Семеро Тайных

И все потому, что первые удары принимали на себя Мрак и Таргитай. А теперь увидел с ужасом, что ненамного ушел дальше Мрака, для которого глав-ный довод — кулаком в рыло, или от Таргитая, ко-торый сидя говорит одно, стоя — другое, а лежа — третье.

Рассвет застал его все так же распластанным в траве. Небо медленно светлело, звезды истаивали, на востоке робко заалела утренняя заря, начала медленно наливаться красками.

По коже пробегал волнами озноб, но жар еще переполнял грудь. Удивительно, сколько в нем скопилось жара. Всюду блестят прозрачные капли, но вокруг него на два шага трава пожухла от его злости и жара.

Он с трудом поднялся, мышцы все застыли, в животе тянущая боль, тяжело и холодно, словно это он хлебнул воды из мира мертвых.

— Сегодня, — сказал он вслух, и сердце сжало болью. — Сегодня Перун наденет... или, в крайнем случае, завтра. А что я сделал?

Он зарычал от стыда и злости. С того дня, как расстался с Мраком и Таргитаем, только и делал глупость за глупостью. Да такие, что назвать глупостью — это еще похвалить себя.

Он снова сел, сжал ладонями голову. Как бы поступил, скажем, Мрак? Простой грубый и бесхитростный Мрак? Он сунул бы колдуну под нос свою секиру, предложил бы обнюхать и посоветовал бы тут же начинать работать на человечество. Иначе...

Дурость, конечно, пронеслась в голове злая мысль. Не силой же заставлять такое?

Солнце высунулось краешком, но по ровной степи яркий луч сразу стрельнул в лицо, запрыгал красными пятнами под плотно зажмуренными веками. Он повернул голову прямо навстречу солнцу, пятна сменились пурпурным заревом, что объяло весь мир...

Он вздрогнул, ноги подбросили его с такой силой, что подпрыгнул. Это пурпурное зарево вот-вот охватит весь мир, все страны и народы! А он сидит, мыслит, ищет бескровные решения... Если не знаешь, как делать правильно, то хоть что-то делай! Да и не бывает абсолютно бескровных решений.

Сердце едва не разламывало грудь. В голове стоял неумолчный звон, словно там одна за другой рвались туго натянутые жилки. Пламя под опущенными веками полыхало, завивалось жгутами. Возникали странные пляшущие очертания, а он в странном бессилии и оцепенении, не зная, что делать, всматривался в них подобно дурному Таргитаю, замечал диковинных зверей, странные башни и причудливые деревья.

Зачем-то удержался от желания восстановить ясность, чувствуя, что нащупал в себе нечто, чего раньше не было. Блеск медленно разросся, слабый и трепетный, вот-вот угаснет, там двигаются неясные тени, Олег задержал дыхание, весь ушел в этот блеск, смутные очертания обрели ясность, он как в сумерках увидел помещение, стены терялись в волнах тумана, в комнате человек, лицо смазано, фигура колеблется, он начал слышать голоса, сперва неразборчивые, затем все яснее и яснее...

— Это все... дурость... — донесся голос, непонятно, мужской или женский, слова доходили искаженные, то едва слышным ревом, то истончаясь до комариного писка. — Если даже... случайность...

Другой голос звучал глухо и невнятно, словно в самом деле доносился из-за тридевяти земель, проник сквозь толстую стену башни, а оттуда еще и донесся до его ушей:

— ...Тревожно... Не люблю...

Голоса продолжали звучать, ровные и монотонные, как осенний дождь:

— Никто... определение...

— ...Не знал... Доселе...

— ...Наша мощь...

— Сила Леса...

Олег насторожился, говорят либо о нем, либо о его друзьях, голоса стали звучать чуть громче, медленно обретали оттенки:

— Боровик всегда тревожится... нет определенности... Если здесь мы уязвимы...

— Беркут сказал верно: мы уязвимы только вне стен своих башен... но у себя дома, где все пропитано защитной магией...

— У меня не только стены, но и земля на версту вокруг моей башни!..

— А у меня и над башней... грифы и грифоны. Все чародеи мира не смогут...

И еще один голос, который показался смутно знакомым:

— Я не понимаю, что у вас за тревога? Ну удалось ему уцелеть три раза кряду. Бывают такие случайности!.. Вы же смотрели, он выкарабкался без магии!

И чей-то новый голос, совсем старческий, вот-вот погаснет от собственной немощи:

— Странно и дивно, что могучие маги говорят... да, просто говорят... без брани и угроз...

Сильный голос рыкнул:

— Кто там еще прется?

И тот же голос:

— Тоже... которому неспокойно...

Он услышал злое рычание, смутно удивился, где же волк, только тогда понял, что рычит от стыда и злости он сам, ибо наконец-то узнал милый голос, вспомнил и свой восторженный вид, распахнутый от умиления и восторга рот, как же — удивительная женщина, такая умная, даже не замечаешь, что еще и достаточно красивая, но умная, умная!

Голос Хакамы прозвучал мирно и спокойно, но Олег теперь уловил страх в голосе волшебницы:

— Великий Беркут, ты должен быть особенно... осторожен.

— Почему?

— Мне ведомо, что это именно ты знаешь, где из подземного мира выбился источник мертвой воды! И ты не только не засыпал его землей, камнями и целыми скалами, но и черпаешь воду для неведомых целей...

Голос другого колдуна прозвучал с глухим озлоблением:

— Можно подумать, ты поступила бы не так!

— Ну я же не поступила?

— Просто никто не нашел, а я нашел.

— Что ты с ним делаешь?

Голос стал еще злее и подозрительнее:

— Я пытаюсь дознаться, в чем мощь этой воды. Так делал бы каждый из нас.

Голос ее был сладкий как мед под горячими лучами солнца:

— Да я ничего... Просто друг этого красноголового из Леса... был отравлен мертвой водой. А эти люди Леса... дикари!.. считают личным оскорблением, если кого из их друзей убивают.

К своему удивлению, Олег услышал в голосе грозного колдуна страх и неуверенность:

— Я никого не боюсь... Просто я не хочу отвлекаться от... от мудрых деяний на безобразные драки с пьяными дикарями!

— Но тому витязю с золотыми волосами, — прозвучал едва слышный голосок Хакамы, — поднесли кубок с мертвой водой...

— Кто поднес — тот и отравил, — донесся еще более слабый голос колдуна, — я только сделал услугу своей дальней родственнице. В обмен, конечно. Я получил...

Голоса истончились, раздался тончайший звук, словно лопнула нить паутины, в ушах Олега били барабаны среди оглушающей тишины.

Грудь, словно скованная булатными обручами, начала раздвигаться. Усилие было такое, что затрещали ребра. Он не понял, откуда чувство облегчения, пока в сознании не всплыло, что о нем говорят, о нем помнят, за ним следят. Он что, в самом деле что-то стоит или что-то значит?