?

— Заведующего мастерскими найти легче, — сказал Щедров, глядя в окно. — Поищем инженера у нас в районе.

— А если поискать у нас секретаря партбюро?

— Зачем же? Да вот что, принеси-ка мне личную карточку Емельянова. Я как-то у него ночевал. По-моему, он толковый человек.

Глава 50

Отношения у них были настолько равными и дружескими, что Петрович приходил к Румянцеву и уходил от него тогда, когда ему было нужно. В своих мягких, с низкими каблуками сапожках он ступал совершенно неслышно. Вот и сейчас Петрович тихо приблизился к столу, слегка наклонился и положил перед Румянцевым папку с объемистой рукописью. Отыскал нужную, им же подчеркнутую красным карандашом страницу и сказал:

— Ваня, доклад называется «Итоги и перспективы поднятия экономики и культуры в Усть-Калитвинском районе». Написан Щедровым и Приходько, обсужден и утвержден на бюро. Прочитан на собраниях не только Щедровым. Идентичный текст на других собраниях читали Приходько и Сухомлинов.

— Ну и что? Отыскал какую-нибудь крамолу?

— Кое-что подчеркнул. Прочти.

— Петрович, а надо ли?

— Советую. В целом доклад любопытен. Посмотри хотя бы отмеченные мною места.

Перед самым приходом Петровича Румянцев говорил по телефону с секретарем ЦК.

«Иван Павлович, Южный получил высокий урожай зерновых, успешно провел уборку, перевыполнил план продажи хлеба государству, — говорил секретарь ЦК. — Напишите статью для «Правды», расскажите о тех, кто добился таких успехов, поделитесь опытом».

«Хорошо, постараюсь», — ответил Румянцев.

— Петрович, звонили из ЦК, просят статью для газеты, — сказал Румянцев, радуясь в душе, что его просят выступить в печати, как, бывало, просили не раз. — Говорят, необходимо поделиться опытом.

— Когда нужна статья? — как всегда, деловым тоном опросил Петрович.

— Как можно быстрее.

— Моя помощь потребуется?

— Непременно. Вот что, Петрович, готовься, поедем в районы. Начнем с Усть-Калитвинского. Вот и соберем для статьи самые свежие материалы. — Румянцев посмотрел на Петровича вдруг помолодевшими, улыбающимися глазами. — А доклад Щедрова оставь. Прочитаю.

Понимая без лишних слов, что разговор окончен, что теперь нужно готовиться к поездке по краю, Петрович ушел. Румянцев некоторое время смотрел в большое, выходившее в парк окно, протирая замшей очки, и, казалось, забыл о докладе. И вдруг, как бы вспомнив, что ему непременно надо узнать, о чем говорил в докладе Щедров, он надел очки и наклонился над столом. Долго смотрел на первый лист — по нему, сверху донизу, протянута красная линия, ровная, точно ее Петрович положил по линейно, а слова «Владимир Ильич завещал…» почему-то подчеркнуты дважды.

«Владимир Ильич завещал нам, коммунистам, свято хранить свое кровное родство с народом, — читал Румянцев на первой странице. — Следуя заветам Ленина, коммунист обязан ничем, кроме как своим трудолюбием и своим поведением, не выделяться. Ему нельзя зазнаваться или кичиться своим высоким положением; нельзя извлекать из своего положения никаких личных благ и личных выгод; нельзя ставить себя в особое привилегированное положение. Преданность народу, демократизм, бескорыстие, скромность и доступность — вот те непременные достоинства, которыми обязан обладать член ленинской партии, на каком бы посту он ни находился. В нашем же районе, и мы об этом говорим открыто, есть еще коммунисты — их фамилии я назову позже, — которые забывают о заветах Ильича, отходят от этих заветов, заботятся о собственном благополучии и часто, чего греха таить, живут не так, как учит жить Ленин…»

«Что же тут, собственно, испугало Калашника? — глядя на страницу, думал Румянцев. — Мысль правильная, хотя в общем-то и не новая. Может, Калашника испугало что-то другое… Ну-ка, вот здесь…»

«То, что у нас хорошо, то хорошо, и оно, это хорошее, заслуживает всяческой поддержки, а то, что у нас плохо, то плохо, и умалчивать об этом плохом, делая вид, что ничего плохого вообще не существует, мы не имеем права, — читал Румянцев на другой странице. — В своей повседневной жизни и деятельности мы обязаны постоянно сверять свои дела и свои поступки по Ленину, как сверяют часы или измерительные приборы по тончайшему эталону, и тогда мы всегда будем знать, что у нас хорошо, а что плохо. Великое наше счастье, товарищи, что у нас имеется ленинский эталон жизни и что мы, сверяя по этому высокому образцу свою жизнь и свои дела, сумеем дать правильную политическую оценку не только таким очевидным позорным явлениям, как пьянство, чинопочитание, карьеризм, но и всякого рода иным антипартийным проступкам».

«И тут Щедров, безусловно, прав, и о Ленине сказано хорошо, — думал Румянцев, переворачивая страницу. — Да, именно так: это наше великое счастье, что у нас есть верный и нестареющий эталон жизни — Ленин…»

«Частенько бывает так, — продолжал читать Румянцев. — Избирают товарища секретарем партийного бюро, не подумав: а имеет ли он талант политического организатора, призвание партийного вожака? Умеет ли он руководить людьми, то есть способен ли повести за собой других, увлечь их на большие дела и во всем послужить для них примером? Всерьез этим никто не интересуется. С виду хороший человек часто оказывается плохим партийным работником. Для примера назову Листопада из «Зари» и Ефименко из «Кавказа», кстати, оба они по образованию ветеринары. Вот Листопад и Ефименко как раз и служат наглядным примером того, что политическая деятельность — не их призвание. Лечить животных, возможно, они умеют, ибо этому их, надо полагать, научили в институте, а вот стоять во главе партийной организации — это им явно не по плечу. На Украине говорят: «Не по Савке свитка!» Для Листопада эта «свитка» кончилась печально… Хочу подчеркнуть: партийная работа — самая трудная и самая ответственная, и от тех, кто ее исполняет, она требует таланта организатора и вожака, человека не только политически зрелого, — что весьма важно! — а и человека беспредельно честного в своих делах и поступках…»