Семеро Тайных

Ей подали приготовленный кубок. Она быстрыми движениями переложила слизь в кубок, ее пальцы ловко сняли с шеи крохотную серебряную баклажку. Олег часто дышал, молча указал на заходящее солнце.

Баклажка была полна, воины затаив дыхание смотрели, как выплеснулась струйка удивительно чистой воды, в сумерках возникло чистое ровное свечение. Когда струйка ударила в кубок, оттуда вырвался клуб дыма. Блеснул огонь, все потрясенно увидели, как кубок заполнился красным, как кровь, зельем.

Красный край солнца опускался стремительно. Зимородок направилась к ложу. Ее глаза не отрывались от распластанного беспомощного мужа. Олег шел рядом, в груди был такой страх, что он, неожиданно для самого себя, напомнил:

— Если он умрет, то умрешь и ты...

От нее пошла такая ледяная волна презрения, что он съежился и втянул голову в плечи, чувствуя себя полнейшим ничтожеством. А Зимородок сказала чистым ясным голосом:

— Колоксай!.. Колоксай, узри меня!

Тяжелые веки, красные и распухшие, приподнялись с таким усилием, словно герой голыми руками поднимал решетку на городских воротах. Олег вздрогнул, ибо глаза были красные, обезумевшие от боли, незрячие. Синий безгубый рот дернулся, из почерневшего рта выползло медленное, как улитка:

— Миш, я все равно люблю...

Зимородок споткнулась. Олег, который смотрел на Колоксая, не успел на крохотный миг, рука метнулась перехватить кубок, но Зимородок резко дернула его книзу, разжала пальцы. Из падающего кубка выплеснулась широкая струя, мигом вошла в горячий песок, а пустой кубок подкатился к ложу Колоксая и там замер.

Олег вскрикнул:

— Ты... ты это нарочно!

Она молча указала глазами на виднокрай. Красный горбик медленно шел вниз, оставался лишь самый краешек.

В великой печали Олег присел рядом с Колоксаем на ложе, опустил ладонь на раскаленный, как болванка на огне, лоб. Из черного, как уголь, рта рвались хрипы, желтое лицо дергалось, кровь текла изо рта и стекала на грудь. С другой стороны встал воевода, собственноручно, никому не доверяя, вытирал куском чистого холста ему рот. Олег чувствовал, как холодеет тело богатыря.

— Бу... будет... ли... — прохрипел Колоксай.

Олег кивнул, голос был полон печали:

— Будут. Черт, неужто не увидишь?.. Хоть ты провел одну ночь, однако родишь... у тебя родятся три сына, три богатыря, равных которым еще не было на всем белом свете...

Колоксай улыбнулся, глаза смотрели на Олега с любовью и надеждой. В этот миг тени слились и покрыли весь мир. Выждав чуть, Олег ласково провел ладонью по неподвижному лицу, надвинул веки, но губ не коснулся, пусть герой войдет и в вирий с радостной улыбкой победителя.

Бояре столпились возле ложа. Воевода всхлипнул, не стыдясь слез. Колоксай упорно смотрел в темнеющее небо. Олег с великой печалью в груди прошел мимо Зимородка, но она неожиданно ухватила его за руку:

— Ты сказал, что убьешь меня. Ну?

Гордая и прекрасная, она смотрела гордо и надменно. Синие глаза блеснули горькой насмешкой.

— Тварь, — сказал Олег с отвращением.

— Ты дал слово, — напомнила она с вызовом.

— Я сказал, — возразил он, — что если он умрет, то и ты умрешь. Он умер, теперь и ты умрешь... когда-нибудь. Я не говорил, что убью тебя.

Она расхохоталась громко и жестоко, совсем не похожая на прежнюю хрупкую и нежную девушку.

— Лицемер!.. И дурак. Как ты мог подумать, что меня испугают твои угрозы? Смотри же!

В ее руке блеснул спрятанный в рукаве узкий длинный кинжал. Лицо ее стало светлым и прекрасным. Глаза сияли как утренние звезды. Олег прыгнул, пытаясь перехватить руку с ножом, но лезвие уже сместилось, он увидел сверкающую дугу, что оборвалась внезапно и страшно под левой грудью Зимородка.

Она побледнела, но сияние глаз стало торжествующим. Тонкие руки, сцепившись на рукояти, погружали лезвие все глубже, пока рукоять не уперлась в ребра.

— Колоксай, — сказала она ясным чистым голосом, — лишь та твоя жена, что пошла за тобой!

Перед ней расступились, в глазах воинов был почтительный восторг. Она приблизилась к ложу и легла, положив голову ему на грудь. Ее тонкие руки обхватили его за шею, и так замерла, счастливая и тихая. Золотые волосы рассыпались по широкой груди, ее синие глаза начали тускнеть. Последним усилием она опустила веки, последний тихий вздох вышел из груди замедленно, и больше она не шевелилась.

Воины трижды ударили рукоятями мечей в окованные медью щиты. Тяжелый звон прозвучал скорбно и тягуче, повис в неподвижном воздухе.

Его шатало, когда он уходил, волосы сзади подсвечивало гигантское багровое пламя. На краде из двух сотен дубов сжигали тело Колоксая и его верной жены Зимородка, затем скачки и стрельба из лука, победители получат по золотому кубку из рук скорбящей царицы.

Он чувствовал себя так, словно сам вышел из крады. Душа выгорела, оставив в груди томящую пустоту, а в теле же, напротив — взамен страшной слабости после перелета в вихре, — мышцы вздрагивали, поры раскрывались, кожу жгло, неведомые силы вливаются отовсюду, словно пчелы, избравшие его тело своим дуплом, сотни тысяч незримых молний вползают и сворачиваются крохотными узелками в его груди, теснятся, но в груди все теснее и теснее...

Что-то опасно нарушил в себе, он понимал, раньше после вихря приходил в себя сутками, а теперь после тех слез, что позорно для мужчины вскипели в глазах и тут же высохли, в нем что-то раскрылось миру и звездам, и теперь весь мир наполняет его мощью, как работник вливает в бурдюк молодое вино, а бурдюк все раздувается и раздувается под тяжестью...

Он чувствовал, как от него непроизвольно пошел жар. Мошкара, что пыталась поплясать над ним столбиком, вспыхивала и сгорала мелкими искорками. Когда загорелись крылья чересчур близко пролетевшей бабочки, он торопливо свернул, отыскал уединенное место среди камней, лег на спину. Над головой медленно проплывали темные, как преступление, облака. Звезды проступили мелкие и злые, но от них тоже протянулись узкие лучики, по которым в его тело пошла злая дикая сила звезд.

Надо научиться держать себя в руках, сказал он себе, пробиваясь через вихрь суматошных злых мыслей. Перед глазами мелькали отрубленные головы, горели стены городов, рушились башни, кричали в смертельном страхе женщины, пытаясь спасти детей из-под горящих обломков, и в груди росла тяжесть от осознания, что все это натворит он.

Это и много больше, если не научится владеть собой. Из-за спины Мрака хорошо бурчать на кровожадность оборотня, свысока посмеиваться над дуростью певца, который ведом дурацкими чувствами, а вот он, волхв, ну прямо чистая мудрость и сдержанность!