Семенов-Тян-Шанский

Панин сделал все, чтобы земля и доходы с нее остались в руках помещиков. Всякие параграфы о немедленной свободе для крепостных крестьян были вычеркнуты. Освобождение предполагалось только через два года после царского манифеста. Помещики сохраняли право собственности на землю. Крестьянам по-прежнему приходилось исполнять натуральные повинности и бесплатно работать на помещиков. Только с их согласия мужики могли выкупать собственные земельные наделы.

Либеральный монархист Семенов был обманут в своих мечтах о немедленном освобождении крестьян с землею. Был обманут горячо обожаемым монархом.

Глава 20 МАНИФЕСТ

Текст «высочайшего манифеста» Александр Второй поручил написать московскому митрополиту Филарету.

Филарет — один из самых реакционных представителей православной церкви и защитник крепостничества. Крепостное право митрополит оправдывал текстами из Ветхого завета. Это Филарет со сворой своих священнослужителей допускал порку крестьян в сельских церквах. Это Филарет и его пастыри говорили о бунтующих мужиках, что они теперь «милостью божьей сосланы в Закавказье и Сибирь».

За витиеватым слогом «высочайшего манифеста», сочиненного митрополитом Филаретом, скрывались все те же дворянские интересы.

… «Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с нами божие благословение на твой свободный труд», — возвещал манифест и тут же указывал, что «крепостные люди получат в свое время полные права свободных сельских обывателей».

Манифест провозглашал «состояние свободных крестьян-собственников», но десятью строчками ниже объявлял, что помещики сохраняют «право собственности на все принадлежащие им земли».

Манифест требовал от народа, чтобы он не забывал о своих обязанностях перед царем и помещиками.

«Всякая душа должна повиноваться властям предержащим, воздавать всем должное и в особенности кому должно — урок, дань, страх, честь». И сразу же после цитаты из священного писания манифест предупреждал крестьян, что «было бы противно всякой справедливости пользоваться от помещиков землею и не нести за сие соответственных повинностей…».

П. П. Семенов — вице-председатель Географического общества.

Н. М. Пржевальский.

А.И. Воейков.

28 января 1861 года состоялось заседание государственного совета под председательством Александра Второго.

В роскошном зале дворца стояла благоговейная тишина. Замерли седые, лысые, в холеных бакенбардах и пышных бородах царские сенаторы, правительственные чиновники, знатные дворяне, члены священного синода. Багровые шеи, тугие подбородки, широкие лбы. Золото крестов и медалей, андреевские ленты, жирные эполеты, черные фраки, шелковые рясы, генеральские мундиры. Государственный совет почтительно ожидал, когда царь откроет заседание.

Петр Петрович, проникнутый величием минуты, нетерпеливо посматривал на мраморные колонны, лепной потолок, хрустальные люстры, на тяжелые гербы, развешанные по стенам.

Гербы, гербы!

Гербы всея Великая, Малая, Белая Руси, царства Польского, княжества Финляндского, королевства Литовского и прочая, и прочая, и прочая…

Царь открыл заседание.

— Я надеюсь, господа, что при рассмотрении проектов, представленных в государственный совет, вы убедитесь, что все, что можно было сделать для ограждения выгод помещиков, сделано…

После короткой паузы царь продолжал:

— Приступая к этому важному делу, я не скрывал от себя всех тех затруднений, которые нас ожидали, и не скрываю их и теперь, но, твердо уповая на милость божию и уверенный в святости этого дела, я надеюсь, что бог нас не оставит и благословит нас кончить его для будущего благодеяния любимого нами отечества. Теперь с божией помощью приступим к самому делу…

При этих словах императора благоговейную тишину зала нарушил какой-то странный шорох. «Что-то быстро проскользнуло сверху вниз по левой от государя боковой стене роскошно убранной залы Государственного совета».

Герб королевства Литовского сорвался с места и упал за спиной царя, обдав его легким облачком пыли. Царь оглянулся — расколотый герб лежал на полу. По залу пронеслась незримая волна страха. Лица всех присутствующих перекосились, вытянулись, сотни глаз устремились на злополучный герб. Надо же было случиться несчастью, да еще в такую историческую минуту! Какой позор — во время речи самодержца всея Руси сорвался герб подданного ему королевства! Что это — небрежность дворцовых служителей? Или чьи-то тайные козни? Или простая случайность?

— Не к добру сие, не к добру, — прошептал митрополит Филарет, сидевший около Петра Петровича.

В мучительной тишине зала был спокоен лишь Александр Второй. Он закончил свою речь и открыл заседание.

Государственный совет верноподданнически одобрил общий законопроект реформы. 19 февраля Александр Второй подписал манифест. 5 марта он был обнародован…

Звонили колокола всех русских церквей. Со всех амвонов попы читали манифест, призывая народ возблагодарить царя-«освободителя». Помещики-крепостники и помещики-либералы устраивали званые обеды. Лилось шампанское, произносились пышные речи. Казенные борзописцы писали, что «народ радостно принял великую реформу». Поэт Сергей Тимофеевич Аксаков славил в своих стихах императора, ведущего «к святому назначению от бога вверенный народ». Историк Погодин вещал, что в день манифеста мужички, «пригладив волосы квасом, пойдут молиться богу и это будет светлая минута, которой ангелы на небеси возрадуются». Губернаторы доносили, что в деревнях и селах ликующие крестьяне пьют водку во славу царя. «Московские ведомости» объявили, что теперь «в России больше нет недовольных».

К верноподданническому хору умиленных либералов присоединил свой голос и Петр Петрович. Он, посвятивший крестьянской реформе три года напряженной работы, искренне верил, что «великий акт не изгладится из памяти русского народа». Молебны, речи, малиновый звон, казенное славословие он принимал за благодарность народа. Он вспоминал: «Я вошел в свою приходскую церковь св. Андрея Первозванного, переполненную народом. По окончании литургии дьякон прочел с амвона громким и внятным голосом Царский Манифест. Все присутствующие бросились на колени перед Престолом Всевышнего…»

А в это время во все губернии посланы генералы и царские адъютанты на случай волнений. Военные гарнизоны приведены в боевую готовность. Полицейским роздали дополнительные патроны. Перепуганные помещики покидали свои имения или же отправляли отчаянные письма в Петербург. «Скверно у нас. Крестьяне бунтуют, не хотят отправлять барщину», — сообщалось из Белостока. «От крестьян ни слова, ни звука радости», — писали из Владимирской губернии. «Газеты безбожно лгут, говоря, будто крестьяне были в восторге: они разошлись из церквей с поникшими головами», — истошно кричали помещики из Херсона.